Юра Борисов — о своем первом Каннском фестивале, о том, как играть пьяного и зачем он снялся в финском фильме «Купе номер шесть»
В Каннах прогремела картина «Купе номер шесть» финского режиссера Юхо Куосманена (ранее победил со своим дебютным и блистательным «Самым счастливым днем в жизни Олли Мяки» во второй по важности каннской программе «Особый взгляд», после чего его вторую работу и взяли в основной конкурс), снятая целиком на русском и в России, конкретно — в поезде и на севере, в Мурманске и в поселке Териберка, который обессмертил Звягинцев в своем «Левиафане». Это трепетное кино без начала и конца: главная героиня (ее сыграла финская актриса Сейди Хаарла), студентка факультета археологии МГУ, влюбляется в Москве в девушку, не находит взаимности и отправляется на поезде в Мурманск, чтобы повидать петроглифы, рисунки первобытных людей. В купе она встречает некоего Леху, короля поезда, уже пьяного, который пристает к ней, но позже попутчики, кажется, начинают друг друга понимать. Этого Леху сыграл Юра Борисов — один из самых востребованных российских актеров момента. В этом году он умудрился сыграть аж в двух фильмах из каннского конкурса — «Петровых в гриппе» и «Купе номер шесть» — собственно, в обоих российских.
Что обычно спрашивают на первых в твоей жизни каннских интервью?
— Как работалось с финнами? Первое ли это сотрудничество с западными коллегами? Как я пришел к Каннам?
А что-нибудь интересное спрашивали, что ты запомнил?
— Я сейчас ничего не запоминаю, я сейчас просто плаваю в море. В море из интервью и фотосессий.
Но ты решил разбавить этот медийный поток сторис в инстаграме (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) про то, как сдаешь тест на ковид — просто долго и омерзительно плюешь в пробирку.
— Мне кажется, это антихайп, антигламур. Красоты и так много, а эту сторону, мне кажется, мало кто покажет. Но это же жизнь. Я люблю жизнь. Настоящую. Почему нет?
Много жизни было на съемках «Купе номер шесть»?
— Очень. Юхо вообще жадный до жизни.
Мы снимали два эпизода с обычными людьми, не актерами. Одну женщину мы пытались разговорить, расслабить. Она пустила нас поснимать в свой дом. Мы зашли к ней, она очень сконфузилась от количества людей, зажалась, и пришлось всех выгнать, остались только мы с Сейди, звукооператор с бумом и камера. И мы ей сказали, что съемки закончили, давайте просто отметим, выпьем. Женщина сначала отказывалась пить, потом все-таки выпила, говорит: «Ну как я не выпью с режиссером». Разговорилась, в этот момент мы включили камеру. Это было очень интересно, потому что пока мы общались, были, грубо говоря, как Сейди и Юра, а потом, когда включили камеру, — я вдруг резко поменялся, поскольку у моего персонажа яркий, резкий характер. Мы начали снимать, она ничего не поняла. Все это было сделано для того, чтобы Сейди сказала что-то от себя, не по сценарию — она и задвинула какие-то философские теории про женщин. Полчаса крутейшего документального материала вышло.
Второй кусок тоже документальный — когда мы ищем лодку, чтобы доплыть до петроглифов, и капитан сообщает, что одну лодку выкинуло на берег. Его попросили сняться в кино, он переживал, нажрался с утра и вообще ничего не соображал, думал, что мы реально хотим выйти в море. А там как раз был шторм, и он говорит: «***[нет], мы не можем, как это, вы чего?» В конце концов я его уговорил, и он пошел звонить начальству, чтобы достать лодку...
В итоге не поплыли на его лодке?
— Лодку мы снимали, когда еще не было шторма, за два дня до этого. Мы уехали, когда началась буря, потому что когда заносит дороги в Териберке, невозможно выехать без ратрака (транспортное средство для расчистки снега. — Правила жизни). Даже если он пройдет, трассу снова занесет через час. Мы выезжали, перед нами ехали ратраки, было очень сложно и волнительно, особенно для финнов, потому что они более организованно подходят ко всему. Но Юхо не типичный — он большой импровизатор, все сочиняет на ходу.
Как много вы импровизировали, сколько осталось реплик из изначального сценария?
— Сценарий-то был на английском, очень сложно было адаптировать его под русскоговорящего персонажа, еще и матерщинника. В этом сильно помогла сценаристка Люба Мульменко.
Адаптировано блестяще. Когда в фильме твой персонаж смотрит в окно и комментирует погодные условия, я с ужасом и восторгом одновременно понимаю, что на языке вертятся те же слова: «***[вот это] вьюга!» А все, что природное в этом фильме, — настоящее?
— Все настоящее.
Вы поджидали вьюгу?
— Мы ее не искали — она сама пришла. Мы только подманивали, с благодарностью относились ко всему происходящему, и все это интегрировали в кино.
А вы взаправду пили в кадре?
— В поезде я реально пил.
То есть ты не играл опьянение?
— Нет, я играл, но нанизывал это на реальное опьянение. Это одна из самых сложных для меня задач — играть состояния [измененного сознания], потому что тело всегда врет, нужно держать перспективу, а ты отвлекаешься на частности и теряешь ее, потом вспоминаешь про перспективу — забываешь про частности. Потребовалось включить особый режим тела, чтобы оно само существовало, а я об этом не думал. Очень тонкая грань — когда ты пьешь, просто перестаешь что-либо делать.
Для тебя этот фильм — скорее лавстори или история про дружбу?
— Он про внезапное единство душ. По отдельности совершенно одиноких. Простая история, которую может каждый почувствовать, про что-то самое важное в человеке, на мой взгляд.
В фильме мельком затронута тема ЛГБТ-отношений, но она оставлена как невидимый диалог между героиней Сейди и Динары Друкаровой. Твоего героя, по сути, это и не касается. Почему так? Потому что Юхо боялся затронуть деликатную тему, для России в том числе?
— Нет, просто не о том фильм, и это не тема, это просто предлагаемые обстоятельства, в которых начинается путь героини. Фильм не об отношениях мужчины и женщины, или женщины и женщины, или людей из разных стран. Фильм о взаимодействии душ, говорящих на разных языках, имеющих разный бэкграунд и в результате находящих что-то объединяющее.
Тема сексуальности в целом купирована, есть только одна-единственная сцена поцелуя в коридоре вагона. Это опять же было сделано нарочно, чтобы сместить акцент с телесного на духовное?
— Да, потому что физическое — это только первый план человеческих отношений, и история была не об этом. Опять же это частности по отношению к происходящему внутри.
Зачем тебе какой-то странный маленький финский фильм после сверхгромких «Серебряных коньков»? У всех главных актеров своих поколений был особенный путь — у Петрова, Козловского, Хабенского. Я тебя с ними ни в коем случае не сравниваю, но наверняка же и у тебя есть какие-то карьерные амбиции.
— Да как зачем? Мне просто было интересно. Мне было интересно с Юхо, и я вообще за то, чтобы было интересно по жизни. Все равно, где это будет происходить, у меня нет задачи сниматься за границей, нет задачи получить определенные награды. Если я их получу — клево. Если не получу — ну и ладно, потому что это всегда дело случая, и не всегда случай распоряжается справедливо. Это не так важно, на мой взгляд. Я за клевое сотворчество, где бы оно ни происходило. Когда мы с Юхо встретились, поняли, что нам по пути. Это была моя первая работа с режиссером не из России. Но это не было решающим фактором.
Это же твои первые Канны? Есть такое мнение, во всяком случае в российской кинокритике, что кинофестивали — рудимент, что в целом зачем куда-то ехать и рисковать здоровьем, если новое кино выходит в интернете. Вот зачем ты приехал в Канны?
— Это важная поездка. Во-первых, ощущение новизны дарит мне незабываемые впечатления. Когда зал из трех тысяч человек тебе аплодирует, смотрит на тебя в кино, а потом благодарит — невероятные ощущения. Если в театре энергетический обмен происходит после каждого спектакля, то в кино он возможен только на фестивалях. По-моему, это очень важная штука. Во-вторых, именно на фестивалях происходит знакомство и зарождение новых идей, новых копродукций, и так далее, потому что ты едешь, смотришь, погружаешься в атмосферу, общаешься с людьми и в этот момент чувствуешь актуальность времени, которую нельзя объяснить словами, она просто в воздухе витает. И это невозможно заменить онлайн-форматом — должен быть живой обмен энергиями, поэтому я считаю, что фестивали — ни в коем случае не рудимент, а один из двигателей кино.
И фильм о том же: мы на самом деле очень физические существа, не можем путешествовать онлайн, как и не можем просто так смотреть фильм онлайн.
— Да, человек вообще — существо социальное, и для него в первую очередь важен другой человек.