Правила жизни Азии Ардженто

В последнее время мне все реже и реже задают вопросы об отце. И мне это нравится.

Не могу сказать, что отец был слишком строг ко мне. Скорее, в моем детстве его вообще не было. Такое взросление — с родителями, но без их участия — было у всех, кого я знаю. Никогда еще не слышала, чтобы хоть кто-то был доволен своим детством.

Иногда мне кажется, что отец дал мне жизнь только потому, что ему надоело искать на стороне маленьких девочек для своих фильмов.

Мой отец очень любит убивать женщин — в кино, конечно. И я хорошо его понимаю. Он убивает женщин, потому что женщины умирают красивее, чем мужчины. Они звонче кричат, их судороги грациознее, и они гораздо больше знают о боли.

Хорошо, что большинство людей не такие, как я.

Мне очень тяжело даются ровные роли. Мне проще сыграть бесноватую суку.

В Италии меня считают чем-то вроде шлюхи из преисподней. Они замечают меня лишь тогда, когда я раздеваюсь. В Каннах меня называют королевой, а в Италии мне говорят: иди и работай.

Я всегда хотела быть француженкой. Хотела жить в Париже. Хотела жить там, где ребята типа Гаспара Ноэ (французский режиссер, известный по фильму «Необратимость». — Правила жизни) могут снимать свое кино, не боясь угодить за решетку. Но я живу в Италии — стране обезьян. И я актриса, у которой вместо сердца луковица, а эта луковица — вместо того чтобы биться — просто воняет.

Cегодня в моей жизни нет ничего, кроме работы. Потому что даже дочь — это работа.

Десять лет я занималась боксом, хотя отец всегда хотел, чтобы я получила черный пояс по кунг-фу. Но я не послушалась его и ни разу не пожалела об этом. В особенности после того, как один слишком страстный фанат толкнул меня на улице и мне надо было как-то на это ответить.

Не все итальянские актрисы шлюхи.

Твое согласие показать фотографу сиськи ничего не говорит о твоей распущенности и аморальности. Самые распущенные и аморальные люди этой планеты выглядят так благопристойно, что их прямо сейчас можно печатать на рождественских открытках.

Я завидую атеистам. Если предположить, что они ошибаются, то после смерти у них будет шанс убедиться в своей неправоте. Если предположить, что ошибаются верующие, то они о своей неправоте не узнают никогда.

Мне всегда нравился образ Девы Марии — особенно то, как ее представляли древние художники. Мне вообще нравится символизм христианства — как эстетика, но вот Деву Марию я люблю по-настоящему. Она была хорошей матерью.

Бог для меня — это система, которая позволяет нам измерить нашу боль.

Большинство людей полагают, что быть нормальным — значит быть счастливым. В этом смысле я очень далека от нормальности. Меланхолия знакома мне больше всех прочих чувств.

Мои воспоминания начинаются в возрасте девяти лет, когда я начала работать. Именно с этого момента я стала воспринимать свою жизнь как свою собственность.

До какого-то момента мне казалось, что я очень уродлива. Даже отец постоянно говорил мне об этом — особенно после того, как я побрилась наголо и стала выглядеть как парень. Но потом, когда мне исполнился 21 год, Майкл Рэдфорд предложил мне стать по-настоящему сексуальной в его фильме «Би-Манки». И буквально в один момент я научилась всем этим трюкам, которые помогают тебе привлекать внимание, и о которых я до того момента вообще не знала. Думаю, все это так легко далось мне потому, что в основе моего превращения была месть. Месть всем тем парням из школы, которые дразнили меня за уродство.

К сожалению, убить того, кто когда-то причинил тебе боль, гораздо проще, чем навсегда выкинуть его из головы.

Быть секс-символом — это очень скучно.

Самый привлекательный орган в мужчине — это его мозг.

Актеры — самые скучные любовники на Земле. Все, о чем они могут говорить, это о том, что они делали в прошлом фильме и о том, что будут делать в следующем.

К сожалению, я очень редко работала с режиссерами, которые требовали от меня того же, что я требую от себя сама.

Cегодня меня привлекает порнография. Это единственный жанр кино, который до сих пор не подвергся творческому осмыслению. Больше всего в порно мне нравится то, что это по-настоящему, и это обстоятельство трогает меня гораздо сильнее, чем фильмы типа «Унесенных ветром». Порно дает тебе редкое ощущение, что происходящее на экране действительно происходит между людьми, а не только между выучившими роль актерами. Никакой другой жанр не даст тебе этого.

Самую большую сложность в профессии актера я вижу в том, чтобы, становясь на экране другой, не привнести в нее слишком много себя.

Не понимаю, почему мне постоянно приходится играть скучных европеек?

После фильма «Три икса» (боевик режиссера Роба Коэна 2002 года. — Правила жизни) я стала носить Праду, записалась в спортзал, завела себе агента в Лос-Анджелесе и сделала много другого дерьма, которого старательно избегала так много лет. Мне казалось, что именно этого от меня и ждут. Мне казалось, что я должна быть сногсшибательно сексуальной. И меня тут же завалили предложениями о таких ролях — сучек, способных надрать задницу. Но ты быстро понимаешь, что такие вещи не делают тебя счастливой. Не хочу сейчас выглядеть как буржуазная моралистка, но я даже стала думать: и что потом обо всем этом подумает моя дочь.

То, что кто-то считает порочностью, я всегда считала просто еще одним способом человеческого существования.

Отношение людей к сексу можно считать нездоровым практически везде — кроме, возможно, некоторых племен, где все еще принято ходить голым.

Нет ничего более опасного, чем истина. Потому что именно истина, а не ложь способна наиболее эффективно разделять людей и стравливать их друг с другом.

Толпа — это всегда насилие.

В том, что написано, всегда меньше правды, чем в том, что ты увидел сам. И в первую очередь это касается газет.

Телевидение отвратительно хотя бы потому, что люди, которые там выступают, даже если они говорят про НЛО, на самом деле говорят о себе.

Ненавижу тех, кто говорит: моя татуировка означает это или то. Для меня татуировка — это всего лишь напоминание, отметка, дневник, записная книжка. Это просто способ зафиксировать в памяти какой-то момент жизни.

Я хочу, чтобы меня запомнили как кого-то, кто сделал все, толком не зная, как сделать хоть что-то.

Больше всего современный мир пугает меня тем, что создает все меньше вещей, которые вдохновляют тебя на создание своих собственных.

Думаю, что за все плохое, что я сделала в своей жизни, я смогу себя простить только тогда, когда сниму об этом фильм.

Не люблю, когда кто-то говорит мне: да что ты, это же просто кино.

Я ненавижу, когда дублируют иностранные фильмы. Но итальянцы слишком ленивы, чтобы читать субтитры.

Нетерпение — хороший признак того, что ты ясно осознаешь свою смертность.

Я хочу знать о мире больше, чем мир знает обо мне.

Говорят, что в моем акценте есть что-то русское. Когда я говорю с кем-то по-английски, меня постоянно спрашивают: вы что, из России что ли?