Дельфин: «Я сейчас стараюсь от всего отнекиваться»

ДЕЛЬФИН: Все правильно. Мне нечего добавить.

СЕРГЕЙ: Меня тронула социально-политическая составляющая нового альбома. Ты следишь за информационной повесткой?

ДЕЛЬФИН: Новый альбом — это сиюминутное высказывание. На самом деле при работе над ним мы не испытывали потребности высказаться и не старались быть настолько серьезными, как может показаться слушателю. Результат нас самих немного удивил.

СЕРГЕЙ: Тебя смущает резонанс, который вызвал альбом?

ДЕЛЬФИН: Я не ожидал такой активной реакции.

СЕРГЕЙ: В клипе на песню «520» ты выходишь, нарочито ставишь уточку на угол телевизора, она скрипит. Все же понимают, про что это.

ДЕЛЬФИН: Когда мы начинали снимать, это был фан, а не спланированная акция. Музыканты, создатели видео — все получали удовольствие от процесса и больше веселились, к происходящему мы не относились серьезно. Хотя...

СЕРГЕЙ: Ты говоришь, что для тебя этот альбом с художественной точки зрения менее ценен, чем другие. Но там есть песни, среди которых, например, та, что в интернете называют «Молитва пилота». С одной стороны, к ней можно относиться с юмором. С другой — это манифест.

ДЕЛЬФИН: Я сейчас стараюсь от всего отнекиваться. Возможно, потому, что не хочу так сильно, глубоко погружаться в происходящее вокруг. Мне достаточно только поднять голову, посмотреть, ужаснуться, высказаться по этому поводу, уйти обратно и закрыть окно. Находиться в какой-либо ситуации долгое время для меня очень тяжело, а главное — бессмысленно. Это разрушает сильнее, чем самокопание. А в итоге не приносит ни значимых результатов, ни художественной ценности.

СЕРГЕЙ: Я видел пару телевизионных эфиров с твоим участием. Ты прекрасно говоришь и шутишь. Но понятно, что тебе некомфортно — видно, что ты довольно социопатичный человек.

ДЕЛЬФИН: Да, наверное.

СЕРГЕЙ: У тебя много друзей?

ДЕЛЬФИН: Нет, не очень.

СЕРГЕЙ: Сколько их?

ДЕЛЬФИН: Думаю, что один. Не считая жены. Еще есть, так скажем, близкие товарищи.

СЕРГЕЙ: В какой момент ты понял, что останешься в музыке? Во времена «Мальчишника» или позже?

ДЕЛЬФИН: Наверное, позже. Когда мы записали пластинку «Юность», я подумал, что, пожалуй, буду продолжать.

СЕРГЕЙ: Ощущение, что сейчас повсеместно возвращаются 1990-е — «лихие 90-е», как часто говорят. А ты какими их чувствуешь?

ДЕЛЬФИН: И лихими в том числе, потому что случались некоторые моменты.

СЕРГЕЙ: Реальная угроза жизни была?

ДЕЛЬФИН: Нет. Но напряженные ситуации, когда можно получить травму, несовместимую с жизнью, бывали. Но не то чтобы я кому-то задолжал и это могло привести к летальному исходу. В любом случае 1990-е были для меня напряженными. Когда я про них вспоминаю, мне становится холодно.

СЕРГЕЙ: Ты хорошо помнишь 1991-й, 1993-й? Я прочитал, что в 1991-м вы писали где-то на Кутузовском диск практически под лязг танковых гусениц, если это, конечно, не фигура речи.

ДЕЛЬФИН: В 1991-м я был в Ницце, сидел в отеле, видел по телевизору танки и совершенно не понимал, что происходит, поскольку не очень хорошо знал язык. Было страшно и не понятно, вернемся ли мы вообще домой.

СЕРГЕЙ: А в 1993-м ты был в Москве?

ДЕЛЬФИН: Я не помню.

СЕРГЕЙ: О твоем прошлом почти ничего не известно. Казалось бы, столько интервью, но информацию я по крупицам собирал. Ты сказал, что смеешь надеяться, что ты хороший отец. Ты общаешься с друзьями своей дочери, с ее тусовкой?

ДЕЛЬФИН: Если есть такая возможность, то да. Дом мы всегда держим открытым для друзей дочери. Во-первых, это интересно. Во-вторых, полезно. Но, к сожалению, сейчас мы живем порознь. Ей удобнее жить в Москве, ближе к институту. Иногда она приезжает на выходные.

СЕРГЕЙ: А ты за городом?

ДЕЛЬФИН: Да.

СЕРГЕЙ: Как ее одноклассники на тебя реагируют? Вот они приходят к ней — а там Дельфин.

ДЕЛЬФИН: Абсолютно спокойно. И ей, и нам, родителям, повезло со школой — все ребята отличные, все сложилось очень хорошо.

СЕРГЕЙ: Тебе интересно, что они слушают?

ДЕЛЬФИН: Да, мы стараемся обмениваться музыкой. Иногда мне кажется, что я услышал что-то, что ей может понравиться, но часто ошибаюсь. (Смеется.) Присылаю ей, а она говорит: «Что это такое, с чего ты взял?»

СЕРГЕЙ: А ты слушаешь то, что им нравится? Фейса, Фараона, например. Моей дочери 15 лет, так что я в курсе.

ДЕЛЬФИН: А моей уже 20, и она над таким просто смеется.

СЕРГЕЙ: Да, она уже другого поколения. Тебе интересно, что происходит в русском рэпе? Это же сейчас большое явление.

ДЕЛЬФИН: Честно говоря, не особенно.

СЕРГЕЙ: Не цепляет?

ДЕЛЬФИН: Я быстро устаю от большого количества слов. Если в них пытаться уловить смысл, мозг отказывает. Не моя тема.

СЕРГЕЙ: Многие критики пишут, что Дельфин единственный современный поэт. Вслед за ним — Оксимирон. Его-то ты знаешь, разумеется.

ДЕЛЬФИН: Он самый адекватный из всех, кто мне попадался.

СЕРГЕЙ: А какую музыку ты сейчас слушаешь?

ДЕЛЬФИН: Абсолютно разную — занимаюсь музыкальным серфом. Всегда интересно, за что-то зацепившись, посмотреть похожих исполнителей. Там какие-то имена, совершенно тебе не знакомые. Когда находишь что-то совсем удивительное, думаешь: это круто, это что такое? А это какой-нибудь 1975 год. В этой нечеткости музыкальных границ есть свое очарование. Современные треки могут быть записаны так, будто это сделано в 1965 году.

СЕРГЕЙ: Я вчера зашазамил трек, в моем понимании, сделанный в 1984-м, а он 2016-го.

ДЕЛЬФИН: Сейчас можно любые манипуляции со звуком проводить, придавать записям определенные оттенки, с помощью которых ты быстрее достучишься до своей аудитории.

СЕРГЕЙ: Ты помнишь момент, когда к тебе пришла популярность, когда люди тебя стали узнавать на улицах?

ДЕЛЬФИН: На протяжении всего моего трудового пути, скажем так, я никогда не страдал от назойливых поклонников. Бывает, что узнают, но не на каждом шагу.

СЕРГЕЙ: Я задавал этот вопрос и Косте Хабенскому — он говорит, что ненавидит фотографироваться, считает это вторжением в личное пространство. А если к тебе подходят?

ДЕЛЬФИН: Это бывает редко. Когда я вижу, что человек случайно меня узнал и просто хочет похвастаться картинкой в соцсетях, то отказываю. А если чувствую, что ему действительно это почему-то важно, — фотографируюсь.

СЕРГЕЙ: Тебе никогда не было важно, сколько человек тебя слушает. Ты избирательно относился к интервью. Тебя никогда не было в телевизоре, за исключением твоих клипов в ротации MTV. Но ведь чем больше у тебя медийный охват, тем больше людей придут на твой концерт. А ты старательно отодвигаешь от себя славу — почему?

ДЕЛЬФИН: На каком-то уровне медийность работает. Но важно не просто без конца напоминать о себе, важно действительно зацепить людей, чтобы они были эмоционально связаны с тем, что ты делаешь. Вот будет мой концерт, и наверняка много народу придет просто посмотреть «а он что, еще живой?».

СЕРГЕЙ: Ты шутишь!

ДЕЛЬФИН: Да таких половина, я уверяю.

СЕРГЕЙ: Но Дельфин не тот артист, на которого люди попадают случайно.

ДЕЛЬФИН: Нет, бывает. И лучше пусть придет меньше зрителей, но они будут качественными.

СЕРГЕЙ: Кого ты называешь качественным зрителем? Он знает твои стихи?

ДЕЛЬФИН: Да. И, наверное, это те люди, которые проживают какую-то историю вместе со мной, иногда соглашаясь с тем, что я делаю, иногда — нет. После концертов они подходят поговорить о той или иной песне и находят новые смыслы в моих текстах, порой я этого даже сам не улавливаю. Бывают и странные, и очень интересные мнения.

СЕРГЕЙ: Раньше люди, которым было по 35 лет, мне казались дедами. Накануне 40-летия меня накрыла ужасная депрессия. А ты как воспринимал возраст?

ДЕЛЬФИН: У меня есть яркое впечатление из детства: классе в шестом я вышел с уроков и подумал: «2015 год, это ж сколько мне тогда будет?» Посчитал и пришел домой в совершенно удрученном состоянии.

СЕРГЕЙ: Ты в прекрасной форме, отлично выглядишь.

ДЕЛЬФИН: Все равно, конечно, идет какое-то внутреннее сопротивление на уровне «нет, я еще могу, я еще зажгу!» Я начинаю ощущать и хорошие моменты возраста, глубже понимаю вещи.

СЕРГЕЙ: Твои родители живы?

ДЕЛЬФИН: Нет, умерли.

СЕРГЕЙ: Тогда я правильно предполагал. В твоих текстах много обращений к отцу, к матери — слышится, что тебе не хватает их, что ты скучаешь по ним. У меня никогда не создавалось впечатления, что ты был домашним парнем.

ДЕЛЬФИН: Не то чтобы скучаю. Я только во взрослом возрасте понял, кем были родители, как они ко мне относились. Понял, потому что сам уже отец. Когда я осознал, какие у нас были взаимоотношения, стал вспоминать их с благодарностью. Жаль, раньше я этого не понимал и не ценил. Но я бы и не смог тогда — только сейчас. Это нормальный процесс.

СЕРГЕЙ: Моя мама не дожила до момента, когда я написал первую книгу. А твоя мама увидела, как ты стал популярным артистом? Она говорила с тобой на эту тему?

ДЕЛЬФИН: Она видела мою популярность во времена «Мальчишника». Был мой день рождения, и квартира чуть не треснула по швам. Мама приехала и сказала: «Андрей, желаю тебе, чтобы через десять лет у тебя было столько же друзей». А через десять лет у меня на дне рождения не было вообще никого. Но это уже другая история. Потом мама наблюдала, как я начал работать сольно, записал пару пластинок. Мне казалось, она до конца не верила, что этим можно зарабатывать деньги, семью содержать, и думала, что когда-нибудь все закончится.

СЕРГЕЙ: Но она тебе не говорила: «Андрей, шел бы ты в офис!»?

ДЕЛЬФИН: Нет, так она не говорила.

СЕРГЕЙ: Я хорошо помню эфир на радио «Максимум», в котором ты принимал участие. Это было лет пятнадцать назад. Обсуждали твое творчество. Ведущий, естественно, пошел по самому простому пути: «Зачем вы используете мат?» И дальше из тебя вытягивают, вытягивают. Ты помнишь этот момент?

ДЕЛЬФИН: Да.

СЕРГЕЙ: Я думал, эти вопросы ушли, но совсем недавно тебя спрашивали про табуированную лексику, про детей революции... В твоем новом альбоме вместо названий треков — числа. Вот, скажем, «713-й просит посадку» — старый советский фильм. Нет?

ДЕЛЬФИН: Для меня все эти цифры очевидны, поэтому я и назвал треки так. Оставлю это в секрете. Не надо ломать над этим голову, мне кажется, все просто. И любая интерпретация имеет право на существование.

СЕРГЕЙ: Расскажи только про один трек – «713-й».

ДЕЛЬФИН: Нет.

СЕРГЕЙ: Это какая-то личная история?

ДЕЛЬФИН: Да.

СЕРГЕЙ: Потому что я уже пошел по псалмам, по заветам... Ну да ладно. Тебя зовут на корпоративы?

ДЕЛЬФИН: Иногда.

СЕРГЕЙ: Кто эти люди? Хочется представить себе человека, который зовет Дельфина на корпоратив.

ДЕЛЬФИН: Это бывает редко, и я сам не знаю, кто они.

СЕРГЕЙ: Но ведь эти люди деньги платят не потому, что ты поешь песню 1993 года, они потом хотят поговорить с тобой, разве нет?

ДЕЛЬФИН: У нас нет общения. Мы играем концерт и уезжаем.

СЕРГЕЙ: Как это происходит? Зрители отвлекаются от еды и стоят внимают?

ДЕЛЬФИН: Мы не чувствуем разницы между корпоративом и концертом на фестивале или в клубе. Мы всегда стараемся, где бы и перед кем бы ни выступали.

СЕРГЕЙ: Вы-то да, а публика? Сорок лет заводу «Трансбетон», например.

ДЕЛЬФИН: Тоже. Видимо, зовут те люди, кому я хоть как-то нужен. Насколько я вижу, публика достаточно заинтересованно смотрит на сцену.

СЕРГЕЙ: То есть эволюция российского слушателя произошла? Больше не кричат: «Слушай, помнишь, у тебя была там эта...»?

ДЕЛЬФИН: Такого не было.

СЕРГЕЙ: После киевского концерта «Мумий Тролля» ты сказал, что он сдулся, а о Земфире однажды — что у нее не хватает людей, которые будут направлять ее в творчестве. Ты кого-то нового открыл на русской сцене?

ДЕЛЬФИН: Пожалуй, нет. Независимо от того, как я отношусь к Земфире и Лагутенко, они большие артисты. К сожалению, в последнее время никого их уровня не появилось. Да, есть люди, которые могут собрать огромную аудиторию, но это не доказательство их уровня.

СЕРГЕЙ: Ты счастливый человек?

ДЕЛЬФИН: Да. Всегда хочется, чтобы было еще лучше, но по большому счету меня все устраивает.

СЕРГЕЙ: Я часто сталкиваюсь с мнением, что нашему поколению что-то недодали. Вот если бы мы были на пять лет постарше, мы бы сейчас по-другому обустраивали жизнь в стране, а если бы помоложе, у нас было бы больше шансов...

ДЕЛЬФИН: Может быть, это слова тех, кто сам немножко не дожал? Скорее всего.

СЕРГЕЙ: Ты много гастролируешь?

ДЕЛЬФИН: По-разному бывает. Осенью и весной концертов больше, чем зимой. Летом тоже довольно разрежено — в основном фестивали. Но так или иначе мы постоянно играем.

СЕРГЕЙ: Работа музыканта дает тебе возможность полностью себя обеспечивать? Иными словами, в России музыкант хорошо зарабатывает?

ДЕЛЬФИН: В принципе, да.

СЕРГЕЙ: Ты ничем больше не занимаешься?

ДЕЛЬФИН: Ничем.

СЕРГЕЙ: Ты не пишешь музыку для фильмов или для рекламы?

ДЕЛЬФИН: Только когда просят — специально я этим не занимаюсь.

СЕРГЕЙ: На одной из первых пластинок Николая Баскова — уж прости — ты значишься автором песни «Гудбай, май лав, гудбай». Ты можешь это объяснить?

ДЕЛЬФИН: Был момент, когда Николай сотрудничал с людьми, в свое время работавшими с группой «Мальчишник». И они попросили меня перевести эту песню Демиса Руссоса, чтобы Басков мог ее исполнить.

СЕРГЕЙ: Фантастика. Это какой год?

ДЕЛЬФИН: Примерно 1994-й.

СЕРГЕЙ: А в 1996 году тебя позвали в кампанию «Голосуй, или проиграешь». Ты не жалеешь о своем участии?

ДЕЛЬФИН: Да нет.

СЕРГЕЙ: Тебя звали в этом году поучаствовать в выборах, поддержать Путина или еще кого-нибудь? К тебе политики обращаются?

ДЕЛЬФИН: Нет.

СЕРГЕЙ: Это закончилось, потому что ты отказывался?

ДЕЛЬФИН: Это никогда и не начиналось. Я не припомню серьезных предложений от каких-либо политических фигур или движений. Ничего такого.

СЕРГЕЙ: Допустим, тебе звонят из администрации президента: «Андрей, здравствуйте, это Песков. У вас очень образные стихи. А у нас выборы, концертик собираем. Вы нас не поддержите?»

ДЕЛЬФИН: Если какую-то партию, вряд ли. А если это социальная акция, например, день открытых дверей на заводе, какой-то бесплатный концерт при поддержке правительства Москвы, то почему бы и нет.

СЕРГЕЙ: Ты осознаешь свое влияние на зрителя?

ДЕЛЬФИН: Я думаю, что на нас так или иначе воздействует все, что нам нравится. Если люди принимают мою работу, значит, можно сказать, что я на них влияю. Когда я смотрю фильм, который мне нравится, я проникаюсь идеями режиссера. Но я против оголтелого принятия, а всегда за диалог. Даже если тебе не с кем поговорить (с этим режиссером или музыкантом) по поводу того, что он сделал, ты можешь внутри себя все сформулировать. «Вот это мне не очень нравится, а вот так я бы не делал». Я всегда пытаюсь разговаривать с людьми, с чьими произведениями сталкиваюсь, будь то картины, фотографии или что-то еще.

СЕРГЕЙ: Ты можешь назвать людей, которые на тебя повлияли?

ДЕЛЬФИН: Помимо музыки, которая мне нравилась, я думаю, наибольшее влияние на меня оказали реальные люди. Зачастую они были старше меня. Испытывая к ним симпатию, в чем-то даже подражая им, я многого от них набирался. В свое время мне повезло со старшими товарищами.

СЕРГЕЙ: Кто они? Они не были из какой-то богемной тусовки?

ДЕЛЬФИН: Нет. Просто я знал одного, он знал других. Такая история. Потом начал тусоваться с ними. Они были чуть постарше, года на четыре-пять.

СЕРГЕЙ: Что вы слушали в тот момент? Я помню, что от тебя впервые узнал, например, о Sonic Youth и My Bloody Valentine.

ДЕЛЬФИН: Да, это легенды уже.

СЕРГЕЙ: Это 1990-е.

ДЕЛЬФИН: Это и сейчас круто. Мало таких исполнителей.

СЕРГЕЙ: Когда я спросил про друзей, ты сказал, что у тебя только один друг и жена, конечно. Сколько вы уже в браке?

ДЕЛЬФИН: Вместе мы живем чуть больше 20 лет, а поженились мы только после рождения Мирона.

СЕРГЕЙ: Это огромный отрезок жизни. Где вы познакомились?

ДЕЛЬФИН: Нас познакомили бывшие коллеги по «Мальчишнику» — они говорили Лике, что мы подойдем друг другу. Так и случилось. Но еще лет за пять до нашей встречи Лика видела наше выступление. Когда «Мальчишник» был в расцвете, у нас был тур по Черноморскому побережью. А дедушка Лики работал в парке, в тире, и мог смотреть концерты на летней площадке. Бесплатный билет тогда достался и Лике.

СЕРГЕЙ: Что делают твои бывшие коллеги по «Мальчишнику» сейчас?

ДЕЛЬФИН: У меня может быть недостоверная информация. По-моему, Дэн все еще диджеит, а Паша пишет музыку к фильмам. Но я могу ошибаться.

СЕРГЕЙ: Вы не общаетесь?

ДЕЛЬФИН: Нет.

СЕРГЕЙ: Жизнь развела?

ДЕЛЬФИН: В какой-то момент все просто решили, что будут заниматься собственными делами.

СЕРГЕЙ: В «Вечернем Урганте» ты рассказал о том, что шел в метро (по моим прикидкам, это год 1988-й, когда у тебя был берет со значками и булавками), тебя остановил мент, завел в комнату и сказал: «Я тебя сфотографирую, а через 20 лет тебе покажу». Если б ты через 20 лет с этим ментом встретился, он бы показал тебе эту фотографию, ты бы что ему сказал? Ты же тогда круто выглядел, нереально круто.

ДЕЛЬФИН: Наверное, мы просто посмеялись бы вместе с ним над этим забавным молодым человеком.

СЕРГЕЙ: Кажется, ты не только в этом альбоме, но и вообще в своем творчестве достаточно часто затрагиваешь тему смерти.

ДЕЛЬФИН: Возможно. Это логично. Всегда же должен быть конец. Не тотальный, конечно, но как завершение одного этапа и начало нового.

СЕРГЕЙ: Ты веришь в загробную жизнь, переселение душ?

ДЕЛЬФИН: Нет. Но вот знаешь сериал «Видоизмененный углерод?»

СЕРГЕЙ: Да. А еще фильм «Газонокосильщик» на ту же тему — там герой растворяется в виртуальной реальности. И ты думал об этом?

ДЕЛЬФИН: Почему нет? Это интересно.

СЕРГЕЙ: Ты задумываешься о том, что будет, когда нас уже не будет? Один мой приятель сказал, глядя в окно: «Тверская, машины едут, вот мы передохнем, а они так и будут ехать».

ДЕЛЬФИН: Да. Так и будет, я думаю.

СЕРГЕЙ: Тебя это пугает?

ДЕЛЬФИН: По-другому отвечу. В течение жизни нужно по максимуму выработать самого себя, чтобы к ее завершению уже вообще было все равно.

СЕРГЕЙ: Чтобы все выжато было.

ДЕЛЬФИН: Чтобы наступил такой момент понимания, через который ты уже не сможешь перешагнуть. Пока каждый раз перешагиваешь — понимаешь, осознаешь, некоторое время с этим живешь, думаешь: «Вот он какой на самом деле — мир вокруг тебя, я его раскусил». Но проходит время, и ты опять перестаешь что-либо понимать. И, возможно, нужно до какой-то такой точки дойти, через которую ты уже точно не сможешь переступить. Может быть, именно на этом все и закончится.

СЕРГЕЙ: Ты верующий человек?

ДЕЛЬФИН: Нет.

СЕРГЕЙ: Из твоих текстов можно сделать вывод, что ты пришел к вере.

ДЕЛЬФИН: Нет. Но я с глубоким уважением к ней отношусь. Очень много людей спасаются именно верой.

СЕРГЕЙ: Разговор двух атеистов о вере — сильная история. Я хочу спросить тебя о ресурсе. Насколько ты еще в себе ощущаешь запал?

ДЕЛЬФИН: У меня много творческих амбиций, которые хочется реализовать. Новые пластинки хочется записать.

СЕРГЕЙ: Творчество — это всегда выбор между «я в вечность хочу зайти» и «я хочу быть злободневным». Сейчас, пока мы говорим, каждый раз, когда мы касаемся твоего последнего альбома, ты сдаешь назад, потому что он очень злободневный.

ДЕЛЬФИН: Да, он такой. Так получилось.

СЕРГЕЙ: Что для тебя как для артиста важнее — соответствовать сегодняшнему дню или более глубокие вопросы поднимать?

ДЕЛЬФИН: Думаю, мне удобно опираться исключительно на слова. Если это история, которой можно поделиться, если это хорошие слова, они искренние, что-то достают из глубины, это здорово. А во что они будут упакованы, уже не имеет значения. Я не связан никаким музыкальным стилем. Именно слова остаются. ¦