Интервью с Милошем Биковичем: «Мне кажется, Богу не интересно, сколько денег у нас будет, когда мы умрем»

Сергей: Почему?
Милош: Персонаж был слишком похож на моего же Павла Аркадьевича в «Отеле "Элеон".

Сергей: Там ты тоже играешь мажора.
Милош: Я подумал: «Что я, только мажоров буду играть?» Тем более я хотел сменить жанр, уйти в драму. В итоге так и договорился с продюсерами: «Хорошо, я сыграю в "Холопе", но вы мне обещайте потом драму или триллер».

Сергей: Почему, на твой взгляд, русский зритель любит такой сюжет, когда мажора прикладывает судьба? Усталость от богатых людей?
Милош: От социальной несправедливости.

Сергей: Ты наблюдаешь это только в России или в других странах тоже?
Милош: Социальная несправедливость есть везде, просто выражается иначе, все зависит от менталитета. В России, когда у человека есть статус, он начинает относиться к другим как...

Сергей: Как к холопам.
Милош: Да. В Европе это тоже так, но выглядит иначе, чтобы никого не обижать. В белых перчатках. Я думаю, что ты ничтожество, но выражаю это так, чтобы тебе не было обидно. В России, мне кажется, богатые этому пока не научились.

Сергей: На мой взгляд, еще не сложились общественные институты, которые бы это регулировали. В первую очередь в России нет института репутации. Послезавтра никто не вспомнит, что ты вел себя как быдло.
Милош: Думаю, дело еще в том, что в начале XX века всех, кто разбогател, усердно работая, расстреляли или выгнали из страны. Появились новые богачи, которые обеспечили себе статус за одно поколение, за пять-десять лет. А когда статус приходит мгновенно, ты не усваиваешь все ценности, которые к нему приводят. Самопожертвование, работа, образование. Люди поколениями добивались этого статуса и этого богатства, поэтому и выработали модель поведения.

Сергей: Я хочу с тобой поговорить о «Балканском рубеже». Когда ты снимался в этом фильме, ты понимал, какая в России будет реакция? Тебя обвиняли здесь в ура-патриотизме?
Милош: Нет. По крайней мере, не в глаза. Но я нашел бы что сказать, я сам видел эти бомбардировки (бомбардировки Югославии силами НАТО в 1999 году. — Правила жизни). И я хорошо помню этот период, поэтому мне есть чем ответить. В данном случае (в «Балканском рубеже» я был занят еще и как сопродюсер) это не сербская пропаганда. Обычно в этой истории (нас так убеждали) сербы — злодеи. В лучшем случае в конфликте виноваты все, но сербы (по возможности) больше. Вот это — пропаганда. А «Балканский рубеж» — это взгляд с другой точки зрения.

Сергей: Проведу параллель. Она не очень правильная, но ты поймешь, о чем я говорю. Советский Союз рухнул, когда мне было семнадцать. Я четко свою жизнь делю на «советскую» и «постсоветскую». У тебя есть ощущение — довоенная и послевоенная жизнь?
Милош: Я родился в 1988-м. Три года спустя началась первая война в Хорватии, в 1993-м — в Боснии, в 1998-м вспыхнул конфликт в Ко­сове, в 1999-м начались бомбардировки. Мои первые воспоминания — санкции, пустые магазины, деньги, которые могли обесцениться за день. Помню 1999-й, когда нам говорили, что надо избавиться от Милошевича (Слободан Милошевич, в 1997–2000 годах президент Союзной Республики Югославия. — Правила жизни), что он уничтожил страну. Я все это помню. И мне кажется, все было совсем не так, как об этом говорят.

Сергей: Что сейчас происходит с территорией бывшей Югославии?
Милош: На Балканах сейчас ситуация, которую мы называем «бочка с порохом». Никто не воюет, но ситуация понятна: в каком-нибудь хорватском городе запрещают кириллицу или громят машину с сербскими номерами; албанцы сжигают сербские продукты; македонцы устраивают драку в парламенте. У Македонии и Албании назревает конфликт, у Албании и Черногории тоже. Как и у Черногории с Сербией. И это подогревается СМИ и политиками, которые таким образом набирают баллы. Ты знаешь, что в Черногории сейчас происходит?

Сергей: Нет.
Милош: В городе Подгорица люди выходят на улицы. Правительство приняло закон о происхождении имущества церквей, и к любому зданию старше 1918 года вопросы — институция должна доказать права на то, чем владеет. Короче, забирают все в свои руки. Государство забирает сербскую православную церковь.

Сергей: Зачем?
Милош: Потому что не может контролировать ее. Хочет свою, черногорскую церковь. Они хотят создать свой народ, потому что еще десять лет назад все в Черногории считали себя сербами. Меняют письменность, религию, основали новую церковь.

Сергей: Когда мне было шестнадцать, в России постоянно говорили о том, что сейчас сформируется рынок и рыночная экономика, демократия и демократические ценности, и Россия станет Европой. Географически Сербия еще ближе к Европе. После всех войн, раздела Югославии сербы ощущают себя частью Европы?
Милош: Нет. Эта ситуация напоминает то, что происходило в школе: есть банда, в которой у всех пацанов крутые ботинки. Пока у тебя не появятся такие же, ты не сможешь примкнуть к банде. Другое дело, надо ли нам это?

Сергей: Не факт. Но это традиционный посыл: «Мы должны идти в Европу». Во всем постсоветском мире это был один из главных лозунгов.
Милош: Да. Но зачем? Думаю, нам нужно развивать свой потенциал — духовный, экономический. Подлинный. Мы будем привносить в мировую культуру что-то свое, это же лучше, чем копировать их достижения. Мне кажется, эта проблема актуальна не только для Сербии, но и для России.

Сергей: Ты точно это подметил. Я приведу в пример российскую музыку. В конце 1980-х советская рок-музыка, выращенная на протесте, была очень сильной. В нулевых молодые ребята записывали новую музыку уже на английском. Они считали себя не русскими музыкантами, а международными. Естественно, никто из них не состоялся. Сейчас, может быть, ты знаешь, огромная волна русского хип-хопа. Он весь на русском языке.
Милош: Да, это возврат к корням, и это дает свои плоды. Я слышал, что в Сербии слушают русский рэп. Он переступает границы, как и русское кино. Думаю, в России есть культурное наследие, таланты, чтобы подарить миру что-то свое, а не терять себя, копируя Запад.

Сергей: Ты популярен в Сербии. Тебя в политику не приглашают?
Милош: Приглашали. Но я не пошел. Если заниматься политикой, то серьезно. А пока — не мое. Я думаю, что искусство, то, чем я занимаюсь, — важнее, потому что это над политическими конфликтами. «Ты прорусский или проевропейский? Ты консерватор или либерал?» Эти разделения искусственны. Надо делать то, что всем необходимо: работать для укрепления идентичности сербского народа. Снять еще десять, пятнадцать, двадцать фильмов, которые помогут народу понять, кто мы такие. Нужно принять здоровое отношение к своей истории, чтобы народ снова почувствовал себя достойным свободы. Мы дорого за нее заплатили. Давайте этой свободой пользоваться. Такие вопросы не решаются быстро, но давайте хотя бы начнем.

Сергей: Готовясь к интервью, я узнал, что твой старший брат — монах.
Милош: Ты не знал? Да, он монах. Причем он учился у монаха из белой эмиграции, то есть у русского, который приехал сюда после революции.

Сергей: Это был его осознанный выбор? То есть, условно говоря, он сразу после школы в монастырь пошел?
Милош: Ему было двадцать два.

Сергей: Вы часто общаетесь?
Милош: Да.

Сергей: Как это происходит? Ты общаешься с ним как с братом или как со священнослужителем?
Милош: Это важный вопрос. Я общаюсь с ним как с братом, но потом вспоминаю, что он служит. Проводит литургии почти каждый день. Я стараюсь не забывать об этом. Иногда хочу что-то ему возразить, но говорю: «Я подумаю о твоих словах».

Сергей: Ты спрашивал, почему он ушел в монастырь?
Милош: Да. Ответ простой. Он говорит, что такого чувства полноты жизни никогда не испытывал и нашел его только в контакте с Богом.

Сергей: Давай о твоих проектах поговорим. В марте вышел «Магомаев». Ты что-то знал об артисте до начала съемок?
Милош: Абсолютно ничего.

Сергей: То есть тебе просто сказали: «Был такой певец». Не российский даже, азербайджанский. Советский.
Милош: Да. Я приехал на кастинг. Мне бакенбарды приклеили, показали фотографию. Думаю, что за странный тип? Начал его изучать, уже когда готовился к роли.

Сергей: А это правда, что его вдова (Тамара Синявская. — Правила жизни) утвердила тебя на роль?
Милош: Да.

Сергей: Вы общались с ней?
Милош: Нет, мы не общались. Но сценарий она одобрила и прислала письмо в первый день съемок.

Сергей: Вы в чем-то похожи. Оба стали популярны в 19 лет.
Милош: Да. У нас есть какие-то общие моменты, я находил их, когда готовился к роли. Мы, условно говоря, иностранцы, но стали здесь своими.

Сергей: Ты изучал советскую эпоху? Ты же понимал, что это совсем другая страна.
Милош: Понимал. Но, на мой взгляд, не настолько другая. Да, иная экономика. Но дух времени, социалистические ценности — похожи. Песни, мелодии, их темы — одни и те же.

Сергей: У тебя не было проблем с погружением в дух СССР?
Милош: Нет. Я его чувствовал. Но могу сказать, что в советской эпохе больше ощущается грусть от Великой Отечественной войны. У нас такого не было, об истории Второй мировой говорят мало. Да, были партизаны, да, боролись с немцами. Да, великая победа. Но у нас это мутная история. Мы еще и с хорватами сражались, они были на стороне Гитлера — а об этом тогда не говорили, потому что мы жили рядом. Не надо было эту тему поднимать. В России снимали «Летят журавли», целую плеяду фильмов, записывали песни. А у нас — нет. Это единственная разница, которую я заметил. Остальное похоже.

Сергей: Я знаю, ты много читал Достоевского. Любишь русскую актерскую школу. Как получилось, что у тебя с детства был такой интерес к России?
Милош: Это связано с моими братом и дедушкой. Мой дед вместе с красноармейцами освобождал Югославию. Был такой случай – мне мама рассказывала – они ходили с бабушкой на русское кладбище оставить на могилах цветы. Мама спрашивала бабушку: «Ты знаешь, кто эти люди?» — «Нет, не знаю. Но к ним никто не приходит, а они тоже наши, жизнь отдали за нашу страну. Это наши братья». Такое отношение принято у сербского народа. А литературой я увлекался еще и потому, что в вузе считали так: если ты не знаешь русскую классику, ты вообще вряд ли способен играть.

Сергей: Я брал интервью у Роберта Макки (сценарист, автор учебника по сценарному мастерству «История на миллион долларов». — Правила жизни), он приехал в Россию читать семинар. Он сказал мне: «Не знаю, зачем вы меня приглашаете, я сам учился на ваших — на Чехове, на Достоевском, на Немировиче-Данченко, на Станиславском. У вас великая школа, вы просто не можете ее развить». Мне тогда так обидно стало. Он же правду говорит.
Милош: Да.

Сергей: Какие еще проекты у тебя сейчас?
Милош: Недавно вышел «Отель "Белград". Фильм, в котором я показываю свою страну. Мне обидно, что русские почти не знают, что такое Сербия. Что там их любят, что там весело, вкусно и погода лучше, чем у вас.

Сергей: И это все в фильме есть?
Милош: Да, и еще юмор и любовь! Он идет в кинотеатрах России и Сербии. Еще в этом году впервые в истории на русской платформе вышел сербский фильм. Это мой продюсерский дебют, «Южный ветер». История про наркотрафик.

Сергей: Через Балканы?
Милош: Транш через Балканы: Турция, Болгария, Боливия, Черногория, Сербия и транзит в Европу. Интересная для меня роль.

Сергей: Ты играл?
Милош: Да, я в главной роли и сопродюсер. На Балканах «Южный ветер» собрал рекордную кассу за последние 15 лет. Для меня это важный проект здесь, потому что, возможно, с его помощью мы сможем открыть дверь для сербского контента в Россию.

Сергей: Ты снимаешься и продюсируешь. Сам пока не снимаешь?
Милош: Нет. Но я готовлюсь. Хочу попробовать себя в качестве режиссера.

Сергей: Как тебе разница в творческих подходах Клима (Шипенко, режиссер «Холопа». – Правила жизни) и Михалкова (роль в «Сол­нечном ударе» Никиты Михалкова стала дебютом для Биковича в российском кино. — Правила жизни)? С кем тебе было легче? Как они на тебя повлияли?
Милош: Клим — молодой режиссер, он в начале своего пути. Амбициозный и талантливый парень. Я учусь у него, но проекты мы делаем вместе. Михалков — опытный. Поэтому на него ты смотришь как на учителя. Он о чем-то скажет, и ты его слова десять дней будешь обдумывать. Искать один смысл, другой, третий.

Сергей: Ты получал предложения из Голливуда? Что ты вообще об этом думаешь?
Милош: Года два назад получал приглашение на пробы. А лет шесть или семь назад какой-то голливудский продюсер приехал на Балканы и искал актеров для местных съемок. Но я отказываюсь от таких предложений. Их всегда представляют как билет туда, в Голливуд, но это не так. Не думаю, что там ждут не дождутся русского или сербского актера. По крайней мере, раньше было так. Сейчас появились Netflix, HBO, много платформ.

Сергей: Ты успеваешь за ними следить?
Милош: Нет, не хватает времени.

Сергей: Что тебе запомнилось из того, что ты в прошлом году посмотрел?
Милош: «Охотник за разумом», «Рик и Морти», последний сезон «Игры престолов». «Фарго» посмотрел все три сезона.

Сергей: Ты посмотрел «Паразитов» («Оскар» за лучший фильм в этом году. – Правила жизни)? Эта история показалась мне очень российской.
Милош: Да, фильм о человеческой природе.

Сергей: Ты помнишь тот момент, когда твоя мама узнала, что ты суперзвезда? Что она тебе сказала?
Милош: Помню, что мне сказал брат. «Сейчас ты перестал быть просто собой. Теперь ты — символ». Он меня хвалил, хотя я этого не ожидал — меньше всего ждешь, что тебя монах начнет хвалить. Но он знал, как сильны мои внутренние механизмы борьбы с самим собой. Какими деструктивными они бывают. Поэтому в моменты, когда я отказывался признавать свои достижения, — он поддерживал меня. А если я становился самодовольным — критиковал.

Сергей: Мама всегда верила, что ты будешь актером?
Милош: Верила, наверное, но ее это не сильно воодушевляло. Когда моя карьера пошла в гору, она поддерживала меня, но не придавала ей особого значения.

Сергей: Что ты ей купил с первого большого гонорара?
Милош: Квартиру в Белграде. До этого — привез шапку меховую из России, она такие любит. Но подарки ей не особенно важны.

Сергей: Ты мне рассказывал, что вырос в криминальном районе.
Милош: Да. Карабурма. Не самый крутой район. Мы часто переезжали, у нас не было своей квартиры.

Сергей: Чем занималась твоя семья в Югославии?
Милош: Это была семья богатых землевладельцев. Потом пришли коммунисты, все отобрали. После войны дед работал в колхозе.

Сергей: А мама, папа?
Милош: Папа был директором крупной австрийской компании.

Сергей: Вы должны были неплохо жить. Отец ездил в Ав­стрию. Привозил тебе джинсы, кроссовки?
Милош: Я не застал хорошей жизни, брат застал. Когда я родился, началась война. Все закрыли, и отец остался без работы. Мама работала дефектологом. Родители были способными людьми, с высшим образованием. Папа очень хорошо зарабатывал, пока был директором компании. Открывал представительства по всей Югославии. Но в том, как все обернулось, я вижу плюс. Мне кажется, Богу не интересно, сколько денег у нас будет, когда мы умрем. Не интересно, что мы успели сделать, — для него это все смешно. Другое дело, какими личностями мы смогли стать. Насколько научились думать, любить и прощать. Как далеко ушли от животных и смогли ли стать людьми.