Правила жизни Курта Воннегута

Я сын и внук архитекторов из Индианаполиса. Но мой отец сказал, чтобы я выбирал любую профессию, лишь бы не архитектора.

Однажды на уроке учитель попросил каждого из нас встать и рассказать, чем мы занимаемся после школы. Я сидел на задней парте рядом с парнем по фамилии Албурджер. И пока мы дожидались своей очереди, он все время подначивал меня, и даже предложил 5 долларов за то, чтобы я сказал правду, которая звучала так: «После школы я собираю модели самолетов и дрочу».

Из младших детей в семье обычно получаются отличные комики. Когда ты самый младший за обеденным столом, единственный способ привлечь к себе внимание — это хорошо шутить.

У моей сестры было своеобразное чувство юмора — она невероятно веселилась, когда кто-то падал. Однажды она увидела, как женщина, выходя из машины, зацепилась каблуком и грохнулась лицом об землю. Сестра после этого смеялась еще несколько недель.

После того как наша семья потеряла все деньги в великой депрессии, моя мама подумала, что сможет сколотить новое состояние, если станет писать для глянцевых журналов. Она пошла на вечерние литературные курсы и не просто читала, а изучала все журналы — как игроки изучают результаты скачек.

Сыновья очень часто пытаются воплотить в жизнь несбыточные мечты своих матерей.

У меня нет литературного образования. Вначале я изучал в университете химию, потом антропологию. Мне было 35, когда я полюбил Блейка, 40 — когда я прочел «Мадам Бовари», и 45 — когда я впервые услышал о Селине. По чистой случайности я прочел «Взгляни на дом свой, ангел» (роман Томаса Вульфа. — Правила жизни) ровно тогда, когда было нужно — в 18 лет.

Я пишу, как ребенок. Я не злоупотребляю длинными предложениями. Я не пользуюсь точкой с запятой. Я избегаю иронии — мне не нравится, когда люди говорят одно, а имеют ввиду другое. Поэтому меня читают школьники.

Злиться на произведение искусства — это все равно что злиться на мороженое с шоколадным соусом.

Я говорил своим студентам, что в самом начале книги герой должен что-то очень сильно захотеть, пусть даже стакан воды. И вот один студент написал историю про монахиню, которая целый день не могла избавиться от куска зубной нити, застрявшей в зубах. Это была прекрасная идея.

Однажды я спросил своего сына Марка, в чем смысл жизни, и он сказал: «Мы родились для того, чтобы помочь друг другу прорваться в жизни». Он прав.

Когда я оказался на фронте и попал в плен к немцам, они сказали, что нам повезло, потому что, скорее всего, мы переживем вoйну. Нас, арестованных, отправили в Дрезден — город со статуями и зоопарками, как Париж. Мы жили на скотобойне и каждое утро работали на фабрике по производству солодового сиропа — его принимали беременные женщины. И вот однажды 13 февраля 1945 года зазвучала сирена, и мы спустились под землю в большой мясной холодильник. Когда мы вышли, города уже не было.

Многие считают, что уничтожение Дрездена — это минимальная месть за людей, погибших в концлагерях. Возможно. Но к смертной казни были приговорены абсолютно все, кто находился на тот момент в городе — дети, старики, животные, нацисты, я и мой друг Бернард. Чем больше трупов, тем правильнее месть.

Есть один-единственный человек на свете, который извлек пользу из дрезденской бойни. Этот человек я. Я заработал по три доллара за каждого погибшего в Дрездене.

Я переживаю из-за того, что я пишу книги, а президенты и генералы их не читают.

Я всю жизнь рисую, но никому не показываю. Это приятное занятие — всем рекомендую. Пойте, танцуйте, пишите, рисуйте, играйте на инструменте, и не важно, хорошо у вас это получается или нет — так вы развиваете свою душу.

Люди нуждаются в хорошей лжи, потому что кругом слишком много плохой.

Телевидение — самое живучее из искусств. Для многих телевидение и есть сама жизнь.

Не важно, где ты живешь или какая у тебя семья. Ты включаешь телевизор — и там у тебя родственники.

Мои родственники говорят мне, что они рады, что я разбогател, но читать меня они все равно не могут.

Я потерял много друзей-писателей. Все они давали мне свои работы со словами «Прочти и скажи, что думаешь». Ну я и говорил.

Все пишут плохие книги. Почему мне нельзя?

В мире нет нехватки в прекрасных писателях, но есть недостаток в надежных читателях. Поэтому я предлагаю, чтобы всем безработным выдавали очередной чек на получение пособия в обмен на список прочитанных книг.

Я люблю разговаривать со слесарями, столярами и автомеханиками.

Талант нужен в любом деле. Я учился на механика на Кейп-Коде, и меня выкинули — потому что у меня не было таланта.

Писатели обычно пишут лучшие свои книги до 45 лет.

Я собираюсь судиться с производителем Pall Mall: мне 83, я курю Pall Mall с двенадцати лет, и эти лживые негодяи давно обещают меня убить, о чем сообщают прямо на упаковке. Но я жив.

Курение — единственный благородный способ самоубийства.

Если я когда-нибудь, не дай бог, умру, на моей могиле надо написать: «Музыка была ему единственным доказательством того, что Бог есть».

Я ветеран и хочу, чтобы меня похоронили как военного — с горнистом, флагом на гробу и пальбой в воздух.

Согласно опросам общественного мнения, пятьдесят процентов американцев думают, что это Саддам направил самолеты на башни-близнецы.

Вoйна во Вьетнаме сделала миллионеров миллиардерами, а вoйна в Ираке сделает миллиардеров триллионерами. Это то, что я называю прогрессом.

Единственная разница между Бушем и Гитлером в том, что Гитлера действительно избрали.

Моя страна в руинах. Я рыба в отравленном аквариуме. Мы должны были стать великой страной, но во всем мире нас презирают.

Я уверен, что СПИД — это результат того, что иммунная система нашей планеты пытается он нас избавиться. После двух мировых вoйн, холокоста и ужаса на Балканах планета просто должна от нас освободиться. Мы ужасные животные.

Мне кажется, что процессом эволюции управляет какой-то инженер от Бога. Поэтому на свете есть жирафы, бегемоты и гонорея.

Этот мир слишком серьезен.

Жаль, что я не музыкант.

Такие дела.