Правила жизни Лили Брик

1905 год начался для меня с того, что в четвертом классе я произвела переворот в своей гимназии. В это утро я уговорила девочек прийти с распущенными волосами, и в таком виде мы вышли в залу на молитву. Это было ребяческое начало, после которого революция вошла в сознание.

Мы собирали деньги, удирали на митинги. Моей подруге было легче, а я каждый день выдерживала бой. Папа распластывался перед дверьми и кричал, что я выйду из дому только через его труп, не оттого, что не сочувствовал, – боялся за меня. Я плакала и удирала с черного хода.

Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный. И разрешить ему то, что не разрешают дома. Например, курить или ездить куда вздумается. Ну, а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье.

Лучше всего знакомиться в постели.

Вредная штука – постоянный анализ: человек должен действовать машинально – есть, управлять автомобилем, а то обязательно подавится или разобьется насмерть.

Я терпеть не могу слишком оживленных людей – как будто на тройках ввалились с мороза.

Только умному человеку знания полезны, а если ты дурак, то чем меньше ты знаешь, тем это безопаснее. А то запутаешься – столько книг, и все разные. Не разберешь, где правда.

Я не добра. Доброта должна идти от сердца. А у меня она идет от ума.

Я каждый день стреляю из нагана, последний результат «отлично» – 5 патронов, 25 метров, из 50 возможных – 42 очка. Я очень довольна, потому что могу убить каждого разбойника, если он даст мне время хорошо прицелиться.

Большевизм, по-моему, не убеждение, а характер. Убеждение – вещь хлипкая, важна конструкция человека.

Искусство имеет право быть каким угодно, только не скучным.

Очень много думаю. У меня на все всегда вырабатывается своя точка зрения. Если бы не отсутствие памяти!

Цену людям я узнала. Было на чем проверить.

Чувство самосохранения иногда толкает на самоубийство.

Мы никогда не снимали кольца-печатки, подаренные друг другу еще в петербургские времена. На моем Володя дал выгравировать буквы Л. Ю. Б. Если читать их по кругу, получалось бесконечно – люблюлюблюлюблюлюблю... внутри написано «Володя».

Столько несчастья кругом, что надо быть очень сознательным, чтобы не сделаться обывателем.

Я абсолютно согласна с политикой Сталина – во-первых, интуитивно, во-вторых, соображаю кое-что, пожалуй, даже все соображаю, хотя и не очень подробно.

Мы с Володей не расставались, ездили на острова, много шлялись по улицам. Володя наденет цилиндр, я – большую черную шляпу с перьями, и пойдем по предвечернему Невскому, например, за карандашом для Оси. Еще светло, и будет светло всю ночь. Фонари горят, но не светят, как будто не зажжены, а всегда такие. Заходим в магазин, и Маяковский с таинственным видом обращается к продавщице: «Мадемуазель, дайте нам, пожалуйста, дико-о-винный карандаш, чтобы он с одной стороны был красный, а с другой, вообразите себе, синий!»

Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи.

Пошляков развелось несметное количество. Меня от них выворачивает наизнанку. Поголовная пошлятина – интонацийки, платьишко, литературишка, взаимоотношеньица. Все врут, все всего боятся.

Володя научил меня любить животных. Позднее, в Пушкине, на даче, мы нашли под забором дворняжьего щенка. Володя подобрал его, он был до того грязен, что Володя нес его домой на вытянутой руке, чтобы не перескочили блохи. Дома мы его немедленно вымыли и напоили молоком до отвала. Володя назвал его Щен. Выросла огромная красивая дворняга.

Когда застрелился володя, это умер Володя. Когда погиб Примаков (второй муж Лили, расстрелян по делу Тухачевского. – Правила жизни) – умер он. Но когда умер Ося (Осип Брик, первый муж Лили. – Правила жизни) – умерла я!

Володик доказал мне, какой это чудовищный эгоизм – застрелиться. Для себя-то это, конечно, проще всего.

Никому ничего от меня не нужно. Застрелиться? Подожду еще немножко. ≠