«Цой, безусловно, хотел бы быть глобальной звездой и мог бы ей стать»

Рашид Нугманов

режиссер фильма «Игла»

Для коллекционного августовского номера Правила жизни, посвященного творчеству Виктора Цоя, мы поговорили с теми, кто знал его лично и работал с ним. Рашид Нугманов, режиссер «Иглы» и близкий друг лидера «Кино», рассказал Правила жизни о том, как снять на советской киностудии культовое авангардное кино, и о том, почему Цою наверняка понравилась бы «Матрица».

Виктор Цой и Рашид Нугманов
Фото из архива Рашида Нугманова

Насколько «Игла» была популярна?

«Игла» еще не была снята, а слухи о ней уже шли. Когда мы сдали картину, мне начали звонить директора кинотеатров со всего Советского Союза, от Дальнего Востока до Прибалтики. Мне как режиссеру полагалась по правилам копия фильма для творческих встреч — я взял ее и поехал по городам. Везде было светопреставление: двери ломали, чтобы попасть в кинотеатр. В Свердловске картина была апокалиптическая: поздняя осень, пасмурно, вся площадь перед кинотеатром забита черными фигурами, похожими на зомби. Внутри полумрак — свет экономили в конце 80-х. Мы сидим у администратора и вдруг вбегает человек: «Ну двери мы еще держим, но они лезут через вентиляционные шахты!» Директор в ужасе: «Что делать, останавливать показ?» Я говорю: «Вы с ума сошли, кинотеатр тогда разгромят. Выключайте вентиляторы, чтобы никого не покалечило — пусть лезут. И объявите, что будут дополнительные показы, сегодня, завтра, я согласен».

Рашид Нугманов и Виктор Цой на съемках фильма «Игла», 1988 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

Когда вы поняли, что это будет культовый фильм?

Сразу же — когда впервые увидел Цоя, его пластичность, естественность, киногеничность. Никакого замысла «Иглы» тогда еще не было, мы обсуждали фильм про питерский рок и полнометражный проект «Король Брода». Я к тому моменту выработал свой стиль и хорошо научился работать с непрофессиональными актерами — научился различать, кто достаточно раскован, кто может держать сцену. У Цоя была поразительная пластика и врожденный актерский талант. Поначалу на сцене он танцевал. Это отличало его и от Майка, и от «Аквариума». Станиславский в конце концов свел свою систему к физическому действию — Цой, ничего про это не зная, почувствовал это интуитивно и воплощал на концертах. Совершенно новая энергия, четкие, техничные движения. Ничего подобного в русской рок-музыке тогда просто не было, это поражало. Плюс, конечно, его восточная внешность. Георгий Гурьянов потом вспоминал о первой встрече с Цоем: «Увидел такого молодого Сакамото, стильного, пластичного восточного юношу».

Съемки фильма «Игла», 1988 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

Как вы познакомились?

Это была зима 1985-го, я учился тогда во ВГИКе, был поклонником питерской рок-сцены и собирался снимать про нее курсовой фильм, будущую «Йя-Хху». Мы как-то очень быстро сошлись с Костей Кинчевым (лидер группы «Алиса». — Правила жизни), который тогда жил напротив вгиковской общаги, и начали обсуждать этот фильм. Я уже точно знал, кого хочу снять: Гребенщикова (с ним мы уже были знакомы — я однажды устраивал ему с Сашей Титовым нелегальный квартирник под видом репетиции во вгиковской мастерской), Майка (Науменко. — Правила жизни), Костю и «Алису», Виктора Цоя и «Кино». Стал ездить в Питер, договариваться. С Цоем мы встретились у метро «Владимирская», оттуда пошли пешком в рок-клуб на Рубинштейна, 13, и дошли в общем-то уже друзьями. В этот же день мы курили на черной лестнице рок-клуба и обсуждали проекты. У Виктора, когда он был задумчив, делалось очень интересное выражение лица, он так характерно наклонял голову в сторону: «Сняться? Ну давай!» Хотя сначала он сомневался: «Я же не актер, не лицедей». Но это как раз и требовалось. Я объяснил: «Ты абсолютно киногеничен и должен просто оставаться самим собой». Я привел ему в пример Брюса Ли и Джеймса Дина — оба на экране никого не играли, — и оказалось что оба его идолы. Я говорю: «Мы их соединим, у тебя внешность не хуже — а на мой вкус лучше, — чем у Брюса Ли, а ореол кумира, как у Джеймса Дина, твои восточные единоборства, твоя сценическая пластика». В общем, я его зажег.

Джоанна Стингрей, Борис Гребенщиков, Виктор Цой, Константин Кинчев и другие музыканты, 1986 г.
Joanna Stingray/Getty Images

Как вам удалось снять настолько неформатный для советского кино фильм на государственной студии?

Мы с Виктором рассчитывали, что первую большую картину я получу в 1989-м, но в 1987-м мне позвонили с «Казахфильма» — там был проект, который им нужно было спасать. Режиссер поругался с редакторами, авторы сценария чуть ли не ультиматум ставили, а до съемок оставалось полтора месяца. Кто-то придумал позвать меня — «Вот, про наркоманов, это ведь ваша тема, молодежная». Я поставил им три условия: во-первых, непрофессиональные актеры. Во-вторых, вольное обращение со сценарием — изначально там было много текста, который непрофессиональные актеры превратили бы в детский сад. В-третьих, оператор, который понимает мой метод, — я позвал своего брата, он тогда тоже учился во ВГИКе, на третьем курсе. На «Казахфильме» на все это согласились легко. То ли я убедил их своим безумием, то ли дело в том, что у меня уже были тогда сторонники, то ли звезды так сложились. Мне дали карт-бланш.

Съемки фильма «Ия-Хха», 1986 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

Вы намеренно делали авангард?

Мы делали своё кино, которого не видели на экранах кинотеатров. Я позвал Баширова, с которым уже поработал на площадке, Мамонова, который никогда до этого не снимался. В фильме всего один профессиональный актер, в эпизоде, который вы и не вспомните. К тому моменту я уже отработал свой стиль, отточил его до мелочей — он шел от Дзиги Вертова, принципа «жизнь врасплох», от французской новой волны Cinema Verite. Вертов говорил, что фильм нужно писать не авторучкой, а камерой. От сценария осталась только общая сюжетная канва. Почти все реплики мы придумывали на площадке — например, фразу «одни сидят на трубах, а другим нужны деньги» была придумана прямо там, в коридоре подвала. Во многих сценах Виктор не знает даже, что будет дальше — придется ему драться, нет? Мне нужно было, чтобы он оставался сами собой, а ему очень нравилось сниматься именно в этом стиле. Все получилось и было принято восторженно. Все чувствовали, что это какое-то новое кино. Кто-то говорил: «Ой, да у вас артхаус, зрителей не будет!» Но народ повалил. Потом Тарантино докажет, что так можно — одновременно и авторский, и зрительский фильм.

Съемки фильма «Ия-Хха», 1986 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

А можно было вообще предположить, что такое кино позволят показывать?

Во второй половине 1980-х у «Кино» был культовый статус, но вживую Цоя мало кто видел. Он мог играть в рок-клубе, на каких-то квартирниках, в кафе «Метелица». Но музыканты тогда не могли зарабатывать музыкой и уж тем более не собирали стадионы. В Москве группа «Кино» была в черном списке КГБ. Гребенщиков довольно метко назвал эту субкультуру «поколением дворников и сторожей». Виктор выбрал себе кочегарку — чтобы быть в хорошей физической форме. Мы проводили там довольно много времени. Это была кочегарка женского общежития, работа сутки через трое, и в смену Цоя все были счастливы — он отлично топил, особенно по сравнению с Сашей Башлачевым, который закидывал в топку одну лопату угля и садился пить чай. И вот молодой режиссер снимает фильм с этим рок-музыкантом из кочегарки, про банды, про наркотики, с вкалыванием иглы крупным планом. Мы были уверены, что фильм ляжет на полку.

Котельная «Камчатка». Юрий Каспарян, Виктор Цой, Сергей Фирсов и друзья, 1986 г.
Фото из архива Джоанны Стингрей

А оказалось, что это один из главных фильмов перестройки.

Да. Сначала мы хотели распространять «Иглу» пиратским способом, через сеть самиздата, на видеокассетах. Через эту же подпольную сеть расходилась музыка — «Аквариум», скажем, выпускал альбом, и через несколько дней он появлялся везде — в Новосибирске, в Свердловске, в Алма-Ате. Но все оказалось проще: сначала я показывал свою личную копию, а потом началось такое время, когда опасно стало что-то запрещать. Картина, не в последнюю очередь благодаря Кириллу Разлогову, получила 1-ю прокатную категорию, высшую из возможных для неидеологического фильма — мы об этом не могли даже мечтать. Одновременно был дебют в Берлине и премьера на фестивале в Одессе. Начался шквал восторженных публикаций в официальной прессе. На каждой киноафише было: «Игла», «Игла», «Игла». Первый отчет «Бюллетеня кинопрокатчика» — он же и последний, потому что год спустя отчетов уже не было, — указал цифру в 14,5 млн зрителей, но прокат продолжался и в 1990-м, и возобновился после гибели Виктора.

Съемки фильма «Игла», 1988 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

Как «Игла» попала в Америку?

Летом 1989-го «Иглу» увидел на Московском кинофестивале директор фестиваля Sundance Тони Саффорд — фильм взяли в основную программу, нас с Виктором позвали в Америку. Мы поехали впятером: Цой, Наташа Разлогова, Каспарян, Джоанна Стингрей и я. Фестиваль проходил на горном курорте Парк-Сити, в штате Юта, нам выделили отдельный трехэтажный особняк, где мы устраивали бесконечные вечеринки. Билеты на показ «Иглы» раскупили за неделю, и тогда же случился первый и последний концерт «Кино» в Америке. Эд Прессман (продюсер «Судьи Дредда», «Ворона», «Уличного бойца», «Конана-варвара» и многих других фильмов. — Правила жизни), японцы из Amuse Corporation, Саффорд, которого к тому времени позвали в New Line Cinema, — все предлагали совместные проекты. Прессман познакомил нас с писателем Уильямом Гибсоном (известный фантаст, основоположник жанра «киберпанк». — Правила жизни). Я слетал к нему в Сан-Франциско на личном джете попечителя Sundance, мы страшно напились джина с тоником и к утру набросали сценарий сиквела «Иглы» — приключений Моро в футуристическом Ленинграде после развала СССР.

Юрий Каспарян, Джоанна Стингрей и Виктор Цой в Беверли- Хиллз, 1990 г.
Фото из архива Джоанны Стингрей

Что могло бы случиться дальше?

Цой, безусловно, хотел бы быть глобальной звездой и мог бы ей стать. Были партнеры, готовые вложиться, была команда. Но при этом он не желал ни на йоту поступиться своим стилем. Ему не нравилось петь на английском — он говорил, что перестает чувствовать подтекст. Англоязычный альбом «Аквариума» Radio Silence ему не понравился. Он повторял: «На такое я не согласен, использовать себя я не дам». Он, безусловно, продолжил бы сниматься. Есть одно неожиданное предположение. Кино Виктора очень сильно влекло, он даже начинал делать свои сценарные наметки, набрасывать идеи. Приглядывался к жанрам, к киноязыку, мы много обсуждали самые разные фильмы. Я не исключаю, что он попробовал бы снять фильм как режиссер. Это вполне возможный вариант. Когда мы были в Америке, как раз вышли «Бэтмен» Тима Бертона и «Индиана Джонс и последний крестовый поход», и Цой с Каспаряном долго спорили, какой из двух фильмов лучше. Цой отстаивал «Бэтмена». Думаю, ему понравилась бы «Матрица» — длинные кожаные плащи, боевые искусства и бесстрастный Киану Ривз.

Съемки фильма «Игла», 1988 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

Все это довольно далеко от русского рока.

Виктор любил говорить про «Кино»: «Мы группа первого эшелона». Его тянуло вперед. Ленинградская рок-тусовка довольно быстро как бы осталась позади него, закрутилась в рок-н-ролле и застряла в вечных 1970-х. Поздние альбомы «Кино» там было принято считать слишком коммерческими. Цой в общении никогда не пытался быть рубахой-парнем для всех подряд, он поддерживал доверительные отношения только с теми, с кем ему было хорошо, с людьми, которые ему нравились и чьё мнение он ценил Тем, кто его не знал, он мог показаться едким, холодным, закрытым, даже надменным. Среди своих ничего этого и близко не было. С ближним кругом — с Наташей Разлоговой, Каспаряном, Гурьяновым, со мной — он очень многим делился, ему было важно, чтобы его правоту подтвердили люди, которые понимали, что он делает и куда хочет двигаться.

Съемки фильма «Игла», 1988 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

К героике?

Да, Виктор хотел работать с героическим мифом. «7 самураев», японская поэзия, наставления Брюса Ли ученикам, которые тогда ходили в рукописных копиях, Клинт Иствуд — все это его влекло, все это он перерабатывал и создавал нечто свое. Его интересовал герой определенного типа — одиночка, аутсайдер, который не ломается, не лицедействует и не играет по чужим правилам. В советской культуре был чудовищный дефицит индивидуализма, способов неколлективного существования. «Кино» олицетворяло собой такой способ. Когда Виктор поет «Мы ждем перемен!», он не имеет в виду перемены в политическом смысле — просто когда душно, нужно выйти, остаться собой и быть верным себе. Такого в советское время было очень мало. Цой не философ, не активист, его лирический герой ни к чему не призывает, манифест его героя — его жизнь. Это даже не самурай, потому что самурай всегда служит хозяину, сюзерену. Скорее, ронин — человек, воспитанный на идеалах бусидо, но принадлежащий только себе.

Съемки фильма «Игла», 1988 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

Съемки фильма «Ия-Хха», 1986 г.
Фото из архива Рашида Нугманова

Съемки фильма «Ия-Хха», 1986 г.
Фото из архива Рашида Нугманова