Правила жизни Люка Бессона

Кино не спасет никому жизнь, это не лекарство. В лучшем случае – обезболивающее.

Мир меняют маленькие люди, не политиканы и не важные шишки. Кто обрушил Берлинскую стену? Люди на улицах. Никому и в голову не приходило, что это возможно.

Никто не заставит меня смотреть кино, если мне не хочется. Из-за этого я потерял нескольких приятелей: они снимали фильмы, которые я не хотел смотреть, – и не смотрел.

Некоторые критики не понимают, как можно одновременно любить Жан-Люка Годара и Уолта Диснея. Мне нравятся оба.

Я ложусь спать в девять вечера и просыпаюсь в 4:30. Пишу по утрам, ночью мне писать не нравится. И я люблю свою кровать.

Я не был испорчен кинематографом. У меня и телевизора до 16 лет не было. Мое творчество – это отражение мира таким, каким я его увидел.

Я люблю женщин и верю в равенство полов. Но нам редко показывают женщин сильными. Поэтому мне нравится делать это в своих фильмах.

Не могу просто поехать в Голливуд, получить солидный чек и снять фильм. Это испытание веры. Я отдаю фильму всю свою любовь и жизнь. Это выматывает. Четыре из десяти фильмов я закончил, валясь с ног от усталости, буквально лежал на земле и рыдал от изнеможения.

Не хочу, чтобы дети знали, что я курю.

Десять – хорошее число. Если у вас только 10 пуль, вы будете тщательнее выбирать цель.

Лучше остановиться раньше, чем позже.

Есть много режиссеров, которые постарели, им нечего сказать, но они продолжают снимать. Это грустно, потому что некоторых режиссеров, чаще всего французов, лет двадцать назад я обожал. И мне очень хочется сказать им «хватит, вам уже нечего сказать, просто бросьте это дело».

У нас неправильное представление о коммерческом и интеллектуальном артхаусном кино. Все фильмы – коммерческие.

Кино, в котором двое людей два часа беседуют на кухне, вы бы назвали эстетским. А это очень даже коммерческий фильм, потому что ничего не стоит.

На вступительных экзаменах в киношколу меня попросили назвать трех любимых режиссеров, и я, по сути, ответил неправильно. Я назвал Мартина Скорсезе, Стивена Спилберга и Милоша Формана. И мне отказали. Двадцать лет спустя эта же киношкола попросила меня прочитать лекцию. Я отказал. Потому что все, что я скажу, будет противоречить тому, чему они учат.

Я на съемочной площадке с 17 лет. Я учился снимать с нуля. Это как стекло выдувать – ты тратишь лет двадцать на то, чтобы достичь мастерства. Для меня это прикладной труд, я ремесленник. Сам готовлю каждый кадр. Потому что в фильме мне нужна гармония.

Я режиссер, я привык сам руководить процессами, спорить, кричать. И вот на съемках «Артура и минипутов» я внезапно на три года застреваю рядом с ботаником, который сидит за компьютером и шевелит мышкой. Он даже не здоровается со мной. Ему 17 лет, он понятия не имеет, кто я такой, и плевать он на меня хотел.

Я встречаю молодых ребят, у которых в глазах читается, что они хотят быть как Люк Бессон. Я так долго был недоволен собой. Я и представить не мог, что кто-то захочет жить моей жизнью.

Мне нравятся боевики, триллеры и все такое, но теперь мне нужно больше – мне нужен сюжет. Если это обычный боевик, через час я начинаю скучать, даже если он отлично снят.

Самый большой вызов для меня – образ злодея. Мне надоели злодеи из фантастических фильмов последних лет. Разумеется, это пришелец, он злой, он хочет все уничтожить, а герой спасает положение. И от этого шаблона сложно избавиться, потому что каждый фантастический фильм за последние десять лет, особенно фильмы Marvel и DC Comics, об этом. А мне уже не четырнадцать, я ожидаю от фильмов большего.

Живи своей жизнью, совершай ошибки – и тебе будет что сказать. Просиди всю жизнь в Голливуде, и ты будешь твердить то же самое, что и все остальные.

Иногда единственное, что волнует людей после просмотра фильма, – это куда пойти ужинать. ≠