Бенджамин Клементин: «Если обо мне будут снимать фильм, я хочу, чтобы это был Тарантино»

I Tell a Fly – это своего рода игра слов. Я превратил фразу «I tell a lie» в «I tell a fly». А слово «lie» – это часть слово «alien» – то есть чужеземец. Именно так меня назвали в моей американской визе: чужеземец с особыми способностями. Так что мой второй альбом – это размышление на тему иностранцев, которые преодолевают национальные, расовые и классовые барьеры, чтобы вырваться из привычной жизни. А мы все с вами пришельцы так или иначе.

Ты думал когда-нибудь бросить заниматься музыкой?

Я точно когда-нибудь брошу. Когда я скажу все, что хотел сказать, я займусь чем-нибудь другим. Чем, я пока не думал. У всего есть свой конец. Я не буду стоять на сцене, когда мне будет 60.

Как твоя жизнь изменилась, когда ты подписал контракт с крупным лейблом?

Моя жизнь не изменилась. Она та же, что и за годы до этого. Лейбл не дал мне денег. Он только использует мою музыку. Из-за лейбла я не сочинял песни два года – просто сидел дома и играл. Компании сейчас теряют деньги, поэтому держат артистов без гонораров. Лейбл заставляет меня делать то, что мне не нравится, так что я иногда даже думаю вернуться туда, откуда пришел – в парижскую подземку. Моя жизнь изменилась с тех пор, но это не произошло в один момент и произошло не из-за контракта.

Как выступление в метро отличается от выступления на сцене?

О, очень сильно. Можно сказать, что между ними нет ничего общего. В метро люди просто проходят мимо, а на концерте все пришли послушать тебя. Они открыты, улыбаются, радуются. И знаете, я их понимаю, ведь в этот раз от меня не разит за километр.

У тебя были очень религиозные и строгие родители, которые не поддерживали твое увлечение музыкой. Когда тебе было 16 лет, ты ушел из дома. Ты говорил с семьей, после того, как добился успеха в музыке?

Нет. Не говорил. И вы знаете, почему. Вы знаете, почему я не хочу с ними говорить. Семья больше не важна для меня.

Твой первый альбом At Least for Now был в топе iTunes многих стран. Люди любят твою музыку, хотя она звучит довольно старомодно. Как думаешь, почему в телефонах перестает играть Майли Сайрус и начинает звучать Бенджамин Клементин?

Звучит невероятно круто, да? Мне нравится, что мою музыку ценят, что она вдохновляет кучу людей. Сейчас много разной музыки и у каждой есть своя аудитория. Так что почему бы им не послушать то, что играю я.

Тебя называют новой Ниной Симон, а твои тексты сравнивают песнями Леонардо Коэна. А какое сравнение тебе нравится больше всего?

Мне все равно на сравнения. Кто-то – это уже не я. Я такой один.

История твоей жизни звучит невероятно. Ты не думал снять о ней фильм? И если да, то кто был режиссером?

Может, да, а может и нет. В историю моей жизни трудно поверить, так что, возможно, фильм о ней был бы неплохим. И если я задумаю такой проект, я бы хотел, чтобы режиссером был Квентин Тарантино. Я не издеваюсь. Мне правда нравится, какие фильмы он снимает.

В этом году у тебя вышла совместный трек с Gorrillaz. Не планируешь еще какие-нибудь интересные коллаборации?

Пока я ни над чем таким не работаю, так что не могу сейчас ничего сказать. Но в будущем я хочу сыграть вместе с какой-нибудь хард-рок группой. Думаю, получится круто.

Обложки альбомов, клипы к песням, твоя одежда – ты занимаешься или у тебя есть специальные люди?

Всем этим занимаюсь я. Я долго размышляю, как все должно выглядеть, и в итоге приходит идея, которую мне помогают реализовывать мои друзья.

Скоро у тебя будет концерт в России. Как тебе наша страна?

Не буду комментировать российскую политику, это меня никак не касается. Россия – красивая страна и что бы тут ни происходило, люди продолжают ходить на концерты и радоваться моей музыке, а это самое главное.