Правила жизни Эдуарда Артемьева

Я — кабинетная крыса. Я всю жизнь провел в студии.

Да, я паяю — и в первой своей студии все паял сам. Я имею представление о технической составляющей. Я читаю электронные схемы. Но сейчас это уже не нужно, потому что современные вещи невозможно чинить. Если что-то перегорит, ты просто выкидываешь и покупаешь новое.

В шестидесятые годы ничего не надо было нажимать — мы просто рисовали музыку. Ведь на синтезаторе АНС (фотоэлектронный инструмент, сконструированный в 1957 году инженером Евгением Мурзиным. — Правила жизни) музыка рисуется — определенным кодом на стеклянном поле.

Всю электронную музыку придумал Пьер Шеффер — французский инженер-электронщик, работавший на радио. Когда-то у него была идея музыки шумов, а его просто освистали.

Тарковский на съемках «Соляриса» говорил: «Мне композитор не нужен — у меня есть Бах. Мне просто нужен человек с музыкальным слухом, который организовал бы мне шум».

Чувства всегда можно передать абстрактными звуками.

В кино я оказался случайно. После моего первого опыта — фантастического фильма «Мечте навстречу» — меня лет пять никто никуда не звал. А потом режиссер Самсонов неожиданно пригласил попробоваться на фильм «Арена». Это была история про цирк, попавший в оккупацию, и меня туда позвали сниматься — в фильме была сцена с тапером. Но в итоге я оказался в роли композитора фильма. И с тех пор работаю в кино. 170 картин уже, кажется.

Я сделал все картины Михалкова, кроме фильма «Очи черные». Мы друзья больше сорока лет, и до его последней работы — «Утомленных солнцем-2» — я был убежден, что у нас есть глубокое взаимопонимание. И все же я считаю, что это выдающаяся картина, а на фильм просто перенесли все недовольство фигурой Михалкова и все скандалы с Союзом кино. Когда обстоятельства, связанные с общественной деятельностью Никиты Сергеевича, схлынут, фильм встанет на свое место.

Был у нас кот Дикуша. Дикий, со сложным характером, нападал на нас. Все ходили истерзанные. Но было в нем какое-то очарование. И поэтому терпели. 
Бетховен тоже был весьма непростой человек. Или Лист. Или Гете. Если воспринимать этих людей в связи с их характерами, то их художественные достижения можно просто зачеркнуть.

Иногда кажется, что Первый концерт Чайковского слушать нельзя — попса и больше ничего. Но послушайте его в зале с виртуозами — и будет действовать так, что будь здоров.

Оркестру никогда не найдут замены. Когда сто человек, каждый из которых индивидуальность, складываются в единое звуковое поле, то все прошибает насквозь.

Я трактую оркестр как огромный синтезатор, а музыкальные группы внутри него — струнные, духовые — как отдельные генераторы.

В современных синтезаторах уйма программ. А тех, которые тебе нужны, нет.

В электронике нужно преодолевать инструмент, залезать в глубины, выуживать из синтезатора скрытые ценности. Там — бездны. И в них надо ковыряться.

Вся поп-музыка похожа. Потому что в ней всегда слышно, как композиторы поддались соблазну и воспользовались самыми легкими приемами.

Я не чувствую в поп-музыке настоящего присутствия электроники. Поп-музыка использует синтезатор как скрипку или как орган. В ней отсутствует желание овладеть пространством при помощи тайны звука.

Нет в моей музыке ничего русского. Национальная электронная музыка — это бред. Разве что японская. Там многое от буддизма.

Пожалуй, «Иисус Христос — суперзвезда» — это самое серьезное музыкальное произведение XX века.

Была у меня мысль — сделать балет на «Солярис». Совершенно дикая идея.

Я так много работал для кино, что теперь не могу его смотреть.

Уже очень давно я выписываю журнал Keyboard. Остальные источники новостей меня мало интересуют.

Скоро авторство в музыке станет ненужным. Будут — как американцы сейчас — просто указывать название компании, которая предоставляет композицию.

Моего прадеда звали Артемием Артемьевичем Артемьевым. Моего внука зовут Артемием Артемиевичем Артемьевым. Ничего особенного. Просто захотели повторить.

Я не чувствую, что современность и советское время — две разные эпохи. Может, потому что сам не хочу меняться.

Я пытаюсь жить по заповедям. Это не тяжело.

У меня нет ни одной джазовой пластинки.

Электроника для меня — это эмоция.