Правила жизни Тиграна Акобяна

Жизнь надо любить! И так жить. Жизнь — она очень хорошая штука, очень! Дождь идет — тебе хорошо. Облака темные, молния бьет — блин, смотри, как интересно, что сейчас будет! Кто-то молнию видит — блин, двери закрывайте!

Я могу несколько человек любить, но не одновременно, а по очереди. Есть такая еще пословица: одной рукой два арбуза не держат.

У меня недавно три мужчины ехали, дагестанцы. Ну договорились мы рублей на 300. Я их подвез. А они тут выбежали из машины и побежали. Трое взрослых мужиков! Из-за 300 рублей! Один там упал, чуть не в яму. Я тут как начал смеяться! Сижу, смеюсь. А один из них обернулся и возвращается. Говорит: «Ты чего смеешься?» А я говорю: «Три взрослых мужика из-за трехсот рублей бегут. Да я тебе сейчас сам 300 рублей дам». Я потом все неделю, как вспомню, смеюсь. Да они мне не 300 рублей дали, а миллион!

Мне часто говорят: ты психолог. Я не психолог! Я один раз в своей жизни психолога встретил, и он сдался вот так! Сказал: «Обычно я должен быть выше, а здесь немножко ниже получилось, откровенно говорю».

Когда на улице кто-то за транспорт не может платить, или в очереди когда вижу, что человек там мороженое обратно вкладывает, потому что денег не хватает, я оплачиваю. Меня сумасшедшим считают. Удивляются, когда человек доброе дело делает. А за что ты это делаешь?

Когда некрасивые женщины — это меня бесит. В каком плане? Если в город въезжаешь, вокруг некрасивые женщины — настроение падает. Поверь мне, падает. А какое может быть настроение уже? И там, и здесь... Ой, мама дорогая!

Люди обращаются из Москвы к Богу, говорят: «Что такое? Кошмар! Все друг друга убивают...» А он говорит: «Не хотите, чтобы убивали?» — «Нет». — «Ну и не убивайте тогда». Он дал свободу. Если он будет контролировать, тогда эта свобода не считается.

Норвегия мне очень нравится. Там даже тот, который 75 человек убил, — его просто лишили свободы. У него и холодильник есть, и все свежее. Это самое сильное унижение человеку! Это в сто раз хуже, чем тебя в подвал, и бьют, и унижают. Когда тебя унижают, ты говоришь: «Я выйду — больше буду делать!»

У меня отец рано ушел из жизни, в 42 года. Думаешь иногда: почему так? Он, наверное, свою жизнь отдал нам, чтобы мы долго жили. А иначе как? Когда человек оправдание находит у себя, значит, все нормально. Самое страшное, когда оправдания не находишь себе внутри.

Когда я что-то ем, я должен видеть, что я ем. Мясо — это мясо, картошка — картошка... Целиковое. Вот ты мне говоришь: это такой фарш, здесь это есть, это есть... А мне надо видеть, а не слушать.

Записался на прием к Кириллу, Патриарху. Хочу вопросы задать, он скоро должен принять. Я вижу, у вас все церкви по ночам на замок закрыты. С сигнализацией. Я священников спрашивал: «Зачем закрывать?» Они: «А если что возьмут?» А я говорю: «Да это ж все народное! Это же для народа, да пусть берут!» А они так на меня смотрят. Я говорю: «Если вы не знаете, вы не стесняйтесь признаться. Это не страшно, если не знаете!» У нас в Армении церкви все ночью открыты. Хочу теперь к патриарху. А мне друг говорит: «Чего ты пойдешь, тебя же там закроют!» Я ему говорю: «Люди, да чего ж вы все боитесь!» Спрашивают меня, зачем мне к патриарху? Да потому что я живу! Живу!

Это в России только принято — мужа выгонять. В Армении не бывает такого. Нет, ты чего, мужа выгонять — это смешно! Смешно говорю. Мужа выгонять — ну как? А жену? Жену не выгоняют, жену оставляют.

Я вообще не люблю советчиков и сам советы не даю. Особенно в Москве — «страна советчиков» я ее называю.

С художниками общался вообще? Им нужно очень много цветов, чтобы получить человека либо цветочек. И то же самое в жизни — надо всех, сколько цветов есть, собрать. Еврей хороший — пускай хорошим и останется. Это не значит, что русский плохой. Я буду со всеми общаться! Вот они каждый свой цвет имеют, и если всех собрать, ты получишь картинку жизненную — откуда что растет.

Женщина — она страну целую держит. Если в семейной жизни у всех здоровье — страна в радости.

Я к врачу не обратился за свою жизнь ни разу. Если я болею, мне организм говорит, что делать. Вот ангина начинается. А мне хочется холодной воды пить. Мне хочется сухарики есть. Я потею, и мне хочется открыть окно. Люди болеют — не едят, а мне хочется шашлык есть, хороший суп есть, и я ночью встаю и ем.

Когда все одной и той же нации — тяжело. Представляешь, все евреи в Израиле если бы жили. Там больше евреев убежало бы оттуда! Там нечего делать уже!

Я уже в раннем возрасте думал: мне надо о жизни что-то понять. Пускай я лет десять ничего не буду иметь, только общаться с людьми, учиться. Вот сейчас надо ехать в Америку или любую страну — мне все равно. Кто-то скажет: а что я буду там делать? Мыслей нет. Обычный человек, если куда поедет, он быстро потеряется. А человек, который общался вокруг...

Я очень люблю русский народ. Этому нет объяснения. Это я про своих друзей говорю. Они много пьют, кто куда попал-упал, когда нажрутся. И вот я говорю: за что я вас люблю, блин? Сами себя не любите!

Любой большой человек, которого у нас называют шишкой, он намного добрее тебя и намного жестче. Если руководитель, без жесткости не получится. А без доброты — до того не доходишь уровня, если в душе доброты нету. А злодеи наверху? Нет, они были добрые, а потом все забыли.

Это для меня очень красиво, когда выходишь на улицу — все красивые! Летом особенно: красивые ноги, красивое лицо, красивая грудь, вообще! Мне в первую очередь надо выходить из дома — летом.

Если мне ложь говорят, я буду слушать. Я уже понимаю: и это мне нужно. Если ты не будешь это слушать, ты не сможешь понять, что такое правда, настоящая.

У меня с пассажирами со всеми легко. А кто молчит, в конце долго извиняется. Есть очень жесткие, очень неправильные люди. А есть он общительный, она общительная, но так закрыты! Знаешь, такое лицо сделают, как будто ты враг народа.

У меня миллион предложений было от женщин, а я никому пока предложения не сделал в своей жизни.

Правительство уже настолько при деньгах сидит, что они ничего не чувствуют. Когда человек на теплом месте сидит, он не чувствует на улице 40 градусов мороза, на фиг. Он просто рассуждает, но кожей не чувствует. Вот сейчас у нас такие правительства.

Когда меня спрашивают: «Для счастья сколько денег нужно?» Я говорю: «Больше миллиарда». Почему? Потому что после миллиарда уже тебе ничего не грозит. У тебя 50 миллиардов, а у кого-то 100 миллиардов — вы одинаково живете. А когда миллионы, они заканчиваются.

У меня бизнес был. Если б я не сгорел, после этого не работал бы по жизни. Вот так катался. Просто общался бы. Чтобы каждый день действительно думать, куда ехать радоваться. Если ты не будешь радоваться, кто будет радоваться вместо тебя? Нет, честно говорю!

Я сладкого год могу не кушать — и вдруг килограмм меда есть. Вот так — ложками. И в этом заключается для меня вся сладость.

Жизнь — это художество.