День Учителя

АЛЕКСЕЙ УЧИТЕЛЬ: Я с большим волнением жду премьеру в Мариинском театре. Туда уже приходили православные активисты с плакатами. Охрана театра пыталась их отогнать, но они сопротивлялись. А рядом находится петербургская студия документальных фильмов, где всю жизнь работал мой отец, а потом и я. Студия, которую недавно закидали бутылками с зажигательной смесью. Некоторые меня уже обвинили в том, что это я сам заказал пиротехников.

С.М.: Как и всю эту пиар‐кампанию, собственно.

А.У.: Да, конечно. Теперь я не то чтобы боюсь. Я надеюсь на нашу полицию – что они смогут вовремя предотвратить какие‐то активные действия. Меня всегда поражает, как используют православие – с дубинами, криками «Cжигать!», – это же бред. Я видел в интернете, как сжигали мой портрет и плакат фильма. Этого я, мягко скажем, побаиваюсь. Не хотелось бы портить праздник премьеры. А еще с ужасом думаю, что во время сеанса господин Милонов проникнет в зал и начнет кричать, выбежит на сцену.

С.М.: С Поклонской вы встречались?

А.У.: Да, у нас была одна небольшая, «историческая» встреча. 12 июня, в День России, в Кремле. Меня попросили подойти к ней – в надежде, что мы помиримся. Целая процедура была проделана. Подошел я к ней вместе с Владимиром Мединским. Поздоровались. И министр культуры стал на телефон нас снимать – это же историческое событие. И она цыкнула.

С.М.: На него?

А.У.: Да. Сказала, прекратите, что вы делаете, вы это выложите потом в интернет. Он спрашивает: и что? А она: не нужно нас снимать вместе.

С.М.: Ну, а вы бы сказали: «Наташ, слушай, давай без свидетелей, без диктофонов. Зачем тебе все это нужно?» Вы задавали Поклонской такой вопрос?

А.У.: Нет, не задавал. И не буду.

С.М.: Почему?

А.У.: Потому что это бесполезно. Единственное, что я сказал, без всяких предисловий, абсолютно искренне: «Вы, пожалуйста, говорите все что хотите. Но только посмотрите сначала фильм».

С.М.: И что она ответила?

А.У.: «Я не буду смотреть».

С.М.: Почему?

А.У.: «Мне не нужно. Мне эксперты рассказали». Это бесполезно, понимаете?

С.М.: Если кто‐то на кого‐то нападает, обычно за этим что‐то стоит: борьба за влияние, финансовые интересы. На первый взгляд, у вас отжимать нечего. Деньги вы уже потратили, фильм сняли, актерам заплатили. Где же спусковой крючок у всей этой истории? Вы пытались разобраться? У вас большие связи. Вы наверняка могли позвонить патриарху. Или пойти к спикеру Госдумы Володину.

А.У.: Я ко всем ходил. С патриархом я, конечно, не встретился, но господин Легойда (председатель Синодального отдела по взаимоотношениям церкви с обществом и СМИ 
московского патриархата. – Esquire) меня принимал. Я всем недругам предлагаю сначала посмотреть фильм, а потом продолжить разговор. Потому что это бред – в последнее 
время я часто произношу это слово: прежде чем запрещать, нужно сначала посмотреть и обсудить. Я не помню обратной практики ни в мировом кино, ни при советской власти.

С.М.: Что сказал вам Владимир Легойда?

А.У.: Что доложит патриарху. Думаю, так и было. «Матильду» смотрел и пресс‐секретарь патриарха, а потом выступил с разумным заявлением, что церковь не должна ничего запрещать, у нее может быть свое мнение, но не более. И к Володину я ходил. Он сказал, что с Поклонской справиться невозможно. У меня есть хороший адвокат. Мы пытаемся защищаться. В какой‐то момент у меня сложилось впечатление, что Поклонская действительно пыталась отжать деньги.

С.М.: Какие?

А.У.: На нас накинулись все – Генпрокуратура, казначейство, Счетная палата, УБЭП. Она всех попросила нас проверить, а они обязаны это сделать. Последняя проверка закончилась неделю назад. Она пыталась добиться, чтобы я вернул все государственные деньги, которые были вложены в этот фильм. Хотя, чтобы получить государственные деньги, надо пройти пять экспертных комиссий, защитить проект. Нас проверяли, и сурово.

С.М.: Вы же знакомы с Путиным. Почему не прийти и не сказать: «Владимир Владимирович, тут вот девушка хочет, чтобы мое кино не выходило на экраны».

А.У.: Даже на последней «Прямой линии» Владимир Владимирович сказал, что со мной знаком. Ну как знаком – пару раз вручал мне награды и на каких-то мероприятиях мы перебрасывались словами. Он даже назвал меня патриотом. Но мне кажется, после этого нападок стало еще больше.

С.М.: Вот вы перечислили: Путин, патриарх, Володин, Мединский. Четверо мужчин не могут ничего поделать с одной Поклонской. Что же это за женщина? Какие силы в стране она представляет, раз нет на нее никакой управы?

А.У.: Я считаю, что нет никаких особых сил, только она сама. Понятно же, что на «Матильде» она себе построила колоссальный пиар. Я вот что думаю: зачем ее из Крыма перевели в депутатское кресло? Наверное, чтобы тихо сидела и иногда поднимала руку, а ей так неинтересно. Вот она и решила развлечься. Не знаю. Такое впечатление, что ни я, ни триста человек съемочной группы ничего не понимаем ни про Россию, ни про святых, ни про царя, ни про последнего императора, – только она понимает.

С.М.: А вы человек верующий?

А.У.: Я крещеный, я верю. Я не фанат, не хожу каждую неделю в церковь, но я верую.

С.М.: Николай II был канонизирован за то, что он принял мученическую смерть, а не за его жизненный путь, как мы знаем.

А.У.: Безусловно.

С.М.: Активисты, которые выходят на улицы, знают об этом, как вам кажется? Что он был обычным мужчиной, как мы с вами. У него были любимые женщины, семья, пороки, конечно, какие‐то душевные терзания, он был человеком из плоти и крови, он не был святым. Они это понимают?

А.У.: Нет. Они воспринимают только одно: он святой. Все преувеличивают. Поклонская рассказывает: то двадцать тысяч, то сто тысяч писем к ней пришло. Я попросил узнать, 
сколько всего писем приходило в канцелярию, – полторы тысячи. Никаких двадцати там нет. Когда в Москве организовывали молитвенное стояние против фильма, думали, не хватит и площади у театра Советской армии. Потом спохватились, что не соберут никого, и перенесли это мероприятие в церковь, где было человек сто от силы. Пожилых людей, которых священник попросил прийти. Они не очень понимали, что происходит. Так и со святым. Святой – да. Но правильно называть его страстотерпцем. За то, что и он, и его семья приняли мученическую смерть, их причислили к лику святых.

С.М.: У меня есть вопрос, который я хотел бы задать Поклонской, но поскольку ее здесь нет, задаю его вам. Для нее он звучал бы так: «На кой вам, молодой женщине, сдался Николай II?». А вы, Алексей Ефимович, почему решили снять про него фильм?

А.У.: Мне, кстати, кажется, что Поклонская влюблена в Николая II. Она на нем помешана. Что касается меня, мне же сначала предложили снять биографический фильм о Матильде Кшесинской. Я отказался. Был неплохой сценарий, но мне это было не очень интересно, я уже снимал фильм о балерине – «Мания Жизели». Это был первый игровой фильм в моей карьере. Меня, как и Поклонскую, Николай II давно интересует. Почему‐то я его чувствую и понимаю: его мягкость, его сомнения. Народ его неправильно воспринимает. Он в 1896 году взошел на престол, а в 1913‐м – за 17 лет – страна впервые за всю свою историю пришла к уровню процветающего государства. Первого в Европе, второго в мире. Я хотел снять фильм о человеке, который мог страдать, мог влюбиться. Не понимал, что делать. Хотел быть с этой женщиной, но были страна, долг, а еще цепь случайностей, мистика.

С.М.: Тридцать лет назад, в 1987-м году, вы выпустили документальный фильм «Рок». В фильме снимались Цой, Гребенщиков, Гаркуша – все звезды рок-сцены того времени. У вас какие тогда отношения были с коммунистическим режимом? С КПСС, с Госкино? Обструкция сравнима с той же, что и сейчас по поводу «Матильды»?

А.У.: Нет. Перестройка уже началась, процессы пошли, и было веселее – боевой настрой. Кто-то из руководства Госкино попросил вырезать эпизод, который был снят под Петербургом, в колонии, где выступала группа «Аукцыон». Что там было, я даже не понял. Я просил потом объяснить мне. Сказали: какие‐то мрачные люди, портреты, плакаты «Вперед!» – и вдруг поет «Аукцыон». Я не знаю, зачем это вырезали.

С.М.: Интересно получилось. Начинается перестройка. Первые рок‐концерты, первые митинги, диссиденты перестают быть диссидентами. И вдруг православная церковь становится союзником. Коммунисты подвергали церковь гонениям, поэтому мы ее будем поддерживать. Все начали активно праздновать Пасху, участвовать в крестных ходах. Вы думали когда‐нибудь, что через 30 лет люди, которые говорят о себе как об истинно верующих, превратятся из гонимых в гонителей? Могли себе такое представить?

А.У.: Это тоже загадка. Верующих душили, запрещали, в лагеря отправляли, а сейчас они пытаются занять свою идеологическую нишу, держать флаг, заставить жить так, как они говорят. Церковь неоднородна. Есть высшие эшелоны, есть пониже, рядовые священники, некоторых я знаю. И это интересные интеллигентные люди. Ну а есть некоторые в руководстве РПЦ, кто выступает против моего фильма. Меня вообще удивляет, что против «Матильды» выступили, например, Бутусов, Бугаев...

С.М.: А что сказал Бугаев?

А.У.: Бугаев «Африка» сказал, что я святого опорочил, а сейчас берусь за Цоя.

С.М.: Вы собираетесь снимать фильм про Цоя. Про него же сейчас снимал Кирилл Серебренников. Что вы думаете о его аресте? Вы выступили его поручителем.

А.У.: Поручителем был. И на самом суде присутствовал. Странно, что история шестилетней давности только сейчас всплыла. Я убежден в одном. Кирилл никогда в жизни не использовал бы чужие деньги в личных интересах. Обычно это сразу видно. Кирилл – фанат, который ради своего дела вынет последний рубль из кармана.

С.М.: А без государственной помощи кино и театр могут сегодня существовать?

А.У.: Сегодня нет. Объяснение очень простое: только маленькая часть из наших фильмов и спектаклей окупается. Без госденег российское кино не смогло бы существовать.

С.М.: Тогда получается, что государство за свои деньги имеет полно право сказать: «Алексей Ефимович, мы тебе деньги дадим, только если ты будешь снимать про Великую Отечественную, победу на трудовом фронте, про богатырей былинных. А если ты хочешь рассказать нам о тяжелом социальном конфликте, мы тебе денег не дадим, ищи на стороне».

А.У.: Наверное, государство может для какой‐то части – скажем, для десяти картин из шестидесяти – обозначить темы: Великая Отечественная война, воспитание молодежи. А дальше устроить конкурс. У нас нет такого указания: снимаем только про войну и больше ничего. Палитра колоссальная. Даже в советские времена при жесточайшей цензуре все равно снимали очень разное кино. Художникам не писали инструкции, которые они должны были заучить.

С.М.: Вы хотите сказать, что сейчас вам кто‐то такие инструкции пишет?

А.У.: Ну получается так: мне говорят, как снимать кино. И вот что странно: государство меня вроде бы защищает. Министерство культуры выдает прокатное удостоверение. Первый канал нас поддерживает, и там же пройдет телевизионная премьера. При этом мой друг Костя Эрнст говорит, что ему поступает много звонков с вопросами. И вот парадокс: выходит, не государство, а какая‐то сторонняя сила пытается цензуру ввести. Какую‐то свою. Такой ситуации я не помню. ≠