Правила жизни Василия Ильина

Я крестьянин натуральный. Галстука сроду не носил.

Не люблю городские яйца. В них желток такой же белый, как москвички, которые едут в поезде на юг.

Что за привычка — мыться каждый день? У нас на это просто времени не было. В детстве все ходили с сыпками на ногах. Бегали босиком по грязи, ноги не мыли. Кожа трескалась, зудела, смазывали солидолом и бежали дальше.

В семь лет я уже стрелял из ружья. Пришла как-то соседка, попросила решето. Табак тогда сеяли, а решето было одно на все село. Пожалел я ей это решето и решил попугать. Попросил подождать на веранде, а сам за ружьем пошел. Достал, по науке зарядил. Вышел на веранду и выстрелил. В соседку не попал, и слава богу, но скамейку разорвало, и дым пошел по хате. Дед мой, как это увидел, нашел отца и побил его своим костылем.

Раньше в наш сельский клуб возили артистов и один раз даже еврея-гипнотизера. Сейчас нет этого.

Я закончил МГУ, факультет сельхозтехника. Расшифровывается — Миролюбовское государственное училище механизации сельского хозяйства. Двухгодичное. Вот МГУ мое все.

Ум приходит только в 30 лет, не раньше. Но если к 30 не пришел, то уже и не жди его.

Я хоть и деревенский, но не то что я страшно забитый совсем насмерть. Учиться вот дурак не стал. Так из меня кто-то был бы, конечно. В школу ходил хреново. Дуб дубом ходил.

В деревне осталось так мало народа, что пробеги ты голым, никто не заметит.

Бить детей — это правильно. Это теперь нельзя детей трогать — царята растут, а нас пороли не спрашивая, хворостина всегда была под рукой. И от этого всегда доходило.

Больше всех в том веке насолил нам Ленин. И по сей день ни хера не разберемся.

Давно уже пора Ленина выгнать из Мавзолея. Не хер ему там делать. Слишком много уходит средств на его содержание. Там же и охрана, и одевают, и обувают, и все на свете. Штат же громадный. Лучше пусть они в детские дома переводят деньги эти.

Своим трудом ни хрена не наживешь.

Дверь на ночь я не закрываю. У меня воровать нечего.

Я бы сделал нашим правителям из русского КрАЗа клетку на двоих, да стал бы по всем деревням возить и показывать: «Гляди, падлы, что наделали».

Зачем в правительстве лезут в природу и ковыряют время? Раньше петух стоял в постели, а теперь — в автобусе.

Каждый вечер перед сном смотрю новости. Пока не узнаю, кто сколько миллионов украл у России, не засыпаю.

Я на Катю (Андрееву. — Правила жизни) без злости не могу смотреть.

Показывали один раз по телевизору — бомж-миллионер. Ну, твою мать, миллионер-бомж!

Помню, был композитор Ян Френкель — и Ростропович. И вот они поехали на целину, где осваивали, с концертом. Клуба там не было, пианино некуда было поставить. Сделали самодельную сцену. Ростропович играл на скрипке, а Френкель на аккордеоне. И вот через некоторое время встает один детина-тракторист, подходит такой к Ростроповичу и говорит: «Мужик, брось свою балалайку, дай послушать баян».

Копят деньги только жадины.

Ресторан — это столовая, только роскошная. Там можно пить, курить и влюбляться. Это мне так кажется, я ни разу в жизни сам там не был.

Колбаса поганая стала. На вкус — кенгуру австралийский.

Полудикий народ у нас в деревне. Один я такой нашелся цивилизованный.

При крепостном праве крестьяне жили лучше, чем сейчас.

Петух не разбирается: у него нет ни любимой, ни жены. Какую поймал, та и его.

Транссексуалы. Назвали бы их лучше баба с этим прибором. А то какими-то заковыристыми словами.

За рулем ездил пьяным. Бывало, домой приеду, дверку открываю — и вывалился. Катапультировался. Но до дома всегда доезжал четко и хорошо. Один раз еду, а мне две машины навстречу едут. И вот как разойтись? Левый глаз прикрыл, осталась одна машина — и сориентировался прекрасно.

Если баба пьяная, она кого угодно соблазнит.

Четыре года назад я закодировался. По молодости я пьяницей не был, выжирал только по пятницам и субботам, а как на пенсию вышел, то запил так, что чуть разбой не кричи. Дети меня арестовали и повезли в Курск. Я отдал за это четыре тысячи. Посадили нас всех алкашей в зале, читали мораль. Говорил еще врач, чтобы мы не прятались друг за друга, хотел всех видеть. А потом уже я один был в комнате, он мне корону надел и электричество пускал в голову. Не больно нисколько. Так я и не пью. Теперь пьяный для меня дурак натуральный. Только, думаю, это моя воля, а не кодировка.

Мудрее женщины нет ничего. Я бы сказал, что они мудрее мужчин в несколько раз. В любом отношении.

С тех пор как моя бабка слегла, я — как женщина во время войны: я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик.

Баранов я уважаю. И за мясо, и так.

Куда из деревни поедешь — все от тебя нос суют, фермой пахнешь. Я пропитан запахом фермы.

Есенин — это прелесть. Как точно все подмечал. Русский мужик был и по-русски писал. Не бюрократ. Поэт от Бога. А коммунисты убили его, убили, суки.

Что означал серп и молот? Какой символ у этого флага? Хрен его знает. Пускай бы лучше повесили флаг — медведь и осел. Мы бы знали, что к чему.

Русский народ забитый, но веселый.

Ни разу в жизни не принял ничего близко к сердцу.

По всей России пенсионеры откладывают деньги с пенсии на похороны. А я не откладываю — мне нечего. Но дети не оставят на лавке мертвым лежать.

Наши солдатики молодые из Железногорска погибли в Чечне, а власти с народу собирают деньги на памятник. Памятник не на что нашему государству поставить. Ой сволочи! Это издевательство. Мы отдали детей своих вам, а вы их уничтожили, и вам еще деньги на памятник. Вот тварье! Я хотел бы вам написать в журнал, но потом подумал: «Зачем я буду себе искать геморрой?»

Сожрут же, сволочи. Скажут: «Умный нашелся, да?» Пришлют милицию и убьют на хрен, они правы всегда.

Я ничего не боюсь. Страх приходит, только когда собираешься сделать что-то плохое. Я в жизни плохого не делал, ко мне он не приходил.

Была у меня цель по молодости — жить не хуже людей. С темна до темна полвека шел к ней. Так и не дошел.

Я бы хотел увидеть море, не знаю только как.

Когда зимой захочешь хлеба, залезешь в снег по самые яйца.

Нас всегда будут считать быдлом.