Гагарин, Цой и песни о гибели: еще несколько слов о смерти Юрия Шатунова — внезапной и символичной
Кажется, это Леонид Парфенов сказал: для того чтобы тебя искренне полюбили в России, нужно носить имя Юра и обладать гагаринской улыбкой. Вторым обладателем перечисленных выше достоинств был Юра Шатунов. Его блуждающая улыбка напоминала улыбку Джоконды и имела гипнотическое воздействие на поклонников: с одной стороны, подчеркивала сдержанность, с другой — провоцировала обольщение. Совсем как у леонардовского шедевра. Шатунова любят сравнивать с еще одним символом эпохи — Элвисом, незаконнорожденным сыном которого, по утверждению таблоидов, он являлся (якобы дочка советских дипломатов в Америке «залетела» от короля попа на его концерте в 1972 году). Скорее всего, это одна из легенд, придуманная его предприимчивыми продюсерами. Но с Пресли Юру, безусловно, роднит то, что для целого поколения он стал символом внутреннего раскрепощения, заключавшегося в том, что молодые люди наконец перестали стесняться себя. Новая русская молодежь — в джинсах-варенках, с яркой помадой, в отдельных комнатах с постером кумира на стене, молодежь, открытая будущему, — рождалась именно на концертах «Ласкового мая».
До Юры Шатунова молодежь Страны Советов представлялась только в образах пионеров. Или погибших героев Гражданской войны. Неслучайно даже Виктор Цой хотел повторить успех группы. Про это мало кто знает, но незадолго до смерти Цой задумывался о том, чтобы попробовать свои силы в продюсировании бойз-бенда: выбивающиеся из героической дискографии «Кино» песни типа «Малыш» или «Когда твоя девушка больна» — именно оттуда, из нереализованного альбома, цоевского ответа «Ласковому маю». Символично, кстати, что Юра Шатунов умер практически в день 60-летия Виктора Цоя. Умеет Господь парадоксально сводить свой небесный плейлист.
Только сейчас, после смерти Шатунова, стало понятно, что «Ласковый май» всегда пел о смерти. О смерти, расставании и бесконечной утрате. «Белые розы»: «Люди укpасят вами свой пpаздник лишь на несколько дней / И оставляют вас умиpать на белом, холодном окне...» «Седая ночь»: «Снова вижу я тебя в который вечер. / Снова вижу блеск твоих счастливых глаз. / Но с тобой не вместе, но с тобой не вместе / Снова будем мы и завтра, и сейчас...» «Розовый вечер»: «Пусть все насмешки терпит твои, / Пусть доверяет тайны свои. / Больше не надо / Мне этих бед...» Возможно, благодаря именно этому беспроигрышному сочетанию светлой грусти и осознанного одиночества он так полюбился русскому слушателю: нас ведь тоже никто не любит и нигде не ждут — ну и пропади оно все пропадом!
Смерть Юры Шатунова тем более грустна, что встроилась в череду символических уходов последнего времени — где-то между закрытием Макдоналдса и смертью Шушкевича. Уходит не просто эпоха — умирают иллюзии целого поколения, оставляя выживших историческими сиротами: один на один с тревожными ветрами нового дивного мира...