Гаспар Ноэ — о деменции, Дарио Ардженто и фильмах ужасов

Интервью состоялось в рамках проекта «Артхаус: Эпизод 1», инициированного Домом культуры «ГЭС-2» и творческим объединением Arthouse.

О деменции не так часто снимают кино. Почему вы решили поднять эту тему?

Еще на стадии создания фильма я думал назвать его «Деменция». Мне показалось, было бы смешно сделать фильм с Дарио Ардженто и назвать его так, потому что это больше похоже на название для фильма ужасов. Представьте заголовок: «Ноэ и Ардженто, подарившие вам "Суспирию" и "Экстаз", вернулись с "Деменцией". Но итоговое название все-таки больше подходит содержанию фильма — оно серьезнее.

Я видел деменцию вблизи дважды в жизни. Первый раз — у моей прабабушки, когда ей было около восьмидесяти. Десять лет назад заболела моя мать. Она всегда была очень энергичной, очень умной женщиной. Правда, с вечно высоким давлением. Поначалу у нее начались провалы в памяти. Спустя два года развилась тяжелая стадия, добавилась эпилепсия. Мама не могла нормально спать по ночам и не давала спать отцу. На несколько месяцев семья погрузилась в ад. Мой отец, который редко обращается за помощью, звонил и говорил: "Ты можешь приехать?" Какие-то ситуации из своего опыта я показал в фильме, хоть он и не автобиографический. Как-то раз я сидел с мамой за столом, а папа делал что-то неподалеку. Мама думала, что я — это отец, и не понимала, что за неизвестный человек рядом с нами.

Я был поражен, как много людей сталкивались с деменцией. Тем удивительнее, что в кино ее редко показывают. Мне очень нравится «Развод Надера и Симин» Асгара Фархади. Там есть сцена, когда пожилой герой, страдающий деменцией, уходит из дома дочери, и никто не знает, где его искать. С мамой было то же самое. Я отходил на минуту за кофе, предупреждал, чтобы она не уходила, возвращался — мамы нет. Весь дом погружался в панику и поиски. Она могла появиться на пороге через семь часов и не помнить, что произошло, где она была, как вернулась. Я будто оказался в фильме о выживании, и мне захотелось немедленно его снять, а во главу угла поставить пожилую пару: у героини Франсуазы Лебрун деменция, у героя Дарио Ардженто — проблемы с сердцем.

Год назад мой продюсер спросил, не хочу ли я снять камерный фильм с двумя или тремя героями и ограничиться одним пространством? Из-за ковида все равно нельзя было собирать большую команду, и я решил, что это отличный шанс рассказать о деменции — рассказать что-то близкое к психологическому хоррору, но простым языком.

Возможно, именно пандемия помогла мне утвердить Дарио Ардженто на главную роль: по режиссерскому опыту он знает, как неприятно откладывать выход фильма и переносить съемочный процесс. Мы сняли «Вихрь» за четыре недели в хронологическом порядке. С монтажом и постпродакшеном процесс занял месяцев пять. Так быстро сработали во многом потому, что каждый член команды не понаслышке знает о деменции. Я разрешал актерам импровизировать, если они считали, что это будет уместно: понравится — оставим, не понравится — просто вырежем. В итоге фильм вышел гораздо длиннее, чем планировалось. Но я видел, как плачут зрители, а значит, у нас получилось.

«Вихрь» почти сразу пробивает на слезу. Можно для сравнения вспомнить другие фильмы о деменции — например, «Отца» с Энтони Хопкинсом.

Мне он понравился! Правда, слишком театральный.

Я бы даже сказала — отполированный.

Я рад, что Энтони получил «Оскар», но он играет, а не проживает. Мне хотелось пойти по другому пути, реалистичному. На актерах нет грима, в сценах больше импровизации, чем сценария, даже диалоги не прописывались. Мы не выставляли свет, чтобы все выглядело как документальный фильм. Правда, камеры у нас все-таки были профессиональные.

Как раз хотела спросить: почему вы решили делать «Вихрь» бесцветным по сравнению с другими своими картинами?

Из-за возраста героев. Мой отец — художник, ему сейчас 89. Его дом в Буэнос-Айресе полон красок из-за профессии. Если бы герой Ардженто тоже был художником, может, интерьер был бы другой. Но он кинокритик, а они обычно не носят флуоресцентные рубашки, особенно в восьмидесятилетнем возрасте.

Я хотел, чтобы в фильме чувствовался конец жизни. Зашторенные окна, все время льет дождь — мы специально наложили звук, чтобы добавить мрачности. Есть только одна яркая сцена — пролог, который был снят самым последним. Изначально его вообще не было в набросках сценария. Когда мы закончили снимать, Франсуаза сказала: «Как жаль, что в фильме нет ни одной сцены, где наши герои счастливы и близки друг с другом». Я попросил дать мне еще один день специально для этой сцены. Мы решили использовать много разных красивых цветов, заставить ими балкон, и сцена получилась очень живой. Это та жизнь, которую герои теряют.

Интересный ход — сделать героя Дарио Ардженто именно кинокритиком. Я подумала, это потому, что критики тоже работают с воспоминаниями и их связью. Но все-таки почему именно эта профессия?

Я не знал, кто будет играть эту роль. Конечно, мне очень хотелось поработать с Ардженто, но он снимал «Темные очки». Я рассматривал разные кандидатуры, даже политиков. Но не мог решить, какой профессии будет герой, пока не утвержу актера. Выбери я психоаналитика, может, герой им бы и остался. Если бы это был политик, сражавшийся за левых во Франции 1960-х, говорил бы о политике.

Дарио пришлось отложить съемку фильма в Италии из-за ковидных ограничений, и он согласился на мое предложение. В первую же встречу я сказал, что надо определиться с профессией его персонажа. Дарио ответил: «Ты знаешь, перед тем как стать сценаристом и режиссером, я был журналистом и кинокритиком». Я предложил ему выбрать, что больше нравится, — мы тогда сильно разговорились. Решили, что он будет кинокритиком и обязательно упомянет сны в кино. Еще до карьеры кинокритика Дарио очень любил Фрица Ланга, даже взял у него интервью. Он очень хотел упомянуть об этом в «Вихре», в сцене беседы с другим коллегой. Это полная импровизация: актеры сидели в разных комнатах, а я записал полчаса их разговора, из которых оставил шесть минут.

Каково это — снимать другого режиссера?

Дарио — настоящая рок-звезда. Мне кажется, он самый харизматичный режиссер фильмов ужасов. Кто-то считает, что Марио Бава — итальянский Хичкок, а я думаю, что Ардженто. Давным-давно Полански тоже был рок-звездой, Скорсезе — безусловная рок-звезда, но Дарио Ардженто еще герой молодежи. Большинство молодых людей, которые начинают смотреть фильмы ужасов, вероятно, хотят собрать всю коллекцию Ардженто на DVD. Когда я с ним иду, за нами гонятся даже маленькие дети.

Я очень люблю хоррор, особенно то, во что он трансформировался за последние несколько лет. Это уже целый поджанр — постхоррор, который пугает на психологическом уровне. Что вы думаете о таких изменениях? Мне кажется, постхорроры оказывают тот же эффект, что и ваши фильмы.

Конечно, мне нравится психологический хоррор еще со времен «Отвращения» Полански, но это не совсем фильм ужасов. Отличный пример «4 месяца, 3 недели и 2 дня» Кристиана Мунджиу — настолько напряженный и реалистичный, что мне после просмотра кошмары снились.

Да, помню его! Приятно знать, что у нас есть что-то общее.

Еще мне очень понравилось «Солнцестояние» Ари Астера — немного смешной, но все равно. Вряд ли кто-то сегодня захочет продюсировать кино про каннибализм и холокост или, например, джалло (поджанр итальянских фильмов ужасов, сочетающий элементы криминального триллера и эротики. — Прим. ред.). Раньше подобное кино собирало кассу, потому что людей интересовал садизм. А сейчас фильм, в котором женщину режет или душит неизвестный мужчина, сочтут сексистским. Если хотите посмотреть жесткий хоррор, ищите старые фильмы — сейчас таких не снимают.