«Как я туда забрался». Часть первая

Не, не пойдем.

10 слоев охраны. Копы в форме. Копы в штатском. За четыре квартала от Метрополитен-музея уже понятно, что будет дальше, какие приключения.

Поэтому я решаю, что мы не пойдем. Сейчас сядем обратно в тот же убер, в котором приехали, и отвезем ящик домой. И дальше я буду соображать, куда же подкинуться в пятый раз. И когда. И как. И зачем.

17.45

Мне звонит мой друг Дино.

Он молодой греческий архитектор, который еще позавчера очень обрадовался возможности отнести меня на Met Gala – и даже позвал двоих друзей, тоже молодых архитекторов (архитекторы дружат друг с другом и поддерживают непростые затеи друг друга).

– Прости, старичок. Я сегодня утром поговорил со своим товарищем-копом. Он очень сильно не советует мне тебя нести. Говорит, этот Met Gala – серьезная тема. Сразу арестуют. А я ведь тут на визе, понимаешь. Лишат меня визы – придется уехать, потеряю работу. Я не могу. И Гэбриэл с Тайлером тоже не пойдут. Они тоже не американцы по паспорту. Прости, что мы так. Буду за тебя беспокоиться, старичок.

Дино не первый. Днем мне написал Джейк, он работает в ООН и позавчера тоже ужасно обрадовался возможности подержаться за ящик.

– Мой драгоценный друг, прости, но кажется, у нас взорвали троих коллег в Сомали, я остаюсь допоздна. Ну и я смокинг дома забыл. Ты только не обижайся, ладно?

Хорошо, Джейк. Хорошо, Дино, Гэбриэл и Тайлер. Я был не дурак и позвал себя нести семерых, выступив в жанре «держите меня семеро».

Мой добрый друган, художник Дэвид Биркин, прислал воцап через 15 минут после звонка Дино:

– Фйо, ай лав ю, но актриса Фелисити Джонс позвала меня с собой на афтепати Met Gala, а с тобой я могу не успеть. Я ведь был на балу пару лет назад с Бенедиктом Камбербетчем в виде его спутника – мы очень ржали, но там все очень длинно и церемонно, так что быстро ты не освободишься, и твои носильщики тоже. Береги, пожалуйста, себя, и напиши, как закончишь!

Это была уже не шутка. Во-первых, ящик весит 35 кг, плюс мои 80. Ну правда, 115 кг на двоих – чересчур. Во-вторых ремни сделаны в расчете на четверых. В-третьих, я сомневался, что седьмой согласившийся носильщик, БДСМ-перформансист Питер Клоф, вообще доберется до места.

18.10

Мы с Аней начинаем ругаться. Потому что ящик ни фига не хочет собираться.

– Ведь тут не хватает шурупов! И зачем ты собрала две стенки без дна? – малодушничаю я, срывая на Ане свою панику по поводу грядущих событий.

– Надо было раньше начать! Ты сегодня до скольки спал? – вяло защищается божественной красоты Аняша, размахивая отверткой.

– А потому что надо было попросить Вову в Москве собрать его при тебе и разобрать. Тогда бы ты умела! – злобно ору я и ненавижу себя, безрукого и безвольного, еще сильней.

Металлическими бортами ящика мы начинаем царапать паркет роскошной airbnb-квартиры в Челси, сданной мне по дружбе за треть цены, но в этот момент в домофон звонит мой товарищ Александр Лайл, тоже художник-перформансист, но заодно настоящий друг – он не только не соскочил, но и приехал на 10 минут раньше, волнуясь, как же мы без него.

18.25

Ящик собран.

Я проверяю свой рюкзак и, подумав, вынимаю паспорт и оставляю его дома. Мы с Алексом несем ящик вниз, а Аня идет смывать следы слесарных работ с красивых рук и уже через 10 минут садится к нам в Uber XL (в обычный убер ящик бы не влез) на 10-сантиметровых каблуках, в умопомрачительном изумрудном кутюрном платье, с каким-то перламутровым макияжем (был бы это я – час бы собирался!).

Водитель убера Зияд оказывается веселым парнем и подробно расспрашивает нас о том, что же такое мы задумали, – и громко хохочет. Мне тоже вдруг становится весело, но как-то не по-хорошему. Я звоню своему боевому товарищу, режиссеру и оператору Лавуазье Клеменче (он прошел со мной добрую половину «Временных памятников» в Бразилии и на Цейлоне и даже спас меня, когда я, связанный по рукам и ногам, пытался утонуть во время съемок третьего памятника, «Попугаевой палки», в Аругамбее).

– Фэ, приезжайте скорей, а то полиция начинает перекрывать улицы вокруг! Мы с подругой-фотографом патрулируем окрестности, и, кажется, вам нужно остановиться в районе 82-й улицы, как можно дальше от музея, чтоб никто ничего не заметил.

18.50

Так мы и делаем.

Прорвавшись сквозь все манхэттенские пробки, мы оставляем ящик у Зияда в багажнике и идем осматривать окрестности. Черные, как каракатица, SUV ползут в специальной пробке для селебрити в правом ряду Пятой авеню, а вдоль пробки – копы, копы и копы. Вокруг еще больше копов – в штатском и форменных, толстых и худых, черных и азиатов, всех сортов и мастей. Кажется, что они чего-то очень боятся.

И тут я понимаю, что вполне возможно, они боятся меня.

19.05

Копы уже начинают на нас косо смотреть. На всю эту нашу странную бригаду – два парня (Алекс и Лавуазье) в пиджаках, еще один в джинсах (я) и непонятно как прибившаяся к нам звезда в изумрудном платье с деревянным клатчем (Аня).

Я уже задумываюсь о том, как бы нам разбиться хотя бы на пары – а то какие-то мы совсем подозрительные – но в этот момент у меня звонит телефон.

– Привет, Федор! Ты офигел меня сюда звать! Я тут, пришел тебя нести, но тут же коп на копе! А у меня ганджа на кармане. Ты что?! Короче, я погнал, прости, чувак.

Это БДСМ-художник Клоф соскочил последним. Я мгновенно начинаю думать о тщете всего сущего, – и оставляю своих друзей одних, отправляясь на противоположную сторону Пятой авеню.

19.15

Я вишу на заборе.

Подо мной – добрая тысяча поклонников звезд, жадно тянущих свои мобилы в сторону вывески с Рей Кавакубо. В следующем году для них построят трибуны, на которые станут продавать билеты по пятьсот дэ, фотографировать они будут организованно, по сигналу и за деньги, Анна Винтур – монстр рока. Я хочу печальными глазами посмотреть на то, куда я не попал, на то, перед чем я сдался, – кажется, в первый раз за всю мою недолгую карьеру в партизанском перформансе.

Я вижу вылезающую из SUV Кэти Перри (ну, это я потом узнаю, кем было то самое красное пятно), завернутую в три слоя кровавых занавесок и несущую на голове гнездо, а потом наблюдаю за парой сотен папарацци, стреляющих в нее затворами, и понимаю, что даже их от нее отделяет пара заборов, что уж говорить обо мне. Держась одной рукой за забор, другой я выуживаю телефон из кармана и звоню Ане.

– Короче, тут жестянка. Нам не просочиться. Надо как-то аккуратно передо всеми извиниться и пойти спать. Ну правда, – успеваю сказать я в телефон, как вдруг снизу в меня впиваются глаза милой барышни.

– Куда это вы собираетесь просочиться? – на чистом русском спрашивают меня снизу.

– Аня. Я тебе перезвоню. Так. Вы ничего не слышали, понятно? – говорю я.

– Конечно, понятно. А я вас, по-моему, знаю. Я Катя, я раньше в Vogue в Москве работала ассистентом.

– Катя, я Федя, как приятно! А вот кто этот человек с вами, столь хорошо одетый, и что вы здесь делаете?

– Это Томас, мой американский друг. Мы пришли в роли зевак. Зевать, оказывается, неинтересно. Но все же расскажите, что это у вас за план.

– Так. Выбирайтесь со своим Томасом из толпы, встретимся на углу.

19.25

Вдруг и сразу, я уже знаю, что все получится.

Пошла волна.

Томас рад поучаствовать в приключении. Катя рада помогать. Аня вызывает Uber SUV ($50 за вызов). Чернокожий водитель черного лоснящегося убера, одетый в черный строгий костюм, тоже не против, он только берет с меня обещание, что его покажут по телевизору. Зияд повезет Лавуазье, фотографа и Катю. Он поедет в обычном ряду, среди тех машин, которым не дают останавливаться уже в четырех кварталах до Мета и в трех после. Алекс, Аня и Томас поедут со мной (я буду в багажнике) на дорогом черном убере.

Аню и в жизни часто принимают за Энн Хэтэуэй, а в этом платье она выглядит так, будто Энн помолодела и похорошела. Алекс будет охранником Энн и сядет на переднее сиденье с кирпичным лицом. Томас будет спутником Энн и сядет у противоположного окна с равнодушным видом. Аня слегка приоткроет свое затемненное окно и будет немного махать поклонникам – как машут все другие селебы под вопли и возгласы.

Алекса осеняет идея: в квартале отсюда припарковался водитель Серены Вильямс, и он бежит к нему попросить пригл из-под стекла. Ну, он же уже не нужен, этот пригл, Серена ведь внутри! Алекс прекрасен и простодушен, охранники Серены и водитель вежливо его отписывают.

19.45

Алекс закручивает последние 6 из 18 шурупов.

Ящик грузится в багажник. Лавуазье нервничает. Он видел на той стороне копа в штатском, который, глядя на наши сборы и на голого меня, быстро пошел в сторону и принялся звонить по телефону. Я кричу из ящика: едем быстро! Не надо закручивать до конца!

19.50

Мы едем.

Я шепчу все мне известные мантры и молитвы вперемешку, шлю вихри энергии во все стороны – и особенно в сторону тех охранников, что проверяют билеты под стеклом в машинах звезд.

Но главное: с этого момента от меня ничего не зависит. Эта работа переходит в разряд искусства DIY – и сделать самим предстоит большому количеству разнообразных любителей современного искусства, некоторые из которых об этом даже пока что и не подозревают. Сейчас, например, вся власть в руках Алекса, Зияда, Томаса и чернокожего водителя – если только мы проедем блокпост. (А в чьих руках она будет дальше – я даже и думать не хочу.)

Фэны начинают орать: Энн! Энн! Ну приоткрой окно посильней! Аня легонько улыбается и ничего не делает в ответ. Это слышит и видит главный охранник, стоящий вдоль селебовой пробки, и ничего не говорит, улыбается и машет водителю убера, проезжай давай, мы знаем твою Энн! Я ничего не вижу у себя в багажнике, кроме отблесков фар в задних окнах SUV, но по сгущению воздуха я понимаю, что кажется. Мы. Проехали.

19.55

Наш маршрут занимает всего каких-то полкилометра или даже меньше. Впереди нас Рианна, позади Бейонсе – из-за пробки путь длится много дольше положенного, но что за чудо: второй убер, за рулем которого Зияд, умудряется ехать слева, плечом к плечу к нам. Когда мы останавливаемся у положенного порога для селебов, Зияд проезжает вперед, включает аварийку и подбегает к SUV – вместе с Лавуазье, который уже вовсю снимает. Происходит столько всего разного неположенного, что охрана и барышни со списками ненадолго теряют чувство реальности.

Во-первых, из черной машины грациозно появляется Энн Хэтэуэй в изумрудном платье – и списочные барышни все впятером начинают неистово листать свои айпэды, потому что они же помнят, что Анна Винтур в этом году не звала никакую Энн Хэтэуэй, а прийти на Met Gala без приглашения – что же это такое? Во-вторых, Энн делает знак телохранителю: эй, откройте багажник, мне оттуда кое-что нужно. Ну, хорошо, это еще нормально. Тут сегодня многие приходят в шкафах, в коврах, почти голые или завернутые в занавеску из ванной – может, у ней там корона лежит из живых пчел? Сегодняшний бал – бал чудес, можно все.

Телохранитель открывает багажник и вместе с Томасом, Зиядом и чернокожим водителем достает стеклянный ящик с голым телом – и они сразу несут ящик на звездную дорожку и бережно укладывают прямо у стола ресепшн. И спокойно уходят.

19.57

Энн Хэтэуэй в изумрудном платье:

– Ну, знаете что? Я вообще-то даже не знаю, чего это я сюда приехала. Я, пожалуй, тоже пойду.

И, к изумлению фанатов, полиции и публики, Энн направляется не обратно в машину, а пешком к выходу.

Самое удивительное – Лавуазье со своей камерой остается как будто прозрачным, невидимым. На Met Gala аккредитуют только проверенных и закаленных в конденастовских боях фотографов. Всех знают по имени и даже знают, где живут их двоюродные бабушки – на всякий случай, дело ведь такое. А тут – какой-то неизвестный, вылез из непонятной машины, вьется вокруг стеклянного ящика, один из всех фотографов не стоит в толпе папарацци за ограждением – и его никто не гонит, потому что, видимо, его никто не видит?

Еще одно чудо.

Девушки со списками ошарашены, пытаются не подавать виду, одна неловко обмахивается айпэдом, как будто он – веер. (Все это я потом подробно рассматриваю на видео.) Пара охранников краснеет и ржет. Двое шепчутся, а потом один из них бежит к столу, стаскивает скатерть, и вдвоем они накрывают ящик. Происходящее уже вовсю снимают несколько гостей – на видео не различить, кто именно, но двое тут же выкладывают в инстаграм (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации), один китаец и одна девушка какого-то спонсора.

19.59

Все занимает какие-то секунды.

Поскольку я не успел как следует проинструктировать носильщиков (а те, кого я проинструктировал, испуганно сидят дома или даже в офисе ООН), ремни остались на месте – по законам «Подкидыша», их положено резко выдернуть и унести с собой. За эти-то самые ремни меня и уволакивают полицейские с охранниками в темную часть двора музея.

20.01

Они стучат.

– Выходи, вылезай. Нечего тут.

– Давай по-доброму.

– Ты чего, не слышишь?

– Не слышишь, так сейчас будем ломать.

(Я думаю: главное, встать так, чтоб не было видно гениталий. Вот за это потом могут засудить. Зад неважен, важно, чтоб не видели спереди. Поэтому я не шевелюсь и продолжаю неподвижно лежать, сжимая правым кулаком левое запястье, – это и есть символ «Подкидыша», сжатые руки, руки партизана. Я дышу через шесть дырочек – три в передней стенке и три в задней – и мне еще пока не душно; вон в Сан-Паулу я даже выдержал больше трех часов, хотя, конечно, под конец было туговато.)

Встряхивают ящик – в надежде, что ли, меня разбудить.

Я вижу настоящую толпу – вернее, ее ноги. Множество полицейских и еще больше пожарных.

Подходят какие-то явные специалисты по противодействию терроризму. Начинают ломать верхнее стекло. Оно разлетается на куски.

– Вставай! Вставай немедленно!

Я лежу.

Раз-два-три – меня выдергивают из ящика, перевернув его на бок, я вываливаюсь, скрывая пах руками, меня ставят на ноги.

– Ну, а теперь ты у меня будешь как греческая скульптура, – смеется один из них и укрывает меня туникой из той же бывшей скатерти.

Я стою, как мне самому кажется, величественной статуей – и тут же меня кольцуют наручниками (в этот момент я понимаю, что как минимум в ближайший час я буду занят и не пойду прямо сегодня ужинать со своими любимыми соратниками и друзьями).

20.10

Окрестности озарены вращением мигалок, даже воет сирена.

Все в мою честь.

Глазами я насчитываю три большие пожарные машины и много полицейских.

Меня охраняет добрая дюжина молодцев.

Наконец, меня ведут в машину, пихают на заднее сиденье, и мы мчим, с почестями, мигалками и сиренами.

Я вижу глаза Ани – она говорит с самым толстым копом, кажется, шерифом – ее и обычно большие глаза теперь много больше, чем у Энн, они – глаза луны, глубокие и тревожные.

А дальше я только вижу решетку в машине и пытаюсь запомнить ощущение наручников – а вдруг это у меня не только в первый раз в жизни, но еще и в последний?