В Средние века таких людей должны были казнить. Легенды о том, как после строительства храма царь, император, султан приказывал сбросить архитектора с самой высокой башни гордой новостройки, должны были дополняться апокрифами о том, как император, царь, султан сбросил во львиный ров своего переводчика. Именно за то, что до этого с его помощью говорил с собеседником на одном языке. К счастью, хороших знатоков иноземных наречий не больше, чем хороших архитекторов, а нужны они чаще.

Место им среди львов, потому что личный переводчик знает, конечно, гораздо больше, чем царский доктор, постельничий и цирюльник. Он знает больше, чем царица — если царь не болтун. Из всех дипломатических форматов, из всех разговоров самый сокровенный, самый тайный — разговор первых лиц тет-а-тет. Который в действительности всегда менаж а труа, потому что там всегда есть третий — не лишний, а необходимый.

Виктор Михайлович Суходрев был переводчиком первых лиц сорок лет. Отец — разведчик, детство в советском посольстве в Лондоне, Военный институт иностранных языков, МИД. С середины 1950-х сменялись только имена советских генсеков и американских президентов, но на протокольных фото в центре всегда был он. В отставку Виктор Суходрев вышел лишь в 1994-м, чрезвычайным и полномочным посланником — вторым в иерархии дипломатическим рангом.

Публично державы общаются друг с другом при помощи дипломатических штампов: поиск мирных путей разрешения конфликта, гуманитарные проблемы, растущие нестабильность и неопределенность. А вот с глазу на глаз лидеры часто пытаются вывести собеседника на другой уровень разговора. Это любит, например, Владимир Путин: для того и шутит на грани приличия про первую брачную ночь или про бабушку, которая была бы дедушкой. А задача у шутки понятная: снять невидимый галстук, разрядить обстановку, разбить лед формальностей. «Ну что мы в самом деле как на собрании — давайте перетрем наедине, как серьезные мужики, которые рулят миром». И очень раздражается, когда собеседник от невидимого галстука не отказывается: «Не доверяют нам, не хотят переходить на простой язык, значит скрывают и интригуют».

Эту дихотомию наши лидеры явно унаследовали от советской эпохи, когда на собраниях говорили так, а между собой, по душам — иначе. Советские лидеры, которых переводил Суходрев, тоже так делали. Это ему пришлось, среди прочих, переводить хрущевские «кузькину мать» и «мы вас похороним». Нелепая mother of Kuzma возникла лишь однажды, на американской выставке в Москве 1959 года — в устах неопытного растерявшегося переводчика. А на Генассамблее ООН в том же 1959-м, где переводил Суходрев, она свелась к менее загадочному, зато более осмысленному we’ll show you what is what, или, как потом говорил Горбачев, «мы знаем, кто есть ху». Горбачева, кстати, Суходрев тоже переводил.

Хрущевское «мы вас похороним», которое молодой и стройный (последнее, впрочем, и в старости) Суходрев передал в 1956 году как we will bury you и которое так напугало американцев, иллюстрируют еще одну трудность переводческой работы. Человек живет не только в языке, но и в культуре, в облаке текстов, цитат, обрывков фраз и клише. Головы советских лидеров были забиты ошметками Маркса и Ленина (а этот любил нахамить), читанными со средней до высшей партийной школы. Из своего культурного багажа Хрущев достал лоскуток с мыслью о том, что социализм — формация более молодая, и, как свойственно следующему поколению, переживет предыдущее — капитализм, и выпьет на его похоронах. Потом Хрущев и сам оправдывался: я, мол, классиков вспомнил, сказал «нравится вам или нет, но история на нашей стороне, и мы вас похороним». Но беда-то в том, что американцы этих классиков не читали, они своих читали, Джефферсона, Адамса, Франклина, а потому вместо ловкого цитирования услышали одно: советский лидер угрожает нас всех убить, грозит войной.

Вот в чем смысл работы переводчика — перебить культурные коды, совместить облако с облаком, так, чтобы не было грозы, чтобы на выходе было похоже на то, что на входе. Русскому лидеру, чтоб разрядить обстановку да выразиться образно, мало ли что придет в голову: «народ безмолвствует», «тяжела ты шапка Мономаха», «мальчики кровавые к глазах». А у американского президента нет их, мальчиков. Глаза есть, а мальчиков нет. А если есть — то невинные младенцы, убиенные царем Иродом. Вот на них и переводи. А для этого нужен не язык, для этого нужен кругозор. Переводчик — это не знаток языка, это знаток мира.

Виктору Суходреву можно припомнить, что был офицером того самого полка советских солдат — переводчиков, журналистов-международников, вообще «выездных», — которые знали, как обстоят дела на самом деле, но рассказывали, что «нерадостное нынче выдалось в Лондоне Рождество». Казалось бы, это ушло навсегда. Но нет, смена смене идет, на место ушедших заступают новые, и они снова рассказывают нам про то, что «невеселы лица простых парижан». Что тут можно сказать? Что нынешние подражатели советских международников просто призраки, кривляющиеся тени. А те были вестниками из мира, где есть жизнь, история, события, — к нам, в мир, где ничего этого нет, в безвременье и бессобытийность. Нынешние — просто лжецы, а тогдашние были вестниками правды, которую советский человек умело видел сквозь формальную, как цитата Маркса в начале диссертации, обертку необходимого вранья.