Тони Моррисон: «Людям необходимо смеяться, чтобы не заплакать»
Тони Моррисон называют «рупором воли черной Америки» и «совестью Запада». Продолжив традиции, начатые первой волной афроамериканских писателей США, она возглавила следующую — в начале 1970-х. Двадцать лет в цеху писательского ремесла — и вот она лауреат Пулитцеровской и Нобелевской премий. Уже давно не новость, что «Возлюбленная» и «Песнь Соломона», попавшие в списки важнейших произведений ХХ века, называют своими любимыми книгами Опра Уинфри и Барак Обама.
Сейчас Моррисон 87 лет, музыка Кендрика Ламара часто играет в ее кабинете — правда, по назначению помещение она использует все реже: писать становится труднее, да и занятие кажется не таким уж интересным. Моррисон, подтрунивая над собой, немного самокритично рассказывает, как ее политическая активность переплюнула литературные свершения.
С Тони Моррисон хочется поговорить о джазе, книгах, утопических шестидесятых — в общем, обо всем, лишь бы не повторяться с интервью, в которых обсуждается расизм. Однако избежать этой темы не получится: в конце концов, Моррисон заставила весь мир столкнуться с этой проблемой в своих книгах.
Вы не обидитесь, если я буду, наверное, сотым человеком, кто спросит о том, как вы впервые столкнулись расизмом?
Окей, вперед.
Это было в школе?
Скорее, в колледже во время учебы в Вашингтоне. В то время автобусы были разделены на секции со специальными местами для цветных и белых. Это было вполне законно, в общем, нечего тут добавить — мы все слышали про Розу Паркс и общественный транспорт. То же самое с фонтанами — у них один источник, но воду поставляли разные трубы. Наверное, это было довольно затратно для правительства. Представьте: разные трубы для белой и черной Америки — сейчас все это кажется смешным и туповатым.
Чуть позже вы напишете свой первый роман «Самые голубые глаза» — о девочке, которая мечтает о другом цвете глаз и кожи. Внутренняя мизогиния — довольно распространенная тема афроамериканской литературы...
Это последствия социальных ярлыков, давления, оказываемого обществом. На деле все сводится к уровню меланина, не более того.
Что изменилось в расовой проблематике с момента выхода вашей дебютной книги?
Кое-что изменилось: дихотомия не исчезла, но появился диалог между расами, и, что еще важнее, у чернокожих людей теперь есть возможность работать в тех сферах, куда раньше они не допускались. Все больше фильмов, литературы и целых пачек телешоу, привлекающих внимание к расовому вопросу. Постепенно из поля политики эта тема перешла в развлекательную и культурную сферу и обратно.
Вы упомянули о книгах с антирасистским посылом. Какая из них ваша любимая?
О, обожаю «Королеву сахарных плантаций» Натали Басзил, переоборудованную Опрой в сериал (Уинфри выступила одним из продюсеров, а также сыграла в нем. — Правила жизни). Это книга о том, как гарь и сажа, оставленные в истории плантаторами и «южными джентльменами», не выветриваются до сих пор; о том, как современная афроамериканка в 1990-х сталкивается с наследием прогресса и с призраками прошлого одновременно. Посмотрите сериал — прекрасный дебют!
А как вам «Продажная тварь» Пола Бейти? Вы не находите новаторской книгу, в которой грустный рассказ о расовой сегрегации превращается в стендап в духе Эдди Мерфи?
Знаете, память подводит даже нобелей, половина предложения тонет в тихом низком смешке, я не успеваю все отслеживать.
Как вам кажется, можно ли писать о подобных вещах без эмоционального надрыва? Со стебом и фортелями?
Думаю, людям необходимо смеяться, чтобы не заплакать. Понятие расизма — это открытый вопрос, он видоизменяется, а с ним и подход литераторов.
А может ли само это понятие стать рудиментом?
Я не люблю ненависть, притеснение одной или другой группы, но история говорит языком подчинения: черные, белые, красные. Погоня за преимуществом, различием одного от другого. Человек все равно тянется за камнем при виде «чужого». Отвечая на ваш утопический вопрос: да, это возможно, но звучит немного скучно.
«... их впускают через парадный вход, а не через служебную дверь, где они едят в общем зале, а не на кухне, сидят за одним столом с посетителями, спят на кроватях, а не в грузовиках, не в автобусах и не в борделях на окраине... Приятно думать, будто все негры обречены на нищету...»
Так говорит L, персонаж «Любви», на протяжении всего романа больно щелкающая по глазам как белокожих, так и современных афроамериканцев — за удовлетворенную сытость, смирение и опущенные руки. Возможно, именно дидактический тон с легкой примесью разочарования или обиды выдает за маской героини саму писательницу. И если спросить: «Разве это не голос Тони Моррисон?» Она ответит: «Да, отчасти L — это я».