Правила жизни Эминема

Мне нравится, когда люди говорят всякую херню. Если бы они держали язык за зубами, мне бы было не с чем работать. Это мое топливо. Если меня лишат патронов, чем я буду стрелять?

Эмоции в песне — особенно злость и агрессия — должны быть узаконены.

Я бы назвал себя потрясающим отцом. Не то чтобы я хвастаюсь. Хотя нет, хвастаюсь.

Как только вы перестанете себя стесняться, вас перестанут задевать. У меня был комплекс: я думал, что, если меня освистывают, это потому, что я белый. Потом ты перестаешь так думать и становишься самим собой.

Я не принимал тяжелых наркотиков, пока не стал известным. Щедрые люди в турах давали наркотики бесплатно — какое-то время я контролировал употребление, а потом слишком втянулся.

Худшее, что со мной происходило, когда я употреблял наркотики? У меня были деньги на них.

В детстве я хотел стать комиксистом, очень много рисовал. Если бы не рэп, кто знает, может, я бы вовсю придумывал комиксы.

Никто не привык к поражениям. Я хочу быть успешным во всем, что делаю, а делаю я не так уж и много. Во всем, чем горю. И если я лажаю здесь, то чего вообще я стою?

Мы с Ким познакомились дома у моего друга. Я стоял на журнальном столе, задрав рубашку, пародируя LL Cool J, — обернулся и увидел ее в дверях. Ей было тринадцать, но выглядела она на все шестнадцать. Я спросил друга: «Йоу, кто эта цыпа?» Так началась наша история. Я постоянно задаюсь вопросом, встречу ли я когда-нибудь человека, с которым мне будет так же классно, как с Ким.

Мне некомфортно от слова nigga. Я не умею правильно его произносить.

Я загорелся хип-хопом благодаря дискам The X-Clan. Меня покорил их первый альбом To the East, Backwards. Чуваки называли белых людей «белыми медведями». Даже Public Enemy не позволяли себе такого. А The X-Clan читали: «Ты — белый, рэп не для тебя, это наша музыка» или «Как могут белые медведи раскачиваться на лианах, будто гориллы?». Мне как будто дали пощечину.

Я никогда не скажу Хейли, что ее мама неправа, хотя моя мать говорила кое-что и похуже о своих дружках, которые мне нравились.

Больше всех, пожалуй, меня любили родственники со стороны отца. Они убеждали меня, что папа на самом деле «классный парень». Этот «классный парень» часто звонил им, когда я был в гостях — рисовал или смотрел телевизор. Ему ничего не стоило позвать меня к телефону. У моего папани было много шансов поговорить со мной. Он не воспользовался ни одним.

Папа моего младшего брата был для меня самой близкой отцовской фигурой. Он эпизодически появлялся в нашей жизни на протяжении пяти лет: гонял с нами мяч, водил в боулинг — короче, вел себя, как все нормальные отцы.

Я никогда не видел отца. Хотел бы я? Не знаю. Я бы нашел своих детей даже на краю земли — без денег, без связей, нашел бы. Я в этом не сомневаюсь.

Когда я слез с наркотиков, я вырос. Все время, что я употреблял, я совершенно не развивался.

Я вам что, чертов фэшн-консультант? Не спрашивайте меня, как вам одеваться, я тут рэпом занимаюсь.

Если я подпишу для вас что-то и обнаружу это на eBay, будьте уверены: вы обнаружите меня следующей ночью под своей кроватью.

Я много медитирую. Если честно, даже прямо сейчас, потому что это интервью суперстранное.

Я думал, как сделать так, чтобы мое интервью побило рейтинг вашего интервью с Канье. И придумал: я зайду в студию, нассу на пол и уйду. Кстати, я писаю прямо сейчас.

Я позвонил своему менеджеру и спросил, могу ли уже позволить себе Rolex? Купил и, естественно, не ношу. Это же Rolex, я могу их поцарапать!

Не то чтобы я целыми днями сижу в интернете и читаю, что обо мне думает Сэм из Айовы, но впитываю каждый комментарий, как губка. Я всегда был губкой.

Очевидно, есть предел того, что ты позволяешь людям знать о себе, но я выкладываю почти все. Возможно, люди не знают, какие трусы я ношу... Боксеры. Розовые.

Всегда надо пробовать. Какой бы абсурдной и провальной ни казалась вам идея, берите и делайте. Конечно, речь не о моих идеях — они-то изначально перспективные и безумные.

Я хочу, чтобы меня запомнили как фэшн-икону. Потому что, чувак, я знаю, как одеваться.

Я настолько потолстел, что люди перестали меня узнавать. Помню, иду как-то и слышу за спиной двух пацанов: «Смотри, то Эминем!» — «Да это не он, чувак! Эминем не жиробас». И я такой: «Вот засранец!»

Я был неправ, поддержав Криса Брауна в треке. Это было невероятно глупо. Я много раз ошибался, особенно во время записи Relapse, — из-за наркотиков мне пришлось учиться читать рэп с нуля. Тогда я думал: «Ну, рифма есть — уже хорошо, оставляем».

Дерьмо случается. Особенно с лучшими из нас.