Хавьер Бардем: «Секрет хорошего злодея — в отсутствии эмпатии»

Вот я сижу, жду, посматриваю на часы. И тут до меня сквозь общий гул доносится глубокий, хрипловатый, с испанским акцентом голос. Голос, в котором чувствуется угроза, что бы ни произносил его обладатель. В данном случае он всего-навсего заказывает эспрессо.

Конечно, это он.

За столиком в углу он сидит один, уткнувшись в телефон: растрепанные волосы, потертые джинсы, синяя футболка, очки в металлической оправе.

— Простите, мне сказали, что вас еще нет, — говорю я, а про себя думаю: «Меньше всего мне хотелось бы заставлять ждать мужика, прославившегося ролями хладнокровных убийц».

— Ясно, — мрачно говорит он, поглядывая на одного из официантов. По правилам голливудского этикета ему стоило бы широко улыбнуться и заверить меня, что переживать не о чем. Он лишь пожимает плечами:

— Не важно. Садитесь.

Едва ли это можно назвать удачным началом интервью.

Разговорами о погоде заинтересовать его не удается, и в надежде растопить лед я спрашиваю, смотрел ли он игры сборной Испании на прошедшем чемпионате мира.

— Да, — бросает он без интереса, но потом продолжает: — Играли они отвратительно. Но вообще я не фанат футбола.

Мгновение он медлит и вдруг воодушевляется:

— Я регбист. Мне нравится регби, нравятся принципы этой игры и качества, которыми обладают атлеты. В профессиональном футболе на первый план выходит звездный статус отдельных игроков. А в регби каждый из 15 человек готов порвать любого друг за друга. У всей команды одна общая цель — победа. Таков принцип.

Позже станет понятно, что в этом весь Бардем. Он не холоден и не недружелюбен, просто он предпочитает полностью погружаться в тему и тогда может страстно рассуждать о чем угодно. Времени так мало, хочет он сказать, не стоит тратить его на глупости и любезности. Хавьер Бардем предпочитает не размениваться на мелочи.

Одиннадцать лет прошло с тех пор, как в фильме братьев Коэн «Старикам здесь не место» Бардем исполнил одну из центральных ролей. Он уже был успешным киноактером. Но именно образ психопата-убийцы Антона Чигура принес ему «Оскара» и поставил в ряды звезд первой величины. После этой роли Фрэнсис Форд Коппола назвал Бардема преемником Джека Николсона, Аль Па­чи­но и Роберта Де Ниро и мастером тем­ных и трудных ролей. Бардем признается: насилие завораживает его до ужаса. Он вышел на новый уровень, представив своего зло­дея непостижимым человеком, совершающим, на взгляд обывателя, бессмысленные убийства. «Я сама жестокость», — говорил он об этой роли в интервью. Обычно зло в кинематографе выражали через ложь или манию величия, тогда как для нового зрителя, полагает Бар­дем, куда важнее эмоциональная составляющая.

— Секрет хорошего злодея — в отсутствии эмпатии, — говорит он. — В «Старикам здесь не место» показано чистое зло. Даже капля эмпатии дает человеку надежду. Главный герой в фильме не проявляет ни капли эмпатии, и это чертовски пугает.

Снимаясь в англоязычных и ис­­па­но­язычных картинах, он по­­пол­нил свой список злодеев жутковатым Раулем Сильвой из фильма «007: Координаты "Скайфолл" и зомби-психопатом капитаном Салазаром из картины "Пираты Карибского моря: Мертвецы не рассказывают сказки". Этим летом мы видели его в роли жестокого Пабло Эскобара в фильме Фернандо Леона де Араноа, который рассказывает о романе наркобарона и колумбийской телеведущей Вирхинии Вальехо Гарсии. Эксобара Бардему предлагали несколько раз — он постоянно отказывался: сценарии казались ему слишком однобокими. Но последний попал в точку — в сценарии фильма неуклюжий и на первый взгляд добродушный человек в один момент, не моргнув глазом, может искромсать своих врагов бензопилой.

— В юности он был мне очень ин­те­ресен, — говорит Бардем после глотка эспрессо, — потому что был полон противоречий. Он казался очень грозным, а говорил при этом тихо и неспешно. Он был сродни стихии, которую невозможно остановить.

Работая над образом Эскобара, Бардем наблюдал за поведением бегемотов — Пабло держал их как питомцев. «В эмоциональном плане бегемот всегда кажется отстраненным. При этом он дикий и самый опасный из зверей, — рассказывал актер в интервью американскому Правила жизни. — Он сидит в пруду, не шелохнется... Смотрит на тебя. Ножки маленькие, брюхо огромное. И тут — бац! Чувствуя угрозу, он чертовски быстро двигается. За считаные секунды может догнать тебя и разорвать на части. Такой же и Эскобар. Бегемота не остановишь».

Фильм «Эскобар» впечатляет каждый раз, когда Бардем появляется на экране вместе с Пенелопой Крус, которая играет Гарсию. С Крус они женаты восемь лет и воспитывают двоих детей, Лео и Луну, а на экране он грозит ей расправой, достойной фильмов ужасов.

— Как это вообще возможно? — спрашиваю я.

— Пару раз ей приходилось сложно. Но в остальном все шло гладко — нам очень комфортно друг с другом, — говорит Бардем. — Иногда мы заходим на темную сторону человеческих отношений, но никогда не переходим на личности. Мы с Пе­не­лопой верим, что важнее всего в работе над ролью использовать личный опыт. Порой важнее включать воображение — так можно создавать нечто из ничего. Мы оба помогали друг другу. Но, возвращаясь домой, мы всегда оставляли наши рабочие переживания на съемочной площадке.

Пилар Бардем в одиночку воспитывала сына, его старших брата и сестру в Мадриде. С мужем-бизнесменом они расстались, когда Хавьер был еще маленьким. Она была знаменитой актрисой, а ее брат Хуан Антонио — режиссером социальных драм. Актерское ремесло стало своего рода религией для всей семьи. Пилар не была богатой, и Хавьер помнит дни, когда им приходилось жить без еды, горячей воды и электричества. До 1975 года — то есть до шестилетнего возраста Бардема-младшего — Испанией правил фашистский диктатор генерал Франсиско Франко. Страна жила в страхе: цензура, похищения людей, казни. Фашисты сохраняли влияние и после смерти Франко, но Бардемы никогда не скрывали своих левых взглядов: дядю-режиссера не раз отправляли в тюрьму — властям не нравились его фильмы, а за Пилар была установлена слежка. В 1977 году, когда Хавьеру исполнилось восемь, его мать вышла из юридической конторы, а через несколько минут туда ворвались фашистские террористы, вооруженные пулеметами, и открыли огонь по людям. Пятеро скончались на месте.

— Это было безумие. Всякий раз, когда я думаю об этом... — Бардема передергивает. — Такова жизнь.

Даже спустя годы Бардем продолжает семейную традицию политического активизма. В 2007 году он выступал за принятие в Испании закона об исторической памяти, который реабилитировал жертв франкизма. Бардем продюсирует документальные фильмы, посвященные гуманитарным катастрофам, и называет себя пролетарием. Когда в 2005 году Испания узаконила однополые браки, Бардем, католик, считающий себя атеистом, заявил: «Будь я геем, я вышел бы замуж хоть завтра, лишь бы позлить церковь».

До актерской карьеры он мечтал стать художником. Правда, на стенах его комнаты висели не репродукции Гойи, а плакаты AC/DC, Pink Floyd и Led Zeppelin и постеры из журнала Playboy. До 21 года он играл в испанской сборной по регби. Веселился в ночном Мадриде и дрался на улицах. Был красив — настолько, что в 17 лет получил роль юного соблазнителя в теленовелле, а к 1989 году вошел в постоянный актерский состав популярного вечернего шоу.

История о том, как из сериально­го красавчика он превратился в серьезного актера, достойна мыльной оперы. Как-то вечером в 1989 году он с друзьями развлекался в мадридском клубе и сделал комплимент незнакомке. На выходе его подкараулили пятеро парней и принялись избивать ногами. Бардема ударили лицом о бампер автомобиля, припаркованного рядом. Увечья были настолько серьезными, что родные долгое время не позволяли ему смотреть в зеркало. Когда Хавьер увидел глубокий порез на челюсти, разорванное правое веко и сломанный нос, он решил, что его карьере конец. На самом деле это было только начало.

Сломанный нос сделал Бардема идеальным кандидатом на роль сутенера в испанском фильме «Возрасты Лулу» (1990), а затем его пригласили сыграть в комедии «Ветчина, ветчина», где Хавьер исполнил свою первую яркую роль деревенского красавчика, соблазняющего молоденькую испанскую актрису Пенелопу Крус. Через несколько лет Джулиан Шнабель взял его на роль кубинского поэта Рейнальдо Аренаса в фильм «Пока не наступит ночь». Среди почитателей ленты оказался Аль Пачино, который позвонил Бардему и оставил восхищенное сообщение на автоответчике.

Бардем и Крус начали встречаться в 2008 году после совместной работы в фильме Вуди Аллена «Вики Кристина Барселона». Сегодня их семейное состояние насчитывает 65 миллионов евро (большая часть, между прочим, заработана Пенелопой), они по-прежнему живут в Мадриде. Наряду с мадридским «Реалом» (который он сам недолюб­ливает) Бардем и Крус — главные экспортные продукты испанской индустрии развлечений. Бардем отказывается дублировать свои испано­язычные фильмы, а получая «Оскара» за лучшую мужскую роль второго плана в картине «Старикам здесь не место» — в этой категории испанский актер победил впервые, — финал своей речи он зачитал на испанском, глядя на мать и посвящая ей свой успех.

— Мы с Пенелопой предпочитаем жить в Испании, потому что мы здесь выросли, здесь наши друзья и близкие, наша культура, — говорит Бардем. Недавно на экраны вышел еще один фильм с Бардемом — тяжелая драма «Лабиринты прошлого», снятая в Испании иранским режиссером, обласканным критикой, Асгаром Фархади. Бардем играет добродушного винодела, который помогает своей бывшей подружке — снова Крус — найти пропавшего сына, в процессе раскрывая старые семейные тайны.

— Все по-своему правы в этой кинокартине. И это здорово. Это помогает понять, как все запутано в жизни, нет правых и виноватых.

Он говорит, что он больше рефлексирует, в то время как Пенелопа максимально сдержанна и организованна. Он не умеет готовить, плохо работает руками, а еще ужасно неуклюж (однажды он случайно раздавил цыпленка). Он никогда бы не стал делать эпиляцию и считает себя «не самым стильным», но с удовольствием носит смокинг. С 30 лет он вынужден следить за питанием, а теперь, почти в 50, он признается, что ему все сложнее сбрасывать вес, который он набирает для ролей. Он считает, что в сравнении с североамериканскими и европейскими актерами ему «недостает приличия и — как там это называется? — стыда».

— В США, — говорит он, — когда ты снимаешься в интимной сцене, к этому подходят слишком серьезно. Вся съемочная группа работает! По-моему, они делают из мухи слона. Даже прикоснуться нельзя просто так. Получается, если надо схватить пушку и убить 15 человек — пожалуйста. Но объятия, правда? «Может, снимем сцену на расстоянии, чтобы тела не соприкасались?» Я то и дело сталкиваюсь с этим в Америке. Но я вырос в Средиземноморье... Для меня тело — инструмент коммуникации, и так было всегда. Некомфортно мне как раз с пушками.