Правила жизни Арама Хачатуряна

Вдохновение, черпаемое в народе, — неиссякаемо.

Я поздно начал знакомиться с образцами русской и западноевропейской классической музыки. Весь слуховой опыт, бессознательно накопленный мной в детстве, был теснейшим образом связан с музыкой народов Закавказья.

Огромное, незабываемое впечатление осталось от первой встречи с Бетховеном. Девятая симфония, прозвучавшая в тот вечер в Большом зале Московской консерватории, потрясла все мое существо. В том же концерте замечательный пианист Константин Игумнов играл Второй концерт Рахманинова. И это тоже было для меня «впервые в жизни» и тоже навсегда запечатлелось как одно из ярчайших воспоминаний.

Невозможно, да и никому не нужно быть новым во всех элементах письма.

Для меня всегда высшим образцом творческой самобытности был и остается Сергей Прокофьев.

Привить любовь к настоящей музыке можно только самой музыкой.

Я убежден, что нет и не может быть подлинного искусства вне национального начала, нет и не может быть вненациональной культуры.

Зерно художественного прогресса не может содержаться в произведениях, лишенных живой, ищущей мысли, в произведениях, внешне гладеньких, причесанных, обтекаемых до того, что их почти невозможно отличить одно от другого.

Молодежь — наиболее чуткий барометр нашей творческой жизни.

Поездки за границу считаю очень важным делом. Концерты, встречи способствуют пропаганде советских принципов искусства, укрепляют дружбу между людьми разных стран. Чем больше друзей у нас, тем меньше врагов. А находить друзей — долг каждого из нас.

В музыке самое главное — увлечь, заразить.

Бывают случаи, когда без ведома композитора что-то прибавляют к его музыке или выбрасывают. Это преступление против искусства. Позволять такие вещи ни в коем случае нельзя.

Близко я познакомился с Глиэром в 1927 году, когда обучался в его классе основам инструментовки. На один из уроков я принес задачу, по условиям которой мог располагать лишь двумя валторнами, а мне нужно было инструментовать трезвучие. Рейнгольд Морицевич спросил: «А вы помните, как это у Вагнера сделано?» Я робко ответил, что опер Вагнера не знаю и не имел пока возможности попасть в Большой театр на «Валькирию», так как у меня нет денег. На это последовала строгая, резкая реплика: «Мне нет до этого никакого дела. Продайте брюки или возьмите у меня деньги, но извольте слушать и знать Вагнера».

Просто ужасно, когда композитор ограничивает себя каким-либо жанром. Он должен, обязан владеть всеми жанрами!

Есть в моем музыкальном семействе одно непокорное и шумливое дитя — это «Танец с саблями» из «Гаянэ». Честное слово, если бы я знал, что он получит такую популярность и начнет расталкивать локтями остальные мои произведения, я бы никогда его не написал! Кое-где за границей меня рекламируют как «мистера Сэйбрданс»: от английских слов sabre — «сабля» и dance — «танец». Это меня даже злит.

Я целиком согласен с Шостаковичем, который в одной из статей писал, что кино — школа для композитора.

Работать могу только за городом, вдали от всех заседаний и телефонных звонков. Когда пишу, нужна тишина. Музыка — это нечто огромное, к чему нельзя подойти между прочим, вприпрыжку и насвистывая.

Когда-то я мог писать по четырнадцать-шестнадцать часов в сутки. Теперь сижу десять, не больше.

В студенческие годы я работал в одном из детских садов. Некоторые из тех ребят, с которыми мне довелось тогда заниматься, стали впоследствии музыкантами-профессионалами. Среди них — Арно Бабаджанян. Я обратил на него внимание, проверяя слух у малышей в одном из детских садов, и посоветовал родителям учить сына музыке.

Творчество — это состояние. Сравнить его нельзя ни с чем. Это величайшее наслаждение — нравственное и физическое. Полная обнаженность мысли и чувства.

Стремление не потерять ни минуты драгоценного времени всегда отличает подлинный талант. Композитор по призванию — это одержимый человек.

Не каждый может быть художником, но знать и понимать искусство могут и должны все.