Правила жизни Алексея Германа-младшего

Наша индустрия — это провинциальное безвкусное нечто, которое последние двадцать лет стоит на месте.

Мне часто снится, что папа живой, что мы сидим с ним рядом, разговариваем.

Я могу не быть брюзгой, я могу говорить, что все хорошо. Но в интернете в основном унизительные тупоумные мудаки. Это, конечно, удивительный набор идиотов.

Меня тошнит от слова «артхаус». Является ли Феллини артхаусом? Нет, он великий художник!

Мне глубоко наплевать, что кто-то понял или не понял фильм. Нельзя все время этого бояться.

Любой восточноевропейский чувак, который снимает печальное кино, как сначала все грустно жуют, потом молчат, потом трахаются, потом выясняется, что все герои фильма — инвалиды и беженцы, говорит, что это артхаус. Но это не имеет отношения к искусству.

Я становлюсь старше и костенею. Но всеми силами стараюсь этого не допускать. В жизни надо идти только навстречу неприятностям. Менять себя. Ошибаться. Но куда-то идти.

Режиссеру приходится делать ровно то же, что и многим: увольнять людей. Сейчас я понимаю: обратная сторона хорошего в профессии — это когда ты вынужден вырезать талантливых людей из фильма.

К определенному возрасту мы становимся очень одинокими. В двадцать тебе кажется, что сейчас ты чего-то добьешься, а потом будет один долгий прекрасный день без проблем. В тридцать ты думаешь, что сейчас поднажмешь и вырвешься в какую-то другую, счастливую вселенную. А в сорок ты понимаешь, что не будет ни первого, ни второго. История повторяется, люди говорят одно и то же.

Знаете, раньше были макароны по-флотски, а теперь часто приходишь в ресторан, там те же макароны, но их называют «спагетти болоньезе». Произошла подмена понятий.

Я не брал себе жену из принципа «художник», так получилось: мы одинаково чувствуем цвета, живопись, фотографию, кино. Но невыносимо жить с человеком и работать: ты беспокоишься одновременно и за свое дело, и за дело любимого человека.

Новая искренность — это пошлятина.

Ну как может раздражать море? Если раздражает, так ты идиот. Тебя раздражает осень? Ну, может быть. Но это странно, потому что и море есть данность, и осень. И русский человек. Он не такой, как другие. И не надо ожидать, что он станет иным. Достоинство у него есть. Его надо уважать.

Мне кажется, сегодня интеллигент должен держаться подальше от всех токсичных медиа — что левых, что правых.

Самое важное в жизни — это блики. Блики таланта, огни. Они в этой сумрачной комнате есть там и тут, сверху, снизу. Я радуюсь, когда их становится больше, и расстраиваюсь, когда они начинают затухать.

Я вообще обычно комментирую все вальяжно, матерно, уничижительно. Потому что иначе невозможно воспринимать нашу жизнь.

Я не люблю стаю.

Послушайте, вот что реально меня беспокоит: мне противно жить в мире, где основное событие — когда Божена Рынска что-то сказала. Мне наплевать на Божену Рынску, мне она глубоко неинтересна. У нас что, нет тем для беседы? Ну когда мы в последний раз говорили о замечательном стихотворении?

Лет десять назад меня спросили: «Как вы смотрите на свое режиссерское поколение?» Я сказал, что я абсолютно счастлив: мы толкаемся локтями, ругаемся, миримся, выпиваем, говорим приятное и неприятное. Но в этой сутолоке мы куда-то движемся.

Вдохновение нельзя как-то назвать. Это выше формата.

Некоторое количество людей в нашей стране ничего не слышали о Бродском. ≠

Записал Сергей Яковлев