Прожекторперисхилтон: история Пэрис Хилтон и феномен современной селебрити-культуры
На первый взгляд, This is Paris — это панегирический байопик, срежиссированный пресс-офисом Хилтон. Если вглядеться чуть пристальнее, то оказывается, что это крепкий образчик «наблюдательной» документалистики, а общий пафос фильма и вовсе напоминает антикапиталистическую «Матрицу». Авторы фильма о Хилтон предлагают зрителю обе таблетки: синюю для тех, кто хочет увидеть в ней жертву абьюза, красную — для тех, кто воспринимает этот двухчасовой фильм как учебное пособие по антропологии. И не верит ни единому ее слову.
Пэрис Хилтон нулевых — это «наследница» бизнес-династии Хилтонов, скандалистка с плохим характером, героиня таблоидов, звезда реалити-ТВ, говорящая звенящим детским голоском. А еще ньюсмейкер номер один, затмевающий крупнейших артистов, политиков, музыкантов, не говоря уже об активистах. Пэрис Хилтон десятых — это акула бизнеса, original influencer, диджей, активистка и еще с десяток инкарнаций, объединенных общим брендом Paris Hilton. Все ее занятия типа диджейства — суббренды, которые выполняют чисто прагматические цели по диверсификации бизнеса и увеличению прибыли. Хилтон обладает всеми чертами социопатки (лишена эмпатии, четко просчитывает каждую реакцию) и жаждет только одного: постоянно удерживать на себе внимание и заработать миллиард. «Пока у меня не будет миллиарда, я не успокоюсь», — говорит она, сосредоточенно глядя в камеру и внезапно переходя на нормальный тембр двумя октавами ниже привычного писка, который она придумала для Пэрис — персонажа светской хроники. О важности обладания миллиардом говорил еще Сергей Полонский, но Хилтон веришь больше — потому что, кроме этого, ее, кажется, и правда ничего не сможет радовать. «Счастлива ли ты?» — допытывается сестра Ники Хилтон. «Не знаю. Иногда, кажется, да».
На дворе требовательный 2020 год, поэтому для документального фильма выбирают метод интроспекции. Пэрис заглядывает внутрь собственной души и обнаруживает там травму: у нее было несколько токсичных бойфрендов, а еще в шестнадцать лет родители отправили ее в школу для трудных подростков. Логично предположить, что педагогические методы пансиона были далеки от безупречных, но Хилтон в свойственной ей манере сгущает краски: рассказывает об этом опыте так, как будто побывала в тюрьме. На самом деле так она и воспринимает свою жизнь — как тюрьму. «Ни одного отпуска за двадцать пять лет», — сетует (и врет) Хилтон. «Перелеты, перелеты, перелеты». После каждой фразы она слегка меняет позу, как если бы в этот момент режиссер должен был переключить план. И лукаво смотрит в камеру, мол: «Вы же мне верите?» Верить ей трудно, а вот узнавать характерные черты патологических нарциссов, с которыми нередко приходится сталкиваться, довольно увлекательно.
Пэрис непосредственна в свой оторванности от жизни. Вот у нее (вроде бы) случайно расстегивается сумочка в автобусе и оттуда на пол выпадает несколько тысяч долларов наличными. Сцена, которая в нулевых стала бы культовой, сейчас выглядит чудовищно гротескной. Вот она кладет новенький MacBook Pro, в котором что-то не открылось, в гору таких же MacBook Pro (отнести в ремонт не вариант). Вот она выбирает из тысячи нарядов, какой же ей надеть сегодня. Все не нравится. Вот она сидит на краю огромной кровати в королевском сюите, с тоннами макияжа на лице, и говорит, что пора бы уже отойти ко сну, а то завтра рано вставать. «Обычно я провожу в телефоне по шестнадцать часов в день», — говорит Хилтон. В этот момент ее действительно становится немного жалко.
Пэрис происходит из могущественной столетней династии отельеров. В 1919 году Конрад Хилтон вернулся с европейского фронта с $5000 в кармане. Он хотел купить банк в Техасе, но переговоры затянулись, и пришлось приобрести отель на сорок комнат. Бизнес пошел в гору, и постепенно он стал скупать все больше и больше недвижимости. За полвека Hilton превратился в империю. Пэрис, как и прадед, не была лишена коммерческой жилки, но решила оставить бизнес на потом: сперва она хотела создать свой, самостоятельный бренд. Пэрис начала работать моделью (кстати, подписана была в агентстве Trump Model Management). Очень скоро ее наградили статусом it girl, то есть старлетки, в которой «что-то есть». Сентябрьский Vanity Fair 2000 года выходит с Пэрис на обложке — фотографировал Дэвид Лашапель. Дальше понеслось: что бы ни происходило в ее жизни, даже скандальное «домашнее видео» с участием 19-летней Пэрис, это только играло ей на руку. Феномен Пэрис назвали famous for being famous — то есть известна только за то, что известна. В двухтысячных это уже не будет никого смущать, и у Пэрис даже появятся протеже — сестры Кардашьян (которые быстро ее обскачут). С 2003 по 2007 год Хилтон вместе со своей лучшей подругой Николь Ричи вела реалити-шоу «Простая жизнь» (The Simple Life), где они отправлялись на каблуках прямо в американскую глубинку, к фермерам и работягам, — и обнаруживали, конечно, полную неготовность к такой жизни. Сейчас Пэрис принадлежат девятнадцать продуктовых линий. Парфюмерная (объем продаж — более $2 млрд с 2004 года) насчитывает двадцать четыре аромата. Когда Пэрис спросили, зачем ей так много, она ответила: «Фанаты все требуют. Нельзя было ограничиться только одним. При желании я могла бы выпускать по сотне в день, и это пользовалось бы спросом».
Пэрис не личность, а репликант. Она — что-то среднее между маньячкой Вилланель из «Убивая Еву» (то есть проекцией наших тайных желаний в стильной упаковке) и бездушным капиталистическим конструктом. Как писал специалист по симулякрам Жан Бодрийяр, «наш современный мир — это рекламный мир по своей сути. Он выглядит так, будто выдуман лишь для того, чтобы рекламировать себя в другом мире. В центре товара — злой дух рекламы, трикстер, который объединил балаган товара со своей режиссурой. Блестящий сценарист (возможно, сам капитал) увлек мир в фантасмагорию, замороженными жертвами которой мы все являемся» («Объект, мастер игры»).
«Считаете ли вы себя ответственной за то, что девочки нынче не могут взглянуть на себя без инстаграмных фильтров?» — задают Хилтон вопрос из-за кадра. Та задумывается. «Наверное, частично да». В ответе, слишком неуверенном, считывается наигрыш. С другой стороны, Хилтон, которая частично породила этого дракона, сама попала в его лапы, а ответственность за нынешнюю celebrity culture лежит скорее на потребителях — публике с ее привычкой возвеличивать и свергать, фетишизировать и подчиняться. Чак Паланик говорил, что celebrity culture появилась потому, что человечество хочет драмы. Цикл «создание богов» и «свержение богов» вечен и естественен. Как говорится, it’s a circle of life. Такие люди, как Хилтон, не более чем шестеренки в этом большом организме, над созданием которого работают миллиарды. Под таким углом фильм This is Paris вообще обретает черты универсального высказывания, ведь он не только про Пэрис Хилтон — в равной степени он и про всех селебрити, чей главный навык, чем бы они ни занимались, — оставаться в топе. У этих людей по определению нет системы ценностей и искренних убеждений: это единственная роскошь, которую они не могут себе позволить. Вся их жизнь — сплошная «дофаминовая дыра». Просто при таком количестве интеракций и ежесекундном тиражировании своей личности от ментального здоровья (даже если оно было) не останется ничего. Сколько бы селебрити ни говорили о сохранении личных границ, современная машина медиа построена таким образом, что они должны активно взаимодействовать с фанатами. Вместо того чтобы ехать в студию, музыкант тратит утром два часа на то, чтобы поболтать с подписчиками в инстаграме (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации). This is Paris — это фильм про то, как мы растаскиваем друг друга на куски. Про то, как консюмеризм, надежно привитый в нулевые, вошел в реверберацию с новыми возможностями диджитала и подготовил почву для социальной катастрофы.
Зачем тогда вообще нужны селебрити? Какое-то время на них была возложена миссия посредников: они обеспечивали коммуникацию между закрытыми финансовыми элитами и «народом». Сошедшие с Олимпа народные любимцы использовали предоставленную ими платформу и влияние для спасения гренландских ледников и голодающего Гаити, для поддержки того или иного политического кандидата или продвижения прогрессивных ценностей. Потом оказалось, что не так уж и эффективна их поддержка и ледники Гренландии все равно тают. К тому же постепенно границы между жизнью и реалити-ТВ оказались стерты. Селебрити стали претендовать на сферы, где они априори некомпетентны, и никто не смог дать отпор. Дональд Трамп — президент — это насмешка поп-культуры над ее поклонниками.
Еще один удар по селебрити-культуре старого образца нанесла пандемия. Запертые в роскошных виллах, звезды записывали каверы на песню Imagine, шутили про то, что это похоже на тюрьму, или, как Мадонна, строчили на печатной машинке «карантинные дневники», будучи облаченными в роскошное кимоно. Практически любая попытка духоподъемного высказывания и «обращения к народу» приводила к тому, что в комментариях под постом начинался ад. В итоге в небывало тяжелом 2020 году укрепился антиэлитный дискурс — иначе и быть не могло.
Из-за последствий пандемии человечеству вскоре придется заново устанавливать правила игры — в бизнесе, политике, межличностных отношениях. Celebrity culture не станет исключением: звезды массово поддержали движение BLM, которое в том числе борется с привилегиями, а это значит, что интуитивно они понимают, что требования к ним растут. В случае чего их могут просто вычеркнуть — благо есть cancel culture. В былые времена все было проще: зрители-вуайеристы воплощали свои фетиши через красоту и витальность созданных и воспетых ими богов. Теперь трудно просто быть богом: нужно быть еще и моральным авторитетом.
Дилемма заключается в том, что от воспитанной в нас привычки потреблять будет очень тяжело отказаться. Вместе с созданием новых правил нужно будет задуматься и о сдерживающем (порывы потреблять) механизме: как бы не заменить одну зависимость другой. Вспоминается такой анекдот из российских 1990-х: в 1996 году в клубе «Титаник» устроили вечеринку «Убить Версаче» как высказывание против одержимости российской элиты китчем и, в частности, брендом Versace (это было до убийства кутюрье). По клубу были развешаны огромные головы медуз, а гости должны были прийти в поддельном Versace и разрезать на себе одежду. В честь вечеринки были выпущены памятные черные майки с желтой надписью «Убить Версаче». На акции, задуманной как протест против консюмеризма, тут же началась драка за эксклюзивные футболки. Как вспоминает ее организатор, художник Дмитрий Федоров, «люди были готовы убить за такую майку, стояли на коленях и плакали, предлагали неадекватные деньги».
Освобождение дастся нам непросто. Но оно того стоит.