Правила жизни Антона Деникина

Вот, не увижу, как Россия спасется.

Судьба страны зависит от ее армии.

Каков народ – такая и армия.

Старая русская армия, страдая пороками русского народа, вместе с тем в своей преобладающей массе обладала его достоинствами и прежде всего необычайным долготерпением в перенесении ужасов войны; часто шла голыми руками против убийственной высокой техники врагов, проявляя высокое мужество и самоотвержение; и своей обильной кровью искупала грехи верховной власти, правительства, народа и свои.

Была сильная русская армия, которая умела умирать и побеждать. Но когда каждый солдат стал решать вопросы стратегии, войны или мира, монархии или республики, тогда армия развалилась.

Среди офицеров разговор: — Ну и дерутся же сегодня большевики! — Ничего удивительного — ведь русские.

Поддержка русской общественности? Произошло нечто чудесное: русская общественность внезапно и бесследно сгинула.

Изданный под влиянием народных волнений манифест 30 октября*, давший России конституцию, ударил, словно хмель, в головы людям и вместо успокоения вызывал волнения на почве непонимания сущности реформы или стремления сейчас же явочным порядком осуществить все свободы и «народовластие».

Победа Керенского – прелюдия большевизма.

Я считаю неизбежной и необходимой вооруженную борьбу с большевиками до полного их поражения. Иначе не только Россия, но и вся Европа обратится в развалины.

Словно плуг по дикой, поросшей чертополохом целине, национальная идея проводит глубокие борозды по русскому полю, где всё разрушено, всё загажено, где со всех сторон встают как будто непреодолимые препятствия.

Вся страна – во власти черни. И не видно или почти не видно сильного протеста или действительного сопротивления. Стихия захлестывает, а в ней бессильно барахтаются человеческие особи, не слившиеся с нею.

Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла.

Большевики с самого начала определили характер гражданской войны: истребление.

Тяжко на душе. Чувство раздваивается: я ненавижу и презираю толпу — дикую, жестокую, бессмысленную, но к солдату чувствую все же жалость: темный, безграмотный, сбитый с толку человек, способный и на гнусное преступление, и на высокий подвиг!

Армии понемногу погрязали в больших и малых грехах, набросивших густую тень на светлый лик освободительного движения. Это была оборотная сторона борьбы, ее трагедия.

Два с половиной года длилась еще их борьба. И тех немногих, кто уцелел в ней, судьба разметала по свету: одни – в рядах полков, нашедших приют в славянских землях, другие – за колючей проволокой лагерей – тюрем, воздвигнутых недавними союзниками, третьи – голодные и бесприютные – в грязных ночлежках городов старого и нового света. И все на чужбине, все «без Родины».

Мы грозили, но были гуманнее. Они звали, но были жестоки.

Я совершенно удалился от политики и ушел весь в историческую работу. В своей работе нахожу некоторое забвение от тяжелых переживаний.

Война должна вестись не против России, а исключительно для свержения большевизма. Нельзя смешивать СССР с Россией, советскую власть с русским народом, палача с жертвой.

Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступления большевицкой власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину, — это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому народу.

Когда над бедной нашей страной почиет мир, и всеисцеляющее время обратит кровавую быль в далекое прошлое, вспомнит русский народ тех, кто первыми поднялись на защиту России от красной напасти.

* Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка (Октябрьский манифест) 17 (30) 1905 года