Правила жизни в России

Поначалу мне казалось, что три месяца — и с меня довольно России. Когда в 1993 году мы переехали сюда с женой и сыном, выяснилось, что здесь совершенно нет того, к чему мы привыкли. Не было пасты, пармезана, оливкового масла, нормальной, простите, туалетной бумаги. Мы заказывали по полконтейнера продуктов из Италии.

В плане быта Москва менялась стремительно: сначала здесь был всего один итальянский ресторан, в гостинице «Международная». Сейчас их сотни, но появились новые проблемы. Приехав сюда, мы записали сына в американскую школу на Ленинградском проспекте. Сначала до нее можно было доехать за несколько минут, теперь дорога занимает часы.

Россия — это страна, которая удивляет каждую минуту. Больше всего меня поражает, с какой скоростью ваша страна приспосабливается к изменениям. Возьмите интернет. Я помню, когда эта штука уже была крайне распространена в Италии, а в России про нее никто не знал. Но когда интернет появился у вас, за три года русские обставили итальянцев по всем статьям, фактически превратившись из страны третьего мира в Америку. Думаю, такая быстрота реакции обусловлена распадом Советского Союза: долгие годы вам не надо было принимать самостоятельных решений, все было тихо и относительно спокойно. Затем СССР распался, и вы столкнулись с дилеммой: либо немедленно реагировать, либо умирать.

Когда богатые русские туристы едут за границу, их любят за деньги, но ненавидят — за манеры. Я всегда говорю своим знакомым итальянцам: «Расслабьтесь. Богатые русские ведут себя в точности так же, как богатые итальянцы в 1960-е. Те тоже катались в броских машинах с блондинками, разодетыми в меха. В 1970 годах им на смену пришли арабы. А сейчас — время русских».

Я написал несколько статей о Борисе Березовском. Какой-то его друг, европейский бизнесмен, приучил его к деловым завтракам. Я не раз завтракал с Березовским в «Метрополе», и он казался мне крайне умным и дальновидным человеком, хотя факт его последующих разборок с Романом Абрамовичем свидетельствует как об отсутствии ума, так и об отсутствии дальновидности. Березовский заработал свой капитал точно так же, как и прочие воротилы 1990-х, и то, что впоследствии он отказался делиться деньгами, вполне объяснимо: то же самое, если разобраться, было и с Михаилом Ходорковским. Другое дело, что Ходорковский предпочел изменить свою компанию, сделал ее максимально прозрачной и стал идеальным капиталистом. Березовского же при всем желании нельзя было назвать прозрачным, и меняться в лучшую сторону он не собирался.

Я не могу сказать, что на наших завтраках Березовский очень много ел. Он производил впечатление человека крайне нервного, взбудораженного, постоянно вскакивал, ходил между столиками. Манера его разговора напоминает пулеметную пальбу: очень короткие фразы, произнесенные с немыслимой скоростью. Я не понимал ни слова. Березовский похож на человека, который слишком много знает и не рассказывает тебе и сотой части того, что мог бы.

Я написал книгу, которая называется «Россия Путина». Основной ее целью был анализ отношений России и Запада. Мы даже поставили на обложку книги броский вопрос: «Должен ли Запад бояться новой России?» Мой ответ таков: нет, не должен. Россия пытается вести себя агрессивно, но она, в сущности, совершенно не опасна. Ваши власти никогда не выполняют своих публичных угроз, поскольку подлинные интересы России расходятся с идеологическими заявлениями, сделанными властями в предвыборных целях. Сейчас, например, они заявляют о том, что дадут отпор США в вопросе обороны, сделают много нового и интересного ядерного оружия. Но мы-то с вами знаем, что их экономические приоритеты находятся на Западе.

Когда Россия Путина показывает мускулы, она часто блефует. Знаете, что Китай называют «бумажным тигром»? Тут то же самое.

Путин, как и Сильвио Берлускони, позволяет себе публичные высказывания, которые более уместны в баре, чем на телевидении. Иногда мне кажется, что эти люди не отдают себе отчет в том, что их слушают миллионы людей. Как иначе можно объяснить шутку Берлускони насчет слишком загорелого Обамы? Или фразу Путина о том, что он завидует Моше Кацаву, которого обвиняли в сексуальных домогательствах?

Когда в 1996 году Салман Радуев захватил заложников в поселке Первомайский, я сделал с ним интервью. Радуев во главе колонны автобусов с боевиками и заложниками в количестве 165 человек двигался к границе с Дагестаном. Там их взяли в окружение российские войска. Я прорвался к Радуеву вместе с коллегой. Помню, он сидел в автобусе вместе с заложниками. На полу горой были навалены боеприпасы. Люди вели себя очень спокойно. В автобусе было очень тихо, и очень тихим и спокойным был и сам Радуев. Я понимаю, что это прозвучит странно, но в том автобусе была довольно мирная атмосфера. Впоследствии в российских газетах Радуева называли одержимым и сумасшедшим, почти что маньяком, но мне он таким не показался. Честно сказать, он производил впечатление человека, который точно знает, что он делает, в отличие от русских военных, которые его окружили. Именно поэтому в тот раз ему удалось вырваться из окружения живым.

В то время такая работа не казалась мне опасной: журналистов на войне считали полезными свидетелями и убивали лишь по чистой случайности. Но я бы не рискнул поехать в Чечню сейчас. Журналисты превратились в потенциальных заложников, и ты не знаешь, с какой стороны придет опасность.

Помню, мы с коллегой из Corriere della Sera как-то ехали на обычных «жигулях» по Чечне. На одном из блокпостов нас остановили русские военные и приказали немедленно выйти из машины. Коллега начала возмущаться, и тогда один из военных — капитан — вынул из кармана гранату, выдернул чеку и крикнул: «Если вы сейчас же не вылезете из машины, я вас взорву!» В отличие от чеченцев русские в Чечне производили впечатление крайне нервных людей.

За время жизни в России я научился терпению, потому что по-другому здесь не проживешь. Приведу простой пример: приятель недавно прислал мне в подарок свитер, и три месяца я безуспешно пытался получить его на таможне.

Иностранным журналистам в МИДе дают визу на год, а потом ты должен ее продлевать. На это уходит ровно месяц. Я написал письмо Сергею Лаврову, просил его упростить процедуру. Получил ответ: «Мы действуем ровно так же, как действуют иммиграционные власти в отношении российской прессы Италии». После этого я общался с журналисткой из «Коммерсанта», работающей в Италии. Выяснилось, что там журналист, проработавший пять лет, получает постоянную визу. В МИДе мне соврали, но я не переживаю — бывает, едем дальше.

Воркута — удивительный город. Рядом с угольными шахтами, с виду совершенно чудовищными, устроены теплицы, где люди выращивают фрукты и овощи. Овощи бледные, но съедобные. Многие из тех, кто работают на шахтах, были заключенными, а потом, после освобождения, не смогли вернуться домой: сначала им этого не разрешали, затем у них не было денег на переезд, а потом и возвращаться стало некуда, все их родственники умерли. Они до сих пор своего рода северные узники.

Иногда кажется, что ваши власти, как и в советские времена, считают, что если они подпишут какой-нибудь указ, то ситуация в стране немедленно улучшится сама собой. Медведев, например, бесконечно подписывает указы о модернизации.

По-моему, многие русские плохого мнения о самих себе, и потому стесняются всех своих соотечественников, приезжая за границу. Это такое советское наследие — априорно считать европейцев людьми первого сорта, а себя причислять к сорту второму. Но не стоит считать себя уникальными. Каждый раз, когда кто-то в России мне говорит: «У нас самые плохие водители в мире», — я отвечаю одно: «Приезжайте в Италию».

Уже 15 лет я езжу по Москве на велосипеде. У вас очень безопасный город: широкие улицы, удобные тротуары. Только надо одеваться в стиле «сумасшедшего интуриста-велосипедиста». Во-первых, шлем. Во-вторых, одежда с широкими флуоресцентными полосками. Все. Больше ничего не надо.

В России меня пугают две вещи: преступность и бюрократия.

В день президентских выборов я объехал несколько избирательных участков в Москве. Мне показалось, что народу на них было гораздо больше, чем в декабре. Ситуация выглядела абсолютно нормальной, хотя потом я узнал, что идеальными были далеко не все участки. Результат выборов, если говорить честно, меня удивил: по предварительным результатам и по экзитполлам выходило, что Путин не должен набрать выше 57%. В этом смысле итоги декабрьских выборов были более ожидаемыми. Впрочем, не было никаких сомнений в том, что Путин станет президентом уже в первом туре — так или иначе.

Ни одной минуты я не думал о том, чтобы уехать из России. Помилуйте, у вас сейчас происходит все самое интересное. Возможно, это прозвучит цинично, но драма всегда добавляет интереса происходящему. Сейчас Россия — место для журналистов.

Прогнозы в России строить невозможно, но мне кажется, демонстрации и митинги ни к чему не приведут, если оппозиции не удастся наладить диалог с властью. Иначе через несколько месяцев протесты сойдут на нет.

Я не думаю, что Путин выпустит власть из рук, а заставить его никто не сможет.

Правила жизни в России шефа московского бюро The New York Times Клиффорда Леви, шеф-корреспондента московского бюро Le Monde Мари Жего, московского корреспондента The Guardian Тома Парфитта, редактора отдела культуры The Moscow Times Кевина О’Флинна, шеф-корреспондента испанской газеты El Pais Пилар Бонет, шеф-корреспондента польской Gazeta Wyborcza Вацлава Радзивиновича, тележурналиста Мазена Аббаса, шефа-корреспондента газеты The Christian Science Monitor Фреда Виера и шеф-редактора бюро японской телекомпании NHK Хидэо Амма.