Юля Ахмедова: «Чтобы зрителю было интересно, должен быть конфликт. В стендапе, поскольку ты на сцене один, это конфликт с самим собой»

Юля Ахмедова: «Чтобы зрителю было интересно, должен быть конфликт. В стендапе, поскольку ты на сцене один, это конфликт с самим собой»

Ахмедовой не нравится, когда делают акцент на том, что она — женщина-комик, и тем не менее: Юлия — самая популярная женщина в российской стендап-комедии на сегодняшний день, а еще первая женщина-комик, которая получила авторское шоу на федеральном телеканале. О том, почему она не боится шутить о депрессии и одиночестве, каково комику из Воронежа начинать карьеру в Москве, должен ли стендап всегда быть смешным и нужна ли ему социальная функция — в интервью Ахмедовой для проекта Правила жизни Stand Up.

Поздравляю вас с выходом концерта «Нет харассменту» (29 марта 2020 года на ТНТ и Premier вышла запись концерта Ахмедовой. — Правила жизни). Я попросила ссылку до премьеры — мне прислали, насколько понимаю, финальный монтаж.

С матом или без мата?

С матом, но он там запиканный.

На Premier будет незапиканный.

Мне очень понравилось. И я удивилась, потому что на русском языке никогда такого не слышала. У вас риторика западных комиков, и вы поднимали темы, которые для меня как для женщины очень актуальны.

Я расскажу, что меня в этом концерте цепляло. Первый блок — это, соответственно, харассмент, то, ради чего затевался концерт. Второй — про депрессию. И поскольку надо было добавить что-то полегче, в конце есть блок про мужчин и женщин. Хотя я тоже не считаю это тривиальным — он смешной и хорошо сформулирован.

Самая тяжелая часть была про депрессию — по заходу, по всему. Видно было, что тяжело такой юмор слушать и воспринимать. А лучше всего заходил, разрывал зал блок про мужчин и женщин. И это меня всегда так задевало! Я думала: «Блин, ну это же самое простое». А когда я поехала в Америку с туром, там часть про харассмент как раз хорошо работала, потому что не надо было объяснять, что это.

То есть вы меняли текст концерта под зарубежные гастроли?

Нет. Но если здесь я говорю: «Поаплодируйте, кто знает, что такое харассмент», или рассказываю, кто такой Харви Вайнштейн, или что Моника Левински — это та, а Билл Клинтон — это тот, то в Штатах этого было не нужно. Для них харассмент — это насущная проблема. Я помню, как поехала [с концертом] в первый город после Москвы. Приезжаю, говорю: «Концерт называется "Нет харассменту", поаплодируйте те, кто знает, что это такое». И там вообще человек 30 захлопали. Но это не самое удивительное. Самое удивительное, что никто не знал о ситуации с Леонидом Слуцким (депутат Госдумы. В феврале 2018 года четыре журналистки обвинили его в сексуальных домогательствах. — Правила жизни). Когда я рассказывала, что он трогал журналисток за лобок, у людей это вызывало искренний шок. То есть даже то, что у нас здесь, в России, происходит, для большинства все равно какая-то не очень интересная, не очень актуальная тема. Кстати, многие журналистки, которые были на концертах, говорили потом: «Спасибо за Слуцкого — что рассказали, что вы говорите об этом. Эта тема для нас очень важна».

Когда два года назад мы говорили с Олей Страховской (первый главный редактор фем-издания Wonderzine), она сказала очень интересную вещь про кейс Слуцкого — что думская комиссия по этике ничего не смогла бы сделать, потому что для того, чтобы можно было оценить каким-то образом его действия (то, что он журналисток хватает за лобок), у нас должны быть этические нормы, которые говорят, что так нельзя. А у нас сами женщины-депутаты говорят: «Меня что-то никто ни за что не хватает, наверное, это с журналистками что-то не так». Вы согласны?

Я считаю, что не нужно здесь все сводить к журналисткам и к именно этому делу. Как я говорю в своем концерте, это проблема всей страны. У нас не только журналистка депутату не может дать отпор. Я, например, работодателю не могу тоже, кто-то еще кому-то еще. То есть, в принципе, если у нас в сторону женщин проявляется какая-то сексуальная агрессия, то «виновата в этом женщина». Была еще одна важная для меня тема, которая в итоге не вошла в концерт, — что бы ты ни надела, это не оправдывает насилие. Пусть даже ты голая на улицу выйдешь — это не оправдывает насилие. У меня была мысль сказать женщинам: «Вы никогда не виноваты. Никогда».

Несколько лет назад я пришла на работу, а мне начальник говорит: «Ничего себе сиськи». И я расстроилась — не потому, что он мне так сказал, не потому, что я не сказала ему: «Да вы охренели». Я промолчала, ушла, а потом сидела и думала: «Зачем я такую футболку надела».

То есть как бы вы виноваты в том, что у вас грудь было видно?

Да ее даже не было видно, на мне просто была обтягивающая футболка. Еще лет десять назад я сама была с точно таким же мышлением — «я сама виновата, зачем я так оделась».

Вы начинаете концерт с обсуждения кейса Харви Вайнштейна. За время, которое прошло с момента записи, дело успели завершить и посадить его в тюрьму на 23 года.

И у него нашли коронавирус.

Да, и у него нашли коронавирус, хотя это, я считаю, уже чересчур с точки зрения кармы, но что ж. Этот приговор вызвал очень бурное обсуждение в русскоязычном фейсбуке.

Да, я читала.

Как вы думаете, достаточное ли это наказание или чрезмерное?

Когда я готовила концерт, я посмотрела про Харви Вайнштейна все фильмы, которые только выходили, прочитала все что можно. И мое окружение, все мои друзья знают, насколько я погружена в эту тему. Так вот, когда вынесли приговор, мне столько людей прислали ссылки на эту новость! А в день, когда ему поставили диагноз, я проснулась — а у меня в телефоне 100 SMS: «У него коронавирус! Ты видела?» В какой-то момент я поняла, что у меня передоз [от информации о харассменте]. Но приговору я была рада. Я сначала к Вайнштейну относилась так: «Ну, вот есть такой злодей, удобно это использовать». Но в конечном итоге я его воспринимала уже как настоящее чудовище. Вот он для меня — чудовище. Я не хочу рассуждать, большой срок или маленький ему дали. Но то, что его наказали, что для всех это будет уроком, примером, — это очень круто.

Какой процент из того, что вы говорите на сцене, правда с вами происходило?

Суть — то, что важно, — всегда правда. То, что я говорю про харассмент, — это правда то; то, что я говорю про психиатра, — тоже. А когда я в каком-то разгонном материале говорю: «Парень не дает мне свою машину» — естественно, это просто какие-то шутки.

Но для большинства людей стендап — это театр. Например, у меня в мае закончился тур, а в сентябре появилась волна новостей о том, что я лежу в психиатрической клинике. Не встречали такие?

Встречала. Когда я начала вас гуглить, уже со второй страницы поисковика самые популярные новости — о том, что вы лежите на лечении.

Для меня это так смешно. Я проехала 30 городов, не считая Америки и Германии, где рассказывала, что хожу к психиатру. Столько журналистов было у меня на концертах — ни один не спросил у меня ничего об этом. Но как только появилась одна новость, все мне стали звонить и писать, просили прокомментировать. Я отвечала: «Посмотрите мои монологи. Я семь лет рассказываю о том, что я хожу к психологу». Причем у меня даже в концерте был блок о том, как я лежала в этой клинике. Большинство журналистов и зрителей до сих пор не понимают, что комик искренне рассказывает, о чем он думает, что для него важно.

Вы в концерте шутите на очень серьезные темы, личные. Каково это — выходить в зал, где сидит несколько сотен человек, и шутить про свою депрессию, про одиночество?

У меня вообще нет никаких зажимов [на такие темы]. При этом могут быть зажимы на шутки про секс, когда я думаю: «Блин, не слишком ли это пошло?»

При этом вы очень лихо заканчиваете концерт «Нет харассменту» шуткой о том, что вам нельзя заниматься анальным сексом.

Кстати, был миллиард сомнений вплоть до финального монтажа, оставлять ее или нет. Я понимала, что она в концерте не играет никакой роли, но большинство людей именно ее запомнят. Вот в Воронеже у меня был концерт, после которого в одном из городских изданий этой шутке посвятили отдельную большую статью, что-то вроде «Юлия Ахмедова призналась, что у нее есть трудности в половой жизни». Но, честно говоря, я ее оставила, потому что у нас там недобор был по времени.

Один из героев нашего проекта о стендапе Денис Чужой сказал в интервью, что в стендап не пойдет счастливый человек, который полностью доволен собой и своей жизнью, потому что комик через шутки свои проблемы прорабатывает. Вы согласны с этим?

чтобы зрителю было интересно, должен быть конфликт. Неважно, драма это, комедия, фильм, театр, книга — что угодно. В стендапе, поскольку ты на сцене один, это конфликт с самим собой — ты пытаешься что-то перебороть.

Нет. Но я согласна с тем, что чтобы зрителю было интересно, должен быть конфликт. Неважно, драма это, комедия, фильм, театр, книга — что угодно. В стендапе, поскольку ты на сцене один, это конфликт с самим собой — ты пытаешься что-то перебороть. Тогда это интересно слушать.

Должна быть саморефлексия?

Да. Но, с другой стороны, если ты, допустим, антигерой, у тебя может быть не внутренний конфликт, а внешний. Условно, если Навальный будет два часа рассказывать о том, как он бьется и у него что-то не получается, как его обливают (не знаю, чем там его обливали) или сажают. Я сейчас так говорю, словно я за Навального, на самом деле просто хочу сказать, что у него есть мощный внешний конфликт. И я бы посмотрела его концерт, мне было бы интересно.

Вы мне сказали на съемке, что очень не любите, когда про вас говорят как про «женщину-комика». И тем не менее вы первая женщина-комик, у кого есть свой проект на федеральном телевидении — это ваше новое шоу «Нам надо серьезно поговорить», которое запустилось совсем недавно на ТНТ.

Когда мне говорят, что я где-то первая — неважно, «первая, у кого вышел концерт», «первая, кто сделал проект», — вот это «первая» как будто накладывает на меня какую-то ответственность.

Но это же правда. Вы и правда первая. Валентина Терешкова вот первая в космос полетела.

Да, но никто же не говорил ей: «Как плохо ты полетела. Надо было слетать не так. Можно было слетать гораздо лучше». Мне не нравится эта ответственность — «ты первая, а значит, должно быть хорошо». То, что со мной происходит, — это просто мой карьерный путь. Возможно, мой первый концерт будет очень плохим, а десятый будет очень хорошим. И это не зависит от того, первая я его сделала или нет.

То есть вы хотите, чтобы у вас было право налажать?

Оно у меня и есть. Но когда мне говорят: «Ты первая женщина, которая...» — получается, как будто за мной стоят женщины и я им пробиваю путь.

Но ведь отчасти так и есть. Вы лидер мнений, и вы говорите про какие-то важные вещи, о которых не говорят большинство людей с медийным весом. Наверное, вам пишут ваши поклонницы, за что-то вас благодарят. Ваш концерт несет и образовательную функцию.

У нас комик не воспринимается как лидер мнений. Я этого не чувствую. Вот когда мне кто-то после моего концерта в комментариях пишет: «Мне пришлось выйти из зала и погуглить», — это для меня круто. Или когда какой-то мужчина написал мне большое письмо: «Я даже не думал, что женщине это [приставания] может быть неприятно, я много прочитал и посмотрел, спасибо». Мне хочется, чтобы творчество имело смысл. И пока, к сожалению, если говорить о стендапе, то смысл — в смешно-несмешно. Я тут посмотрела новый концерт Эллен Дедженерес (американская актриса, комедиантка, телеведущая, обладательница 11 премий «Эмми», дважды вела «Оскар». Открытая лесбиянка. — Правила жизни). Она в нем рассказывает, как сделала камин-аут и что после него изменилось в ее жизни. Вы смотрели этот концерт?

платье, пальто, все Inshade; перчатки, Glove.me, «Секция, ГУМ»; кольца, Oscar de la Renta; Oscar de la Renta; Gem Kingdom; серьги, Natia x Lako; туфли, Aquazzura

Концерт не смотрела, но мне очень нравится Эллен и я за ней слежу.

Я вам очень советую посмотреть. Он очень откровенный и честный. И если честно, в блоке про камин-аут не очень много было юмора. Он был откровенный, крутой, интересный, но, возможно, где-то недошученный. А я на это смотрела и ловила себя на мысли, что тоже хочу где-то, может быть, не так уж смешно, но донести какую-то правду, которая мне важна. У нас к этому, к сожалению, пока не готовы — что ты можешь комика несколько минут слушать и не смеяться. Мы [комики] не то что не публичные... Ну то есть кто такая Юля Ахмедова в медийном пространстве? Никто.

Почему «никто»?

Я имею в виду, почему должны люди сидеть за экраном телевизора и думать: «Ничего себе, она говорит, что депрессия может убить человека, это реально болезнь, как шизофрения». Они не для этого включили концерт. Наверное, Познер имеет такой вес, что если он напишет стендап-концерт и у него какие-то большие куски вообще будут несмешными, но это будет правда, он все равно ее донесет. А я понимаю, что пока не могу.

Мне кажется, что это не связано со стендапом как со сферой. Условно, есть Синтия Никсон, которая сейчас баллотируется в мэры Нью-Йорка, одна из самых известных фем-активисток, а есть Сара Джессика Паркер — их обеих прославил «Секс в большом городе», но они совсем по-разному используют свой медийный вес. У вас есть полмиллиона подписчиков в инстаграме, и вопрос в том, что вы им будете говорить, а не в том, чего они от вас ждут. Нет?

Соглашусь, в этом тоже соглашусь. Например, когда я писала концерт, у меня вообще не получалось сделать блок про психолога смешным. Мы сидели с Русланом Белым в одном кабинете, и я говорила: «Блин, у меня не получается. Это плохо». А он мне говорил, что это не будет очень смешно, это априори сложная тема. У меня есть эти комплексы: «Блин, наверное, это надо вырезать и вставить про то, что я не могу выйти замуж» (грубо говоря).

А у вас есть какая-то такая же сверхидея в вашем шоу «Нам надо серьезно поговорить»? Для тех, кто еще не смотрел: в этом шоу к вам приходят пары, в которых девушки заранее рассказывают о какой-то проблеме в отношениях, и эти проблемы вы со сцены обсуждаете. Такая смесь стендапа и реалити. Есть какая-то сверхзадача у этого шоу?

Да. Я просто всегда стесняюсь об этом говорить, потому что мне кажется, что мне скажут: «Ой, Юль, ты это все надумала». Но мне это шоу интересно делать, в том числе потому, что я вижу здесь социальную функцию. Я помогаю реальной женщине с ее проблемой. Причем не одной женщине, а целому срезу. Например, у нас был выпуск, где проблема была в том, что чувак играет в компьютерные игры, — так нам пришло заявок 20, наверное, в которых на это жаловались. И ты понимаешь, что эта проблема важна. Возможно, что-то изменится у пары, которая к нам придет, а может, другие посмотрят — и у них тоже что-то изменится. Я не говорю о том, что компьютерная зависимость — это та проблема, которую можно решить стендапом. Но женщина может показать это своему мужчине и сказать: «Вот, посмотри, я же тебе говорю, что это ненормально».

Потому что по телевизору показали?

Да, потому что показали. Или когда к нам пришла девушка — ее муж постоянно шутил над тем, какая она толстая, — я брала интервью, а у нее слезы... Ты делаешь стендап, а потом она записывает видео и говорит, что он вообще перестал шутить на эту тему. И ты думаешь: «Блин, прикольно». У нас получилась юмористическая программа, но изначально в ней для меня есть какой-то социальный подтекст.

Мы говорили с Сашей Гудковым, и он сказал очень интересную штуку. Что Россия — сексистская страна, и в юморе это проявляется так, что женщины больше любят смотреть по телевизору на мужчин и мужчины больше любят смеяться над шутками других мужчин. Получается, что женский юмор остается нишевым. Вы согласны с этим?

Я, когда играла в КВН, всегда говорила, что женская команда никогда не станет такой же успешной, как мужская. Потому что в мужской команде — только правильно меня поймите — есть секс. Когда у тебя мальчики красиво одеты, поют какую-то красивую финальную песню — у них фанатки, которые смотрят, плачут и думают: «Боже мой!» Ни одной женской команде такое не светит.

Почему?

Потому что есть мужская энергия. Но мне кажется, что в стендапе неважно, красивый ты, старый, больной или здоровый. Более того, мне кажется, чем больше ты некрасивый или больной, тем успешнее станешь. Меня этим жанр и привлекает: неважно, как я буду выглядеть, постарею ли, что в жизни у меня произойдет, — я смогу продолжить выступать. Тем же девочкам из Comedy Woman нужно держать свою планку, лицо, чтобы быть популярными. В стендапе этого нет.

Мне хочется, чтобы творчество имело смысл. И пока, к сожалению, если говорить о стендапе, то смысл — в смешно-несмешно.

В одном из ваших немногочисленных интервью была фраза, дословно: «Я переехала в Москву, было тяжело». Ни больше ни меньше вы не сказали. Как вы решились на переезд в Москву и каким был период после этого переезда?

Как у всех — не было ни на что денег. Все было по сравнению с Воронежем очень дорого. Помню, у меня был шок, когда я смотрела, сколько стоят продукты, сколько стоит подстричься, сделать маникюр, как далеко надо было жить и в какой маленькой квартире, чтобы была возможность ее снимать.

А вы переехали, уже имея работу, или сначала переехали, а потом ее искали?

Еще в Воронеже я начала работать со Славой Дусмухаметовым (креативный продюсер телеканала ТНТ. — Правила жизни), который тогда еще не был той величиной, которой стал сейчас. В какой-то момент он сказал: «Давай-ка ты переезжай в Москву, будешь приходить в офис, будем заниматься проектами». Потому что невозможно было уже работать дистанционно. И вот я переехала, и первым проектом, над которым мы стали работать, был Comedy Woman. Я подружилась с Сашей Гудковым и моим напарником Тимуром Каргиновым. Но было очень тяжело. Это был запуск, и никто не знал, как это должно в итоге выглядеть. Мы писали сразу несколько программ, уходили в три часа ночи с работы, а приходить обратно нужно было чуть ли не через четыре часа. Помню, я жила у друзей, и до них мне часа полтора надо было ехать на такси. Я спала на полу, на матрасе, и параллельно пыталась искать квартиру. Я думала: «Господи, как вообще люди это вывозят». Помню, нам с Тимуром после рабочей вечеринки Comedy Woman в кинотеатре «Соловей» нужно было дописать какой-то номер, а рядом был ресторан из японской кухни. Мы сели писать, заказали кофе, нам приносят меню — а мы понимаем, что ничего не можем заказать.

Потому что денег нет?

Да. Потому что все это очень дорого. Когда к нам [на ТНТ] приходят молодые авторы, комики, я вижу, что им всем тяжело. Но я и про себя знаю, что не сразу начала жить в своей квартире в Москве, есть в каких-то хороших заведениях, покупать хорошую одежду.

А на каком проекте вы работали, когда поняли, что можете больше не считать каждый рубль?

Только после того, как у меня началась гастрольная деятельность с проектом Stand Up на ТНТ. Ни для кого не секрет, что для комика основные деньги — это гастроли, а больше всего он зарабатывает на корпоративах. К сожалению, как продюсер, как автор я не могу заработать такие деньги, которые зарабатываю в качестве комика. Например, уже полгода или месяцев восемь я совсем отказалась от выступлений, потому что мы занимаемся над проектом «Нам надо серьезно поговорить» — его надо было дописать, проверять, выступать. Как ведущая этого шоу, как продюсер я зарабатываю меньше, чем если бы сейчас написала концерт и проехала с ним по России. С другой стороны, сейчас, когда все концерты прикрылись [из-за карантина], очень хорошо, что у меня есть работа, за которую мне платят зарплату. В общем, деньги начались, когда появились гастроли.

А вы выступаете на корпоративах?

Нет, вообще.

А почему? Мне кажется, за них и у комиков, и у музыкантов самые большие гонорары.

Это самые большие деньги, но я это называю «моральное изнасилование». Я не могу.

Потому что вы говорите, а люди едят?

Они едят, они тебя не слушают. Стендап для меня — жанр обнажения. То есть я прихожу, рассказываю о своих проблемах, а люди хотят есть, танцевать, пить, и им вообще не надо вот это. После корпоратива встаешь с утра и думаешь: «Зачем я на это подписалась?»

То есть вы все же выступали какое-то время?

Да. Когда я делала ремонт в квартире, я ехала на корпоратив и думала: «Так, ну, это ламинат». Но как только ремонт был закончен, я перестала выступать на корпоративах. Поняла, что всех денег не заработаешь. Может быть, когда ты поешь — это одно, а когда ты пытаешься разговаривать с людьми и пьяные люди тебе начинают отвечать... У меня был какой-то корпоратив, где я говорю: «Мне 30 лет, я не замужем», а там начинается: «А че ты не замужем?» И начинают каждую мою фразу комментировать. Короче, для меня это испытание. Мои близкие знают, что я всегда беру два корпоратива перед Новым годом, зарабатываю хорошие деньги, потому что это двойная ставка, — и все. Но в этом году я не выступала. Мне проще — я отвечаю только за себя и родителей. У каждого мужчины-комика есть дети, семья. А если я что-то не заработаю — ну, съезжу отдохнуть не в суперотель, а в отель поскромнее. И все равно это будет гораздо прикольнее, чем выступление на корпорате.

У меня последний вопрос. Что делать, если ты выходишь к залу, шутишь — а людям не смешно?

Ничего. Это опыт. Нужно идти писать новый материал.

А обидно?

Конечно.

Как выходить из этого? Мне кажется, что это как если бы тебя ведром холодной воды окатили.

Раньше я после такого выступления каждый раз «уходила из стендапа». (Смеется.) А сейчас привыкла. Когда ты работаешь над материалом, у тебя всегда получается что-то хорошее, что-то плохое. Тут по-другому никак. Когда я только начинаю писать новый материал, я пишу первый лист и иду выступать с ним, называю это «эссе» — размышления на тему, без юмора, чтобы понять, это вообще интересно зрителю или нет. Еще можно прикрыться старым материалом, чтобы не уйти совсем «в тишину». Но это больше для того, чтобы если после тебя выступает комик, ты не просадил его выступление.

Интервью — Анастасия Полетаева

Монтаж — Евгений Труфанов

Фото — Даша Почерк

Стилист — Ольга Чуковская

Макияж и прически — Фариза Родригез

Ассистент фотографа — Константин Руденко

Продюсер — Анастасия Милованова

Редакция Правила жизни выражает благодарность сотрудникам театра Crave и лично Елизавете Павловой за помощь в организации и проведении съемки.

Также благодарим телеканал ТНТ и социальную сеть ВКонтакте за поддержку проекта