Константин Богомолов — о своем манифесте, реакции Суркова и о том, почему русские либералы на самом деле леваки (текст и видео)

Константин Богомолов: Ну, скажем так, в своей основе он был написан за пару дней, и потом в течение какого-то времени я периодически к нему возвращался и правил. Финально я выправил текст за несколько дней в середине января, и он пришел в то состояние, в котором я посчитал возможным его публиковать. С момента, когда я начал его писать, до публикации прошло полгода.

Минаев: Три года назад в интервью Правила жизни ты сказал: «Когда я осознанно провоцирую, я точно предугадываю реакцию». В этом случае на сколько процентов ты попал в свои ожидания?

Богомолов: Я понимал структурно, какая будет реакция, но масштабы отклика я не предвидел совершенно, то есть я предсказывал процентов 20 от той волны, которая поднялась.

Минаев: А были неожиданные люди, которые позвонили тебе и признались, что думают так же, но боялись сказать об этом публично?

Богомолов: Да, абсолютно, было полно таких людей, от которых я не мог этого ожидать.

Минаев: То есть ты хочешь сказать, что среди нашего с тобой круга общения есть люди, и их много, которые боятся высказываться?

Богомолов: Они не боятся глобально высказать на эту тему, но боятся сказать именно эти вещи, боятся подтвердить то, что я говорю, боятся высказать поддержку или выразить свое мнение по этому поводу, честное мнение.

Минаев: Ну, а почему? С чем ты это связываешь?

Богомолов: Я это связываю с тем, что, понимаешь, мы зависим от людей, с которыми общаемся — в жизни, в социальных сетях, условно этого круга интеллектуалов — интеллигенции, людей творческих, людей умственного труда. И нам важна их поддержка. Мало кто из нас чувствует себя в силах опереться только на свое понимание — правого или неправого, хорошего или плохого, верного или неверного и так далее.

Минаев: А ты считаешь, что наша интеллектуальная элита или те самые пролетарии умственного труда уже абсолютно in line с тем, что западная тусовка думает, то есть у них такой же поход или они просто повторяют?

Богомолов: Дело не в этом, но я тебе не могу объяснить.

Минаев: Ты же понимаешь вопрос, да? Вы же на самом деле так не думаете, зачем же вы киваете головой, ставите лайки?

Богомолов: Я тебе точно не могу это объяснить. Я могу это объяснять так-сяк, наперекосяк, желанием подражать, вечной зависимостью, ощущением себя другой цивилизацией — в данном случае европейской цивилизацией как такой родительской цивилизацией, — и желание... бесконечное желание одобрения этой родительской цивилизации. В конце концов, какая разница, почему так? В этом можно копаться бесконечно, но по итогу остается страх, который есть, который очевиден.

Минаев: А ты себя продуктом какой культуры ощущаешь?

Богомолов: Я продукт русской культуры, отчасти европейской культуры. Я, кстати, не считаю русскую культуру ориентированной на Восток, я считаю, что она ориентирована на Запад. Я в первую очередь продукт русской литературы — русская литература очень зазвана на европейскую литературу, где-то подражательно, где-то она впитывает, но, опять же, это часть какого-то большого европейского пути. Я, кстати, считаю, что подражательная способность — миметическая способность — это одна из важнейших способностей в человеческом организме и большой дар, поэтому. Ребенок обучается через подражание, и в принципе для человека очень важно наблюдать, впитывать, подражать. Мы подражаем тому, что нам нравится, и тому, что откликается в нас, поэтому и в культуре я считаю подражательную способность очень важной. Кстати, в русской культуре очень высокая подражательная способность — это очень круто, это большое достоинство русской культуры. Мне кажется, это страхует нас от очень многого, от тотального замыкания в себе. Мы не замкнемся в себе, как, допустим, хотят некоторые почвенники, ультраконсерваторы.

Минаев: Ты же понимаешь, что многие воспринимают твой посыл «отцепить вагон» от европейского поезда, «несущегося в босховский ад», как призыв замкнуться?

Богомолов: Ну это глупость, это вовсе не призыв замкнуться. Это яркие слова, но я не призываю замкнуться, я как раз говорю о некоем европейском пути для России. Я говорю о том, что Европа сейчас уходит в какой-то неадекват — социалистический, левацкий.

Минаев: А ты веришь, что этот «левацкий уклад» можно каким-то образом извне поменять?

Богомолов: Я верю в то, что его можно поменять изнутри. Вообще мне кажется, что эти социалистические, левацкие вещи — это всегда зона насилия над обществом, это всегда такая резкая энергетическая активизация небольшого процента населения, которая начинает навязывать остальному обществу свою повестку. Мещанин — основа основ буржуазного консервативного общества, — он молчалив, как правило, поэтому в данном случае мне кажется, что эти изменения возможны изнутри, если сбить эту энергию страха.

Минаев: А ты задавал себе этот вопрос о родоначальниках этой истории? Я сейчас поясню свою позицию. Ну, когда район джентрифицируют, это выгодно риелторам, которые потом построят более дорогую недвижимость и будут ее продавать. Вот кто бенефициар этого затягивания общественного дискурса в эту левацкую повестку?

Богомолов: Бенефициары все равно крупные компании.

Минаев: А зачем им это надо?

Богомолов: Я тебе скажу одну такую вещь: несколько лет назад ребята из Театра наций попросили меня провести три дискуссии. Они знают, что я человек провоцирующий, и поэтому попросили меня провоцировать. Одна из этих дискуссий была посвящена благотворительности, в ней участвовал парень, который приехал из какой-то африканской страны. Не помню точно, но это была самая бедная страна Африканского континента.

Так вот, в этой стране присутствует некий немецкий фонд, который помогает ребятам, желающим получить образование. Они учатся в Европе, выбирают профессию, и у них, скажем так, нет обязательств возвращаться на родину.

И вот мы общаемся с этим парнем, который стал менеджером событий культуры и живет в Цюрихе. И его расспрашивал, сколько раз он ездит на родину, почему он, получив европейское образование, не вернулся туда заниматься культурой и проводить мероприятия. Выяснили, что в контракте у него это не было прописано. Окей, спрашиваю, а у вас страна как давно самая бедная в Африке? Он мне говорит: «Давно. Но у нас самое большое присутствие европейских и американский благотворительных фондов на всем Африканском континенте». То есть благотворительные фонды присутствуют в рекордном для Африканского континента количестве, а страна стабильно остается самой бедной, структурных изменений не происходит.

Минаев: И что ты хочешь сказать?

Богомолов: Я хочу сказать — и собственно я эту мысль на этом мероприятии и сформулировал, чем вызвал энное количество злости, — что бедность — это нефть. Это нефть для этих благотворительных фондов. Им выгодно не менять эту страну, не делать ее богаче...

Минаев: Ну, они являются переходным клапаном между большими бюджетами и малой страной.

Богомолов: Конечно, потому что они переходной клапан между большим бюджетом и малой страной, и, в принципе, это всем выгодно, потому что поддерживается некий уровень бедности. Чем поддерживается? Тем, что не происходит никаких структурных изменений. Они не обучают будущих врачей и учителей — необходимых профессий, чтобы действительно поднять эту страну.

Минаев: Я с тобой согласен. Лет семь назад я был свидетелем такой сценки в одном из лондонских кафе: сидели два темнокожих мужчины, в золоте с ног до головы, и обсуждали разные программы по обеспечению продовольствия и чистой питьевой воды. И я понимаю, что на самом деле они обсуждают «пилилово» бюджетов ООН. Здесь все понятно — это корысть. А вот с точки зрения общественного мнения почему все должны быть стандартизованы? Почему это выгодно корпорациям? Почему воспитывается некий плебс, который будет молчать, впишется в стандарты?

Богомолов: Мне кажется, они не воспитывают стандартизацию, они воспитывают право некой травли, право поднять голос, право заявить о своем праве — и мобилизовать толпу на некую битву с кем-нибудь или с чем-нибудь.

Минаев: А если эта толпа когда-нибудь возвысит свой голос против них?

Богомолов: Ну, это же вечная ошибка. Собственно, почему я называю ситуацию третьим рейхом — это же ошибка и немецкого капитала, который посчитал, что он сможет управлять нацистской силой, что там глупенькие ребята, которыми легко манипулировать. Оказалось, нет. Видимо, нынешний капитал или сетевые гиганты считают, что они будут вечно управлять этой ситуацией.

Минаев: О реакции, которая, на мой взгляд, важнее всего, это реакция дома и реакция близких людей. Вы с Ксенией [Собчак] обсуждали этот манифест?

Богомолов: Обсуждали, конечно.

Минаев: Она его полностью разделяет?

Богомолов: Это надо спросить у нее. Мне кажется, что она не полностью разделяет, с чем-то она согласна, что-то у нее вызывает споры, сомнения, возражения, какие-то формулы ей кажутся натяжкой или излишне жесткими, то есть у нее сложная позиция.

Минаев: Что она тебе сказала на следующий день после того, как началась атака в комментариях?

Богомолов: Ну, Ксения близкий мне человек, поэтому она меня поддерживает; она понимает, что эмоционально непросто выдерживать такую атаку. И потом, она все-таки веселый человек, что очень важно. В этой ситуации очень важно быть веселым.

Минаев: А как отреагировали здесь, в театре?

Богомолов: Никак. Ты знаешь, парадоксальным образом ненависть льется от людей, с которыми я лично не встречаюсь и не взаимодействую, от людей, с которыми я не пересекаюсь в профессиональной деятельности, хотя среди них есть актеры, драматурги и режиссеры. Люди, с которыми я работаю, привыкли к тому, что я много провоцирую, что я являюсь частым объектом хейта за то или иное свое действие — высказывание, спектакль, поведение, да и просто за то, что я не сливаюсь с какой-то большой силой и всегда остаюсь одиночкой. Они к этому привыкли, они знают это. И люди, с которыми я работаю, как мне кажется, любят во мне это.

Минаев: Например, ты с актером Александром Молочниковым обсуждал манифест?

Богомолов: Мы встречались, но как-то не заходили на эту тему — ну, может, шутканули пару слов. Мы обсуждаем его текущие репетиции в театре, потому что у него начинается новый проект.

Минаев: Мы с тобой на днях пересекались в эфире Первого канала и вышли на обсуждение, что ты в своем манифесте описал будущее, которого мы не хотим. Но люди, которые возражают тебе и мне, говорят: «Ну хорошо, окей, а что Россия готова предоставить миру? В чем ее национальная идея — в скрепах и 70-летии Победы?»

Богомолов: Да нет, боже упаси. Это бессмысленно — пытаться сплавить меня в этот стан ультраконсерваторов и почвенников, прохановцев и прилепинцев. Этот текст не призывает перейти на ту сторону. Речь о том, чтобы прекратить называть русских либералов либералами, они леваки по большей части. Речь о том, чтобы не предлагать в качестве альтернативы то, о чем вчера говорил Саша Гордон на Первом канале, — почвенничество как особый путь России.

Минаев: Ну, так или иначе, он в тренде у нас лет 150 как минимум.

Богомолов: Да нет особого пути России. Есть путь разумного, умного, сложного общества, вот и все. Как это общество называется? Россия, Франция, Британия, Германия, Соединенные Штаты... ну, какая разница. Эти страны отличаются и языками, и культурами — но и там и там есть разумные люди, которые не должны заходить в зону идиотизма. Вот и все. Вот об этом текст. Давайте не будем заходить в зону идиотизма. Мы проходили этот путь. Мы можем остаться умными людьми. Это не отменяет огромное количество проблем здесь, в России.

Минаев: А ты для себя каким-то образом простраиваешь свое будущее «манифестанта»? Вот ты написал этот текст...

Богомолов: Нет, я не простраиваю никакого будущего.

Минаев: Ну то есть ты относишься к этому тексту как к посту в фейсбуке (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)? Ты написал документ, который вызвал огромное бурление говн. Ну и окей?

Богомолов: У меня есть энное количество идей, скажем так, как это могло бы развиваться. Буду ли я их предъявлять миру, буду ли я осуществлять какие-то шаги по реализации этих идей — не знаю, думаю.

Минаев: Есть такой видеоблогер Константин Семин, он на левацкой позиции, такой «Сталин, Берия, ГУЛАГ». Вот его цитата: «Устами собчаковского фраера трусливая богема, разбогатевшая на уничтожении русского и советского театра, подает власти сигнал: "Подкормите нас, а мы проклянем или прославим любые ценности в зависимости от финансирования, и богу помолимся, и черту. Анализировать богомоловскую чепуху — равно разбирать на ингредиенты винегрет". Дальше в том же духе. Вот это одно из обвинений, которое ты, наверное, слышал.

Богомолов: Его право, ради бога.

Минаев: А тебе звонили из администрации президента со словами «Кость, знаешь, это такой хороший своевременный текст»? Вообще была ли какая-то реакция оттуда?

Богомолов: Нет.

Минаев: Всем все равно?

Богомолов: (Смеется.)Ну, я не знаю... Является ли предложение об интервью или эфире на там каком-нибудь Первом канале сигналом? Я не знаю, мне никто не звонил и не звонит. Мне звонят журналисты, предлагают поговорить, сказать, высказаться, а звонков от власти не было. А на Старой площади (там находится администрация президента. — Правила жизни) я не был ни разу в жизни.

Минаев: Ну, какие твои годы. (Смеется.)

Богомолов: Не знаю, к 45 годам с моим статусом мог бы хоть раз там побывать. Однако нет. (Смеется.)

Минаев: Слушай, а была реакция от западных коллег? Звонили тебе со словами «Кость, ты сумасшедший, что ли? Что ты пишешь вообще?»?

Богомолов: Нет, мне кажется, манифест туда пока не добрался, поэтому нет, не звонили. Но со мной связывались русские эмигранты.

Минаев: И что они говорили?

Богомолов: Они говорили «спасибо вам, что вы сказали это».

Минаев: Мне мой знакомый француз, у которого мама русская и который знает русский, писал и спрашивал про тебя и твой манифест. Он также занимается театральным искусством. Так вот он говорит: «Меня бы за такое тут во Франции просто закрыли бы».

Богомолов: Да, конечно, я не сомневаюсь.

Минаев: А у тебя сильная интеграция с западными театральными фестивалями, тебя приглашают туда?

Богомолов: Ну, я периодически работал и работаю в Германии, в Польше... много работал в Польше, в Италии, в Греции ставил спектакли.

Минаев: Как ты думаешь, когда и если этот манифест доедет...

Богомолов: Ну я знаю энных людей, которые, естественно, не стали бы со мной больше работать. Да, на Западе сто процентов.

Минаев: А есть ли близкие люди здесь, в Москве, которые сказали: «Кость, мы с тобой общаться больше не будем»?

Богомолов: Близких нет. Есть знакомые, с которыми мы нормально и мило общались, но они вдруг приходят в фейсбук (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) и пишут какую-то гадость.

Минаев: Ну, а что они тебе пишут? Гадость из серии «ты дурак» или три абзаца, почему ты не прав?

Богомолов: Нет, второе не гадость. Я вообще спокойно отношусь к критике, в том числе к жесткой критике своих спектаклей, текстов, позиции, — на здоровье. Например, у меня есть очень близкий для меня человек — мой школьный товарищ, — и он по поводу моей поддержки Собянина какое-то время назад мне писал, что «я категорически не согласен с твоей позицией, но ты для меня был и остаешься Костей, с которым мы дружили и будем дружить, и я надеюсь, что мы с тобой продолжим общаться, просто хочу сказать тебе, чтобы ты знал, что я не поддерживаю тебя». Это было... жестко, внятно, но честно и без хамства. А есть люди, которые оскорбляют, хамят, у них желание, чтобы тебе было... Это же всегда чувствуется, когда человек хочет сделать тебе больно или сказать гадость.

Минаев: Шендерович пишет Антону Долину. Да, переписка Энгельса с Каутским. (Смеется.)

Богомолов: В фейсбуке (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)?

Минаев: Да, конечно. «За Навального он (то есть ты) в 2013 году агитировал тоже вполне искренне, художник натура увлекающаяся, но вы знаете, может быть, вы верите в его искренность, а я нет, может быть, это говорит о том, что вы лучше». А ты за Навального агитировал в 2013 году?

Богомолов: Да, я был доверенным лицом Навального на выборах мэра и даже — было дело — выступил на митинге после того, как он проиграл. Выступил на митинге на Болотной площади.

Минаев: А в какой момент ты из его сторонников «выпилился»?

Богомолов: Я не выпиливался из его сторонников, но просто разошлись пути. Сначала у Навального просто не было активной политической деятельности после выборов мэра, а потом с течением времени у меня менялись какие-то ощущения и взгляды. Это не было так, что «больше не поддерживаю». Это было какое-то расхождение в понимании процесса в стране и путей развития. Я никогда не выступал и не выступлю — в силу того, что я поддерживал этого человека, — ни с каким словом осуждения, и до того, как он сел в тюрьму, и тем более сейчас. Но у меня иной взгляд на происходящее в стране и на то, как она должна развиваться.

Минаев: А как она должно развиваться?

Богомолов: Эволюционно.

Минаев: Я не требую от тебя рассказать весь путь от а до я. Но вот это «я» — оно в какой точке? Как выглядит идеальная Россия Богомолова?

Богомолов: Во-первых, это Россия, сохранившая свою территорию, — я искренне считаю, что это важно, чтобы страна не распалась и не растащилась на отдельные сегменты. Это Россия, в которой будет сформирован мощный класс той самой интеллигенции, это люди, которые обладают достаточным образованием, мозгом, волей и воспитанием, чтобы уметь ценить и сохранять свое прошлое — и при этом находить в себе энергию и интеллектуальные силы реформировать это прошлое, не ломая его.

Минаев: Ну, вот эта прослойка, о которой ты сейчас говоришь, на протяжении четырех с половиной веков всегда действовала с точностью наоборот.

Богомолов: Эта прослойка медленно возникала на протяжении энного количества веков и мгновенно была уничтожена с приходом революций.

Минаев: Ну, эта же прослойка эту революцию сделала в 17-м году. Февральскую революцию сделала интеллигенция.

Богомолов: Ты знаешь, нет, я не думаю так.

Минаев: Но это же было так.

Богомолов: Я считаю, что февральскую революцию сделала не вполне интеллигенция.

Минаев: А кто же?

Богомолов: Я думаю, что в тот момент интеллигенция только зарождалась и пыталась осмыслить процесс происходящего в стране. Так вот, возвращаясь к тому, какой я хочу видеть страну. Я хочу видеть страну, которую будут населять образованные и вот те самые сложные люди, люди свободные внутренне. Внутренней свободой определяется все — и внешняя свобода. Если человек внутри ощущает себя свободным, то его невозможно ограничить ни в чем. Ну, наверное, его можно физически ограничить, но на самом деле это ограничение будет видимым, очевидным для всех — и от того уродливым и дешевым. Поэтому я хотел бы видеть эту страну... Страна — это люди, понимаешь? Люди. Очень бы хотелось, чтобы здесь воспитались поколения — не новые, не то что надо старых людей выбросить, а новых людей создать. Это невозможно. Здесь очень много прекрасной и сложной энергии, ее нужно взращивать, поощрять, культивировать.

Минаев: Что Россия может предложить миру? Я не говорю, что должна, — что может?

Богомолов: Людей, талантливых людей, сильных, смелых, энергетичных, талантливых, сложных. А вслед за людьми приходят произведения искусства, научные открытия и достижения, приходит бизнес и так далее.

Минаев: Ты знаешь, я сейчас с научными достижениями согласен, потому что атомы и молекулы не имеют гендера, не имеют никакого национального окраса. Можно будет делать нейтральные и неполитизированные открытия.

Богомолов: А с чем ты не согласен?

Минаев: Меня беспокоит другое. Ты понимаешь, что в концепции западного мира сложный человек или любое манифестирующие заявление «против» просто не может быть воспринято. Соответственно, любой продукт культуры с таким знаком просто не найдет ни с цены, ни храма. Вот я о чем говорю.

Богомолов: Мне кажется, что наша задача — осуществлять экспансию этой сложной культуры, сложных идей, сложных энергий во внешний мир. Это важно. Меня сейчас спрашивают: «А зачем этот манифест? Почему про Европу, а не про нас?» Потому что это важно, мы единый мир.

Минаев: К разговору про единый мир. Позволь мне такую маргинальную лексику. Представь, что сейчас нас с тобой посмотрит средневзвешенный человек нашего возраста из глубинки и скажет: «Какие-то два п*** и трут какие-то непонятные вещи». Вот как ты считаешь, внутри нашей страны много людей...

Богомолов: Это неправда, я не согласен с тобой. Это все какие-то штампы бесконечные, не верю в это.

Минаев: Ну, это определенная температура по больнице.

Богомолов: Я клянусь тебе, я не верю в это... Правда, вот я в это не верю. Я абсолютно уверен в том, что это созданная мифология нашей страны.

Минаев: Ну, а люди, которые к тебе на спектакли приходили и делали там провокацию, — это кто такие? Американские агенты ЦРУ, что ли?

Богомолов: Да слушай, это люди, которым заплатили денежки за то, чтобы они делали эти провокации, — вот и все. Я тебя умоляю. Мои спектакли... довольно сложные спектакли, непростые спектакли, они собирают зрителей. «Идеальный муж», «Карамазовы» идут уже много лет по несколько раз в месяц и неизменно собирают полные залы. Условная элита, условный бизнес и условные богатеи и все чиновники уже отходили туда; туда ходят простые люди и счастливо смотрят эти довольно непростые спектакли. Я абсолютно не верю в это снобистское отношение к собственному народу. Это очень удобно — относиться к собственному народу как к какой-то такой колонии, которой мы покажем блестящие бусы и будем обучать чему-то, потому что это одновременно такой способ заткнуть рты этим людям. Это все неправда. Страну населяют довольно, между прочим, сильно образованные, сильно понимающие, сильно адекватно все оценивающие люди, и с ними можно и нужно строить эту большую цивилизацию прекрасную. Просто надо убрать вот это снобистское отношение. Понимаешь?

Минаев: Да-да, я во многом с тобой согласен. Скажи мне, что будет дальше с точки зрения развития твоей — я даже не знаю, как это назвать, — можно сказать, публичной, можно сказать, политической карьеры.

Богомолов: Нет, мне не нужна никакая политическая карьера. Я тебе искренне серьезно говорю, что мне не нужна никакая политическая карьера. Я просто сформулировал те вещи, которые считаю для себя важными, я не хочу об этом молчать, потому что мне, моему ребенку жить в этой стране, мне делать здесь спектакли, снимать кино, писать книги, я хочу чувствовать себя свободно. И я внятно заявляю о том, что если дело так дальше пойдет, то моей свободе самовыражения, моей свободе мыслей и эмоций существует угроза. И я знаю большое количество людей, которые считают так же. Как выяснилось, просто сказать об этом уже очень важно, потому что это породило огромную волну. А может быть, само произнесение этого будет таким спусковым механизмом.

Минаев: Я тебе об этом говорю. Представь, придет какая-то группа людей и скажет: «Кость, мы здесь объединены общей целью, мы думаем так же, как ты. Мы хотели бы, чтобы ты вошел с нами в партию».

Богомолов: Я делаю то, что у меня получается. Я надеюсь, что хорошо пишу, я надеюсь, что более-менее прилично ставлю спектакли, я надеюсь, что могу сделать что-то в кино и иногда неплохо актерствую. Это то, что я делаю хорошо. Я не собираюсь делать то, что я делать не умею. Я не умею делать бизнес, я не умею заниматься организационными какими-то вещами.

Минаев: Ты прекрасный оратор.

Богомолов: Ораторство — это не политика. Политика — это что-то иное. Политика — это понимание в юриспруденции, понимание в законах.

Минаев: Политика — это эмоциональная вещь, сугубо эмоциональная.

Богомолов: То, о чем ты говоришь, — это борьба за власть, мне не нужна власть. Мне нужна власть в театре для того, чтобы я мог как бы качественно отстроить этот театр и дать возможность многим другим режиссерам — не только себе — делать здесь хорошие спектакли. Власть какая-то более масштабная мне не нужна.

Минаев: Последний вопрос. Чье слово или чья реакция на манифест стали для тебя маркером, что все было не напрасно?

Богомолов: Знаешь, я и сейчас думаю, что это было не напрасно, потому что есть такой резонанс. И многие люди искреннее сказали, что «да, я тоже так думаю, хорошо, что кто-то сказал».

Минаев: А тебе, например, было приятно, что Сурков ответил? Вот как ты к этому относишься?

Богомолов: Я с недоумением прочитал этот текст. Мне показалось, что в нем есть некоторая такая агрессия, мой текст не направлен против кого-то лично, я никого лично не обвиняю.

Минаев: Вы с ним обсуждали эти темы когда-то?

Богомолов: Мы знакомы лично, но мы не обсуждали эти темы. Мне было немного удивительно, что возникла такая агрессивная эмоция.

Минаев: Он же включил тебя в ряды за путинцев.

Богомолов: Пренебрежительная реакция.

Минаев: Ты посчитал, что это пренебрежительный текст?

Богомолов: Ну, в этом тексте есть такой смысл, мол, Богомолов «торгует» этими текстами, желает сменить религию. Не высказывает свое мнение, а хочет сменить религию с навальнизма на путинизм. Мне показалось, что это сознательное удешевление какое-то.

Минаев: Ну, это тебя обидело, расстроило?

Богомолов: Меня это не обидело. Меня расстроило, что человек, с которым мы общались, так агрессивно и пренебрежительно высказался обо мне.

Минаев: А он тебе лично не писал ничего?

Богомолов: Нет-нет, мы не обсуждали.

Минаев: А ты в ответ на этот текст не написал ему ничего?

Богомолов: Нет, ну если он посчитал необходимым так высказаться — его право, что ж я буду. Я не пишу людям, даже моим друзьям, если они как-то попытались меня обидеть или оскорбить, мол, как же ты так поступил. Боже упаси... Ну, если человек так поступает, то его право, его совесть и только о нем это говорит.

Были ли люди, реакция которых была для меня показательной и важной?

Мой учитель Андрей Александрович Гончаров говорил: «Ребят, вот вы будете учиться, вы выйдете отсюда, дай бог, с дипломами, станете постановщиками, режиссерами, может быть, у кого-то будет свой театр или своя команда, кто-то будет блуждать между театрами. Вы должны помнить главное: все, что вы делаете, нужно только вам». И все у него спрашивали: а как же команда, как же единомышленники, а как же убеждать в своей вере остальных? Он говорит: «Это все прекрасно, это у вас будет, будут соратники, будут единомышленники, будут фанаты, поклонники, но даже когда у вас будет их невероятно много, вы должны помнить: все, что вы делаете, нужно только вам. Это застрахует вас от того, что вы сломаетесь, когда останетесь одни. Потому что вне зависимости от того, правы вы будете или неправы, вы можете остаться одни. И только это знание — что то, что вы делаете, нужно только вам — сохранит ваш путь».

Минаев: Практически бусидо, путь самурая.

Богомолов: Да, это как бы вот такой завет в режиссерском деле, который дал мой мастер. С тех пор я в это очень верю. И я очень хочу и люблю — как и любой человек, — чтобы меня поддерживали, любили, восхищались, говорили всякие слова одобрения. Мне непросто переживать атаки на меня. Но я не вцепляюсь ни в чье одобрение как в подтверждение своей правоты — и это страхует меня от того, что чье-то неодобрение меня сломает.

Минаев: Константин Богомолов, спасибо большое.