Правила жизни Марины Лобынцевой

Мое правило: считать себя немного придурковатой и показывать себя придурковатой. Работает безотказно.

Я родилась в год, когда умер Сталин, и очень рада, что не застала его.

Мое самое первое воспоминание в жизни — дядя с железными зубами тянет ко мне руки. Дядю этого я встретила у зоопарка, в руках у него был чемодан. Сейчас я понимаю, что он вернулся из мест не столь отдаленных. Он шел очень медленно, никуда не спешил. Вероятно, не знал, куда себя деть, а я, наверное, напомнила ему дочку. Но я с криком убежала от него.

Я могла бы написать целую повесть о том, как я жила со своей первой собакой.

Моего деда застрелили 7 ноября 1917 года. Застрелили прямо на рабочем месте — в банке, где он служил. Дед завещал похоронить себя на Дону, откуда он был родом, но тогда это было крайне сложно. Эксгумировать его решили уже в марте — когда земля чуть оттаяла. Тетка рассказывала: вытащили его, а он за зиму совершенно не изменился, вот только улыбки не было.

Похороны объединяют. Семью по-другому не собрать.

Раньше мне нужен был весь мир, а теперь я редко выхожу со старой части Васильевского острова. У меня есть свои два квадратных километра, и больше мне не надо. Для любого человека этого вполне достаточно, нужно просто найти свои два километра.

Петру Первому бы понравилась новая сцена Мариинского театра.

Марс — это спальные районы. Недавно я попала в Купчино, там все освещалось розовым светом. Я пробиралась между высоток и говорила себе: «Марина, не обращай внимания, скоро ты будешь на Васильевском». Потом прыгнула в метро, и чем дальше я отъезжала от Купчино, тем легче мне становилось.

Может, в спальных районах и можно вырасти хорошим человеком, но для этого требуется куда больше усилий.

У меня дома стоял шикарный старинный стол с львиными ножками, но однажды я вернулась домой, а стола не было. Это мой брат выбросил его и купил полированный — дань тогдашней моде.

Один раз мне приснился сон, что за тем самым столом с львиными ножками сидят Пиотровский, известный тогда журналист Сейфуль-Мулюков, Лихачев и я. Говорили о том, как плохо живется в России. Очень тяжелый разговор был, я отошла к окну. Ко мне подошел Пиотровский, положил руки на плечи и сказал: «Марина, все будет хорошо».

Денег мне нужно ровно столько, чтобы самой поесть и друзей накормить.

В детстве я хотела стать либо геологом, либо врачом. У меня получилось все, что я хотела: 30 лет я в экспедициях всех лечила.

День смерти Высоцкого я провела в своей палатке в слезах.

Все перестали быть Юльками, Сережками и Володьками, а стали бабушками и дедушками.

Я была совершенно омерзительной. Назначала встречу сразу нескольким мальчикам в одном месте, а потом проезжала мимо на троллейбусе и смотрела: стоят — не стоят. А они по часу с цветочками стояли.

Я перестала издеваться над людьми, когда сама влюбилась. Он был высокий, статный и курил «Беломор». Он был начальником экспедиции, был женат, и у него было двое детей. Его жена знала, и один раз пришла и вцепилась мне в волосы. Потом встала посередине двора и стала крыть меня матом. Он ушел от меня 8 Марта, забрав из нашего дома все, даже недопитый алкоголь.

Говорят, с возрастом приходит мудрость и прощение, а ко мне что-то не приходит.

В эту историю трудно поверить, даже невозможно, но это правда. Дело было в те годы, когда Булгаков был запрещен. На улице была пурга, близилась полночь, я побежала к телефонной будке позвонить подруге. Я очень хорошо знала ее родителей, у них характерные голоса. И вот подошел к телефону Михаил Михалыч. Я говорю: «Таню позовите, пожалуйста». А он говорит, что Тани нет, Таня в морге №7 — и хохочет. Поднялся дикий ветер, я повернула голову и увидела Азазелло. Я точно знала, что это он: рыжие космы и клык торчит. Стоит такой коренастенький, и смотрит на меня, и смеется жутким низким голосом. Как вспоминаю, мне снова жутко. Потом развернулся и, дойдя до шестого дома, растворился. Дойдя до дома, я завернулась в одеяло. Не помню, спала я в эту ночь или нет.

Каждую пасху я читаю «Мастера и Маргариту».

Во сне я много летаю по квартире. Очень часто над буфетом.

Бывает, проснешься и уже знаешь — сегодня у меня получится отличный торт.

Говорят, что женщинам после 45 хорошая еда заменяет секс. Это правда.

Не люблю солнце, потому что оно заставляет что-то делать и куда-то идти.

Чем дольше живешь, тем больше теряешь.

Нет ничего уютнее, чем встать темным утром, дойти босой по холодному полу до кухни, сделать чай и вернуться под теплое одеяло.

Я тут думала, кто я по воинским званиям в этой жизни. Решила, что прапорщик. Потому что уже не солдат, но еще и не офицер.

Мой сын в детстве был интереснее, чем сейчас. Может потому, что перестал мне рассказывать секреты.

Подруга из Америки — когда приехала в Россию — сказала, что здесь не лица, а кирпичи. Через пару недель она сама уезжала не с лицом, а с кирпичом.

Послушаешь иностранцев и понимаешь, в какой жопе живешь. Пока их не слушаешь, чувствуешь себя куда лучше.

Дом, где живет Розенбаум — туда раньше радиоактивные отходы сбрасывали.

Я собираюсь прожить до 90 лет. Хочется только, чтобы коленка перестала болеть.

Мамы много не бывает.

Пока я не открыла для себя интернет, у меня был покой в душе. Теперь, что бы ни делала, я не могу его вернуть. Пришла пустота, пустила корни и живет во мне.

Не так давно я поняла, что ничего не могу изменить.

Интересные люди все куда-то подевались. Может, померли?