Пелевину — 62. Литераторы и режиссеры — о том, почему его проза так актуальна
Мое первое знакомство с Виктором Пелевиным состоялось в 1993 году, когда отец дал мне, на тот момент семнадцатилетней, почитать «Жизнь насекомых», опубликованную, как сейчас помню, в журнале «Знамя». Сказать, что в этот момент произошла какая-то необратимая химия, связавшая меня с прозой Пелевина любовью на всю жизнь, будет преувеличением. Но с тех самых пор и вплоть до дня сегодняшнего Виктор Олегович присутствует в моей жизни в качестве ее неотъемлемого спутника, свидетеля и комментатора. Вообще мне кажется, что именно эта функция — наблюдать, концептуализировать и описывать судьбу современной России — удается Пелевину лучше всего. Более того, только ему она и удается по-настоящему — за это он в первую очередь и остается любим читателями на протяжении 30 лет. Если же говорить о конкретном читателе — обо мне, — то для меня главной книгой Пелевина остается «Священная книга оборотня», самый нежный, тонкий и странным образом оптимистичный из его романов. Мне дороги очень многие книги писателя: и эпический «Чапаев и Пустота», и головоломный iPhuck10, и пронзительный «Омон Ра», и беспросветный Transhumanism Inc., и гротескный «Generation П», но ни один из них в моих глазах не может сравниться с историей романтической и нелепой любви лисы-оборотня и волка в погонах на фоне привычной нам российской политико-экономической фантасмагории.
Первое знакомство с Пелевиным у меня состоялось в годы учебы на журфаке МГУ: «Generation П» был в программе факультативного чтения на одном из курсов современной литературы. Мы всей группой, настоянной на Эддах, Хармсе и Набокове, презрительно фыркали, недоумевая, как массовая литература просочилась в академическую программу.
Помню эту книгу: на обложке осенний оранжевый лес, в котором плюшевый медведь и кукла Барби, догги-стайл. Сейчас такую обложку пришлось бы замотать в три слоя девственного целлофана;) Второе знакомство — уже в издательстве в далеком 2007 году, когда я стала «жрицей» культа — приняла на себя редакторские обязанности от предшественника. Ощущения уже были другие: журфак окончен, за плечами работа в газете, Пелевин уже ближе, чем Эдды и Набоков.
Понимаете, ответить, что привлекает и что отталкивает, когда ты внутри, сложно. Привлекают безумный мир и ирония — смотрю, как эта же ирония бесит совсем юных, кто вырос в новой этике, как они отбиваются и не приемлют. А для нас (поколение сорокалетних) эта ирония — инструмент преодоления всех сложностей. Без нее мы бы не выжили. Привлекает и сам образ призрака русской литературы, такого летучего голландца. Такого просто больше нет. Отталкивает... Как бы это сказать аккуратно: я не могу читать его как свободный читатель. Это профессиональный спорт для меня теперь. А иногда так хочется просто из интереса.
Самая любимая моя книга — «Омон Ра». Я вообще люблю раннего Пелевина, он как раз начинает сбываться сейчас. Очень люблю рассказ «Принц Госплана» — я в нем просто жила, будучи подростком. Сейчас уже сложно объяснить, но компьютерная игра «Принц Персии» правила умами молодежи в то время как никогда, мы встречались во дворе и обсуждали технику прохождения, это сближало целое поколение. Мобильных не было, компьютеров не было (играли у отцов на работе, в школе после уроков, у богатых друзей) — мы имитировали игру в воображении, а это особенное искусство.
Еще совершенно прекрасный рассказ про «Оружие возмездия» — он не перестает быть актуальным, особенно сейчас (он у нас в университете входил в программу современной журналистики, кстати).
Для культуры Пелевин — это целый музей, в нем есть свой «греческий» дворик, есть «египетский» зал, есть зал современного странного искусства. Есть буфет и магазин сувениров;) Счастливцы в музее Пелевина могут даже отдохнуть на банкетке, но большинство нуждается в неунывающих и неустанных гидах, которые будут рассказывать и объяснять, объединять и вести за собой.
Для страны Пелевин — это новый Пушкин, к нему, как в известном стихотворении Пригова, будем приходить с фразой «Пелевин, помоги!», а он будет любезен народу гораздо дольше памятников и институций.
А если серьезно, то Пелевин — один из самых молодых писателей. В некоторых странах Европы (по памяти о международных выставках) ему предпочитают Достоевского, например. И в обязательную программу чтения он еще не вошел. И это хорошо! Не дай бог повиснуть над школьной доской. Как он нам тогда поможет?
Я запомнил ослепительно-яркий весенний день в Москве в марте 1999 года, когда весь город был завален красно-синими обложками с Че Геварой — «Generation П». Я купил книгу и читал взахлеб в поезде по дороге в Петербург, ничего не замечая вокруг. Теперь так не почитаешь. Пелевин привлекает великолепным презрением к тщете, в которой мы живем. И тем, что это единственный автор, которого не проймет никакая идеология, чем бы она ни прикидывалась.
В разное время я любил разные его книги, при перечитывании некоторые из них разочаровывали, но неизменно интересными оставались ранние — «Омон Ра» и сборник «Синий фонарь». Там был контакт с живой жизнью: мечта людей пелевинского поколения о космосе, детские страшилки в пионерлагере, улицы советских городов. Позднее все это полностью вытеснили мифы, анекдоты и притчи.
Виктор Олегович по большому счету единственный современный русский писатель, осуществивший мечту Лесли Фидлера — преодолеть пропасть между массовой и элитарной литературой. Сорокин, попытавшийся это сделать в начале 2000-х, превратился в коммерческого автора. Пелевин всегда оставался равен самому себе. Писатель-философ со стотысячными тиражами — не всякая литература может таким похвастаться.
Мы стали лицемерны. Дома говорим одно, на людях — другое. Те, кто произносbт слоганы с ТВ или с экрана компьютера, сами не верят в то, что говорят. Более того: мы уже даже не помним, где правда на самом деле. Слишком много сил потрачено на ложь. Когда все время врешь, перестаешь отличать правду от того, что ею называешь. Да, давно нет массовой дискуссии о том, кто мы такие, — потому научены, что такая дискуссия ничего не даст. Мы не знаем ответов на самые простые вопросы. А люди, которые нас знают, могут на те же самые вопросы дать ответы, противоположные нашим.
«Я добрый или злой?»
«Что я на самом деле думаю?»
«Что я знаю, а в чем меня убедили?»
«Почему я тот, кто я есть?»
«Кстати, кто я?»
В России вообще, а в России 2020-х особенно — разбираться в себе дико сложно. Сложнее, чем если бы это «я» находилось в другом месте или другом времени. В общем, я в какой-то момент запутался. Помощь пришла. Писатель Виктор Пелевин — один из немногих, кто уважительно к массовому сознанию, с должным терпением при обращении к неоформившемуся сознанию и вдумчиво книга за книгой объяснял мне, из чего я состою. Или хотя бы подсказывал, как отвлечься от попыток занять какое-то место в сдвинутой системе координат. Как выпасть из нее — потому что в какой-то момент, чтобы деталь правильно встала в механизм, ее сначала надо оттуда вытряхнуть. И может оказаться, что она там и не нужна вовсе.
Пелевин перетряхивает реальность так, что от нее остается единственное, что имеет смысл, — пульсирующее мгновение настоящего. Эта деконструкция родом из восточной философии, по которой он дрейфовал от буддизма махаяны к тхераваде. Именно он, самый массовый русскоязычный писатель, останется тем, кто популяризовал восточную мудрость среди массового российского читателя. В Западной Европе это 200, кажется, лет назад сделал философ Артур Шопенгауэр (это соотносится, кстати, с масштабом непонимания между двумя соседними по географии регионами). В 1990-е я читал его, потому что было модно и весело, а теперь читаю, потому что это стало просто необходимым. Пелевин стал менее смешным и более требовательным к себе и читателю, как того требует более элитарная идеология тхеравады. Но за десятилетия его творчества на территории, где его читают, требовательность стала оправданна, потому что ситуация уже слишком запущенна: люди вообще перестали слушать других и прислушиваться к себе.
Что касается документального фильма о Викторе Олеговиче, Пелевин, наверное, самый закрытый из публичных персонажей сегодняшней России. Но так вышло, что многие люди, определяющие нашу с вами жизнь сейчас, очень закрыты или труднодоступны, и у нас есть инструменты, как сделать так, чтобы зрителю было интересно смотреть о них фильмы. Вот это приподнимание занавески, чтобы увидеть, кто же за ней стоит, — это самое интересное в такого рода биографическом жанре. Главное открытие о нашем герое, которое я для себя сделал, — он актуальнее, чем мне казалось. Если раньше был соблазн воспринимать его таинственность как маркетинговый ход, то сейчас я понимаю: скрыться от людей — это единственный способ оставаться для них пророком. Отказаться от обычной жизни — это жертва, на которую человек сознательно пошел, чтобы попусту не растратить свой талант. За это его можно и нужно уважать.
Отвечать за всю Россию на вопрос «Что Пелевин значит для страны?» я не решился и переадресовал его всенародному «Яндексу». Первый топик — Пелевин как оружие КГБ, мутный очкарик, буддист куев и так далее. Сам Пелевин в прошлом на своей визитной карточке представлялся России так:
«Виктор Пелевин.
Комплект эманаций».
В нижнем углу была изображена летучая мышь и указан телефон мексиканского посольства.
Думаю, до сегодняшнего дня он им и остается. Поэтому ловите эманации! По ним вам и воздастся!
Экранизация «Ампира V» далась мне легко, а вот ее выход в прокат — уже целый детективный сюжет. Подозреваемый задержан. Ждем выпуска на свободу?