Лев Лещенко
Если говорить откровенно, все мы — обслуживающий персонал.
На концерт невозможно опоздать— это единственное, что нас, артистов, организует.
Я не чураюсь корпоративных празднеств,потому что это один из моих заработков. Но здесь есть одна не очень приглядная черта: когда ты едешь к незнакомым людям — на юбилей, допустим, или на день рождения, — ты вынужден войти в эту атмосферу как приятель или друг и вести себя подобающим образом. Попеть, побеседовать, рассказать анекдот. Иначе это будет глупо, иначе это просто будет унизительно.
Мне хочется работать для всех. Поэтому и репертуар у меня такой — общечеловеческий.
Все мои песни, записанные когда бы то ни было, сейчас на слуху. Потому что стиль нашей жизни сегодня определяют люди тридцати-сорока лет. Те самые, которые были трех-четырехлетними пацанами и девчонками в то время, когда я эти песни пел.
Самые первые записи я слушал на патефоне. Потом у нас появилась радиола и пластинки, привезенные из-за рубежа. А вот момент, когда исчез винил, я пропустил. А ведь он давал определенные ощущения, которые сложно подделать: поскрипывающая иголка и странный льющийся звук.
Мне повезло: слава богу, у меня были соседи — выдающиеся спортсмены, которые ездили за границу и привозили пластинки с замечательными исполнителями вроде Пола Анки или Билла Хейли (американский музыкант, один из первых исполнителей рок-н-ролла. — Правила жизни). А Пресли появился уже потом.
В юности я подражал оперным певцам,мне всегда больше нравилось настоящее, классическое пение. Хотя в компаниях я даже немножко пел рок-н-ролл. Но это так, баловство — все мы стучали по ведру и бренчали на гитарах.
Раньше певцом считался человек с хорошим академическим образованием,способный петь камерную, классическую, оперную музыку. А сегодня певец что-то такое легкое. Я бы даже сказал — ругательное.
Пиджак меня прикрывает,в нем я не чувствую себя неловко. А вообще, я больше люблю спортивную одежду — но сейчас я уже взрослый человек. Кстати, я недавно в одном французском модном журнале прочитал, что короткий рукав для мужчины — это западло.
Я ближе к гуманитарию, чем к бунтарю.
Я никогда не носил орденов, не собирал грамот и не объявлял себя лауреатом каких-то премий — это удел женщин и наших пафосных артистов. В кабинете у меня висят две фотографии с Путиным. Но я к этому отношусь очень спокойно. Кого еще я могу повесить?
Нельзя сравнивать партийную элиту того времени и этого. У Хрущева образование — четыре класса. Но умный мужик был, крепкий.
Я достаточно консервативный человек. Когда мне говорят про эпоху застоя, я отвечаю, что эта эпоха принесла нам всю энергетику, весь космос и всю атомную промышленность. А сейчас-то мы что делаем? Только строим жилье и спекулируем на нем. Да, это был тоталитарный строй, рабский труд. Даже мы пели тогда за еду, извините за выражение. Ставка моя была пятнадцать пятьдесят за концерт — а это всего двадцать пять долларов.
У меня все расписано на неделю вперед. Но, конечно, не с восьми утра — творческие люди встают попозже.
Поскольку я родился в военной семье, я терпеть не могу непунктуальность. И тысячу раз я пытался расписать свой день по графику так, чтобы оставалось свободное время: встал, сделал зарядку, позанимался на тренажерах, прыгнул в бассейн, сел в машину, приехал в офис. Но времени все равно остается только на самое необходимое.
Книги, к сожалению, я не читаю в электронном виде— хотя жена мне все время говорит: «Надо тебе закачать, это удобно». Я люблю, чтобы книгу можно было поставить на полку, подержать в руках, помыслить. А вот электронная такого ощущения не дает.
Во время перестройки, когда все складывали микрофоны и вешали свои костюмы на гвоздик, нам было не понятно — останется вообще такая профессия или нет. Я тоже сомневался. И так получилось, что я занялся бизнесом. Сейчас у меня деревообрабатывающий комбинат во Владимире: занимаемся очень серьезной разработкой лесопромышленности. Самое настоящее производство, завод, фабрика, все как полагается.
Кроме сцены, у меня есть офис в гостинице «Пекин», два мобильных телефона, несколько администраторов и рутинная жизнь руководителя, а не артиста. Ведь я — руководитель.