Правила жизни Михаила «Горшка» Горшенева
Мы просто фанатики, фанатики рок-н-ролла.
Мы не пишем сказки. И в принципе то, что мы делаем, не направлено на детей. И когда дают слушать «Короля и Шута» детям, где отрезают головы и все такое, я начинаю немного нервничать.
Ноты нужны для армии и для больших оркестров, когда много народу и на пальцах им не объяснишь, что и как сыграть. А в группе без этого можно обойтись. В группе все на словах объясняется. Напел мелодию — и все ясно, так и сочиняется.
С младшим братом мы всегда были очень дружными. Только я ему однажды голову прокусил.
В шестом классе отдыхал в пионерском лагере, где поспорил, что с места подпрыгну, вцеплюсь зубами в турник и покачаюсь. Прям как в той рекламе про жвачку. Отсюда все и пошло. Потом, когда подрос, постоянно влипал в драки и решил вообще зубы не вставлять — так у меня и получился вампирский оскал. Только теперь зубы есть, я их вставил.
Мы должны были стать реставраторами декоративно-художественных покрасок, нас готовили специально для эрмитажной живописи, сразу как эрмитажных работников. Но выгнали оттуда. Мы недостойны Эрмитажа!
Наша группа — как большая семья, в которой, конечно, случаются маленькие неприятности.
Для меня наши песни — как мир, в котором можно жить.
Разве я страшный? Вообще, я считаю себя очень смешным! Надо мной дети смеются. Мне собаки улыбаются.
Анархия — это возможность быть свободным и уважать чужую свободу. То есть ты автоматически никому ничего не можешь навязывать. А многие думают, что анархия — делай что хочешь. Это уже беспредел, его гасить надо.
А еще анархия — это идеальная, творческая система. До нее дорасти надо, сразу все не получится. Надо, чтобы люди изменились, поняли, что нужно друг другу помогать. Это же мечта, город солнца. Утопия? Да идите в жопу! Что мне теперь, и помечтать нельзя?
Как стал семейным человеком, ничего во мне не изменилось. Каким был уродом, таким и остался.
Да, я впечатлительный. Но уже не боюсь это показать. Мюнхгаузен ведь прав: все на свете глупости делаются с серьезными лицами!
У меня нет кумиров. Это смешно звучит, на самом деле. Есть скорее учителя, на которых я смотрел, и они меня к чему-то подстегнули. Джим Моррисон, например.
Ругаться матом — это, что ли, круто? Это повседневное, когда нечего сказать.
«Пираты карибского моря 2» — говно полное! Первая часть была офигенная. А вторая выжата из пальца.
Я пока не религиозен. Возможно, когда испугаюсь смерти, я и уверую. Но пока я молод и нахожусь в бунтарском состоянии, я ничего не боюсь. Но помните: если я вдруг доживу до сорока лет и, возможно, стану религиозным — не верьте. Прав я буду не тогда, а сейчас, в данный момент, пока бунтую. И важно, сколько я продержусь без лицемерия.
На самом деле очень хотелось бы играть в кино, и я к этому расположен. Но я в свое время слишком много людей на хрен послал, хотел чего-то брутального.
Клип — это самореклама, а не творческая работа. И мы будем снимать низкобюджетные клипы, именно низкобюджетные. Потому что выпендриваться не перед кем. Шаблонность нам не нужна.
Каждый нормальный рокер должен пройти определенный путь и побывать в аду.
Чем больше праведных людей, тем праведнее жизнь. Так и в роке. Чем больше рок-фестивалей, тем больше надежды, что рок-н-ролл не умрет.
У нас есть и головы, и ручки. Пишущие. Пишущие ручки и ручки с пальчиками. Эх, полюбите пианиста!
Человек должен развиваться посредством своего пота и крови. Талант таким образом пробивается. И тогда это настоящий талант.
Когда ты сам с собой бьешься, это не совсем сила воли. Когда ты уже держишь себя в руках, это она, а в момент, когда только начинаешь бороться, — это настоящая борьба с демоном внутренним, с каким-то ужасным чудовищем.
Мне обидно за страну, что шансон и попса до сих пор еще имеют какие-то основные права, что они являются культурой. Западный мир смотрит и видит: вот наша культура. А рок-н-ролл как был субкультурой, так ею и остается. Это проблема России, нашего воспитания.
Я хочу навсегда остаться молодым, чтобы не была вся жизнь расписана.
Если делаете ирокез, то делайте нормальный ирокез! И не забывайте, что не ирокез красит голову, а ум!
Имя или прозвище? Мне все равно. Можете звать меня Горшком.
Самое страшное, что я могу себе представить, — что «Короля и Шута» не будет.