Бродский-читатель: литература на польском, Ахматова и книга с котятами. Что хранится в библиотеке Иосифа Бродского?
Одной из отличительных черт Иосифа Бродского, которую отмечали его современники, была любовь если не к спору, то к интеллектуальному «пинг-понгу». Одна из причин безоговорочного принятия бывшего советского гражданина в среду интеллектуального истеблишмента Нью-Йорка кроется как раз в том, что Бродский сходил за своего в кругу эрудитов, энциклопедистов, . Некоторые находили его рассуждения не всегда убедительными, иногда эксцентричными, часто парадоксальными, но абсолютно все говорили о всеядности и обширности его интересов. Очевидно, разношерстность и разная глубина знаний преподавателя пяти американских колледжей Джозефа Бродского объясняется, с одной стороны, восемью классами официального советского , с другой стороны — колоссальной любознательностью, стремлением к самообразованию и любовью к чтению. Это особенно отражает его собрание книг, которое, кстати, всегда обладает двумя чертами, присущими скорее живому существу: уязвимостью и переменчивостью. Оно живет вместе с хозяином: меняется его состав, объем, случаются утраты и приобретения, бывают и слияния, и рассеивания. Последних, правда, больше, когда речь идет о жизни библиотеки после смерти хозяина.
Библиотека Бродского — счастливый пример сохранности корпуса личного собрания. Более того, библиотека не только не рассеялась после смерти хозяина, но, наоборот, разные ее части были собраны вместе.
***
Следуя последней просьбе отца поэта, Александра Бродского, друг семьи Яков Гордин и близкая родственница Циля Руткис сохранили ленинградскую часть библиотеки в том объеме, в котором она осталась после отъезда поэта в США. В 1990 году, еще при жизни Бродского и с его разрешения, книги были переданы в только открывшийся тогда Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме.
Ленинградская часть библиотеки была собрана поэтом в 1950–1970-е, она поражает совершенно нетипичным для этого времени составом. Дефицит ощущался все острее, а больше половины библиотеки у Бродского тем временем — книги на иностранных языках: английском, польском, итальянском, есть даже на японском и французском. И если знание польского для 1960-х было нормой и пропуском в мир и, главное, литературы, то книги на прочих языках — экзотика. Порой грозящая неприятностями. Американские издания, иностранные журналы, антологии и сборники поэзии, автографы западных поэтов и писателей — все это немыслимая роскошь для того времени. В эссе «Поклониться тени», посвященном Уистену Одену, поэт объясняет загадку: «Возвращаясь домой, иностранные студенты и ученые, приехавшие в Россию по обмену, старались избавиться от лишнего веса и в первую очередь оставляли книги стихов. Они продавали их за бесценок букинистам, которые впоследствии заламывали неслыханные цены, если вы хотели их купить. Основания были весьма просты: удержать местных жителей от покупки этих западных предметов; что до самого иностранца, он, очевидно, уже уедет и не сможет увидеть это несоответствие».
Библиотека свидетельствует и о круге общения Бродского: иностранные студенты, слависты. Об этом говорит не только ее языковой состав, но и обилие автографов и дарственных надписей. Многие ли собрания российских музеев могут похвастаться автографами уже упомянутого и Роберта Фроста? И если в первом адресат назван, то последний — просто надпись Robert Frost, нетвердой рукой, синим фломастером между стихотворений в антологии английской поэзии: свидетельство знакомства Ахматовой с Фростом во время его приезда в СССР в 1962 году. Ахматова рассказывала Бродскому об этой встрече: «Вот с одной стороны сидит Фрост, увешанный, что называется, всеми почестями, медалями и премиями, которые только возможны и мыслимы. А с другой стороны сижу я, обвешанная всеми собаками, которые существуют». Ахматова, несмотря на знание английского языка, говорила с Фростом через переводчика. Она прочитала Фросту два стихотворения: «Последняя роза» и «О своем я уже не заплачу». Очевидно, книга с подписью оказалась в библиотеке Бродского, поскольку он познакомил Ахматову со стихами Фроста еще до их встречи: «В ее поэзии было также что-то от Фроста, особенно в "Северных элегиях". Это как бы городской Фрост...<...> Я представил ее Фросту, дал ей множество его стихов; я старался убедить ее, что Фрост ».
Общение с Ахматовой также нашло отражение в составе библиотеки в небольшой книжечке «Стихотворения. 19091960» (М.: Гослитиздат, 1961). Это издание выходило в серии «Библиотека советской поэзии». На титульном листе черными чернилами: «Иосифу Бродскому / чьи стихи кажутся / мне волшебными. / Анна Ахматова / 28 декабря / 1963 / Москва». Подарок был сделан во время набирающей обороты травли Бродского. Также она, возможно, была одной из тех книг, которые Бродский взял с собой в США. Поскольку после смерти поэта его близкий друг Михаил Барышников передал ее Александру Кушнеру, чтобы он вернулся в Петербург и передал ее в Музей Ахматовой. Так часть изданий библиотеки совершили полный круг, своеобразное путешествие.
Некоторые книги при жизни родителей Бродского отправились вслед за своим хозяином и не вернулись в Санкт-Петербург. Например, гордость семьи Вольперт — 86-томный Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, обитавший сначала у дяди поэта, но позже переданный Бродскому, как единственному члену семьи, который им пользуется. После отъезда поэта словарь был по томам переслан в США матерью поэта Марией Вольперт.
Среди книг ленинградской библиотеки есть отчетливо считываемые вливания. Например, книги, изданные после 1972 года. Учебник английского языка, по которому родители Бродского старались подучить язык, чтобы, в случае если будет дано разрешение на выезд, в США чувствовать себя увереннее. Именно на английском Бродский напишет эссе о родителях и доме «Полторы комнаты», избегая писать о них на том языке, на котором они 12 лет кряду получали отказ в выезде к сыну за границу.
***
«Полторы комнаты» были написаны на кухне дома, точнее, половины дома, которую профессор Бродский снимал как служебное жилье у колледжа в городке Саут-Хэдли, штат Массачусетс. В свое время фотограф Нэнси Палмиери подробно засняла обстановку этого пространства с разложенными повсюду кипами книг: на камине, столе, полках, секретере, в кухне. Эти книги составили вторую библиотеку, пополнившую собрание Музея Ахматовой в 2002 году по воле вдовы поэта Марии Соццани.
Литературоведение, история, философия, поэзия — вполне ожидаемый состав для библиотеки преподавателя. Впрочем, скользя по корешкам, взгляд застревает на названии «Японские кошки в доме». Горизонтальный цветной фотоальбом не содержит текста вообще: никакой политики, истории, литературы — только котята. Это не значит, что альбом непременно приобрел сам поэт, он мог быть и подарком, но то, что он сохранился в библиотеке, сообщает нам что-то о Бродском. Своеобразной рифмой здесь будет найденный в томе стихотворений Ахматовой флаер на скидку на кошачий корм, на котором изображена мордочка кота, отпечатанная красной краской. Тут мы, конечно, рискуем сползти к взгляду на великого человека через упрощенное «он тоже любил котиков!», но все-таки нам придется пройти по этому пути и понять, что его любовь была не сюсюкающим умилением, но восхищением с элементами обожания и подражания. Потому что такие подробности и микроистории, зашифрованные в мемориальных вещах, помогают преодолевать процесс «бронзовения» поэта, конструирования его мифа, его образа «великого поэта».
В библиотеке из Саут-Хэдли значительно меньше автографов, дарственных и маргиналий. Однако она также позволяет сделать определенные выводы о круге общения Бродского. Книги Чеслава Милоша, польского поэта и эмигранта, поприветствовавшего и поддержавшего Бродского письмом сразу после его приезда в США, представлены в польском и английском изданиях. Больше пяти изданий мексиканского поэта Октавио Паса, в гости к которому в 1975 году Бродский отправился в путешествие. И не один, а в компании совершенно неизвестной в России Элизабет Бишоп, которую он считал одним из самых сильных поэтических голосов XX века и чьи сборники также есть в библиотеке Бродского. И таких примеров очень много.
Вместе с книгами поэта в Петербург приехали книги Маши Воробьевой, соседки Бродского по квартире на Мортон-стрит, преподавателя русского языка и литературы в женском колледже Вассар к северу от Нью-Йорка. Это мощное вливание — история интеллектуально насыщенной дружбы. Среди книг есть первый том собрания сочинений Марины Цветаевой. В пяти томах тогда была издана вся ее поэзия, и Бродскому не нравилось, что сюда включили даже те стихи, которые сама Цветаева не опубликовала бы ни за что. Бродский написал для этого собрания предисловие, однако, получив авторский экземпляр, очевидно, подарил его Маше, поскольку том (как и все тома из ее собрания) помечен наклейкой, поясняющей принадлежность книги.
Существует полулегенда о «списке Бродского»: поэт составил его для того, чтобы побудить малознающих, по его мнению, студентов к чтению. Впрочем, если трезво обозревать список, возникает вопрос, сколько времени нужно, чтобы прочесть его весь. Что свидетельствует не столько о снобизме Бродского (важно помнить, что «снобизм — это ), сколько о читательских привычках поэта, считавшего, что это необходимый минимум, чтобы просто было о чем с собеседником разговаривать. Однако в последней библиотеке Бродского, прибывшей в Санкт-Петербург в 2015 году и переданной в музей, состав в значительной мере соответствует списку. Книги были перевезены из последней квартиры поэта в Бруклине (Пьерпойнт-стрит, 22) с помощью друзей Музея Ахматовой и ценителей поэзии Бродского Лины и Фаддея Перловых, принявших на себя все хлопоты и расходы. 223 издания бруклинской библиотеки пополнили представление о Бродском-читателе, с одной стороны, дополнив круг чтения, с другой — подтвердив общность и единство своей библиотеки в целом. К бруклинской библиотеке отношение особенно трепетное: эти книги были с поэтом до самого последнего дня. Четырехтомный словарь Даля с автографом мамы на форзаце четвертого тома: «Осюте некогда!» Набор открыток в виде книжечки с фотографиями Мэрилин Монро, на обложке — фотография из известной серии на пляже, где актриса плещется в волнах. Гений красоты Монро не оставил поэта равнодушным, однако Бродский, в одном из интервью рассуждая об эстетике и стандартах красоты, сказал: «И я подумал, что, скажем, если мы возьмем самой замечательной красоты существо женского пола, например, хоть ту же Мэрилин Монро, то все равно в каком-то положении она окажется немножечко неуклюжей. Если смотреть с какого-то угла. Ну, скажем, если она завязывает ботиночек...» Конечно, актриса проигрывала представителям кошачьих в этом состязании.
***
Личная библиотека — своего рода метатекст о владельце. В случае Бродского в библиотеке вполне считываемый состав, то есть если в ней и есть случайные издания, то процент их невелик. В эссе «Как читать книгу» Бродский эти самые книги называет «формой будущего» для писателя и переводом собственной жизни писателя в текст. Произведения самого владельца библиотеки — это, таким образом, метатекст прочитанного и присвоенного, увиденного.
В эссе «Поклониться тени» Бродский называет одну из причин любви его поколения к книгам и чтению: они могли заменить собой реальность: «Для тех из моего поколения, кто интересовался поэзией на английском языке — не могу сказать, чтоб таковых было слишком много, — шестидесятые были эпохой антологий. <...> Я очень любил эти антологии, и не только за их содержание, но и за сладковатый запах их обложки, и за их страницы с желтым обрезом. Они выглядели очень по-американски и были карманного формата. Их можно было вытащить из кармана в трамвае или в городском саду, и хотя текст, как правило, был понятен лишь наполовину или на треть, они мгновенно заслоняли местную действительность. Моими любимыми, впрочем, были книги Луиса Антермайера и Оскара Уильямса, поскольку они были с фотографиями авторов, разжигавшими воображение не меньше, чем сами ».
Его книги — рабочий инструмент, ресурс, источник. Бродский не был библиофилом, он не коллекционировал книги. Бо́льшим преступлением против книг, чем сожжение их, поэт считал пренебрежение книгами, их нечтение. Большая часть изданий его библиотеки — «покет-буки»: недорогие издания, мягкие обложки, выпадающие страницы. Например, пьеса Стоппарда в черной целлофанированной обложке с вписанными от руки в тексте попытками перевода, предпринятыми еще в Ленинграде, вылившимися в 1971 году в полный перевод пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» на русский язык, смутивший автора оригинала при встрече с переводчиком, случившейся почти сразу после вручения Бродскому Нобелевской премии, и позже положенный в основу спектакля в Московском театре им. Маяковского. Или сборники поэзии разных стран и направлений издательства Penguin, любовь к которым началась еще в Ленинграде и продолжалась всю жизнь. Темно-синие обложки ардисовских изданий самого Бродского. Трудно представимая в ленинградской действительности обложка «Вопля» Аллена Гинзберга и приехавшая в собрание музея из Саут-Хэдли пестрая обложка поэмы «Москва — Петушки» Ерофеева.
В некоторых книгах следы остались на последней странице: от руки написаны номера телефонов, имена и рисунки. Где-то — пятна и следы от чашки. Между страниц можно обнаружить даже пепел сигарет. Общая сохранность изданий говорит о частом и интенсивном использовании.
Рабочую направленность выдает и состав. Бесчисленное количество справочной литературы: энциклопедии, словари, справочники, каталоги. Например, среди словарей есть несколько представляющих сленг, обсценную лексику, жаргон, как на русском, так и на английском. Очевидно, что Бродский, считавший Язык абсолютом, хотел познать его во всем многообразии. Так в коллекции музея Ахматовой появился словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона с автографом Дмитрия Лихачева, оставившего на одной из страниц свой краткий, но емкий критический обзор на эту книгу. Сам он был автором одного из разделов.
Визуальные словари, на подписанных картинках которых можно узнать название частей целого, деталей, служили также погружению в язык. Книга «30 000 новейших открытий, рецептов, общеполезных практических сведений и современных изысканий по всем областям знаний...» 1885 года издания, соответствуя амбициозному названию, включает в себя максимально обширный круг коротких статей на всевозможные темы (от медицины до пчеловодства) и является подтверждением упомянутого любопытства поэта.
В отличие от художественной прозы, которой здесь практически нет, поэзия представлена в изобилии. И это инструмент для всякого человека, не только пишущего, но и читающего. В эссе «Как читать книгу» Бродский оставил убедительную инструкцию, как им пользоваться. В эссе он последовательно доказывает, что чтение поэзии — самый верный и экономный способ развить литературный вкус. Позже, в 1991 году, когда Бродского изберут на должность поэта-лауреата, он будет ратовать за общедоступные сборники поэзии, которые должны были находиться в поездах и гостиницах, а также продаваться в супермаркетах по низкой цене. Эта идея нашла свое воплощение. В поездах компании Amtrak распространялись антологии поэзии, взятые из издательств. В библиотеке сохранились брошюра Amtrak с расписанием поездов и несколько сборников из тех, что были призваны скрашивать время в пути.
В самом деле, идея Бродского, тогда не понятая до конца и принятая американскими современниками отчасти как шутка, базировалась на его собственном читательском и писательском опыте. Может ли быть что-то ценнее прожитого личного опыта, тем более опыта поэта?
Ольга Сейфетдинова, независимый исследователь, специалист по личной библиотеке Иосифа Бродского.
Редакция «Правила жизни» и Ольга Сейфетдинова сердечно благодарят Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме за предоставленные материалы и помощь в подготовке публикации.
Впервые опубликовано: газета «Книги у моря», Санкт-Петербург 2021 год.