12 апостолов: Михаил Зыгарь
При написании книги сложно не скатиться в крайности, сохранить трезвость и сторонний взгляд, ведь ты имеешь дело уже не с журналистикой, а с литературой — у драматургии свои законы. Как тебе удалось сохранить это равновесие в книге «Вся кремлевская рать»?
Мне кажется, это не сложно, если у тебя нет личного отношения к героям. Это не пустые слова. Я повторял их и всем своим ньюсмейкерам, с которыми общался: я представляю себе все происходящее так, как если бы это уже случилось сто лет назад. Как если бы я писал не про людей, которых знаю, а про тех, которые... В общем, это была своеобразная репетиция...
Проекта «1917»?
Да. То есть я абсолютно так же относился к героям книги, как к личностям историческим. У меня ведь нет ничего личного ни к Керенскому, ни к Милюкову, ни к императрице Александре, ни к Николаю Второму. Многое из того, что они сделали, сейчас может казаться ошибкой. Но мне хочется понять, что мотивировало каждого. У меня нет никакого предубеждения. Я не начинаю работу, заранее зная ответ. Одно дело — ты понимаешь, что всегда пишут про Сечина в газетах и пишешь то же самое, другое дело — ты пытаешься... встать в его ботинки и посмотреть его глазами.
Как при этом не исказить восприятие и найти правду?
Ее не существует. При том что нужно к ней всегда стремиться. Когда все уходит в прошлое, девиаций у каждого становится все больше, поэтому чем дальше правда от нас, тем сильнее она различается у разных людей. Тут очень сложно искать среднее арифметическое. Конечно, всегда хотелось опираться на те версии, которые мне рассказало большинство людей, и они кажутся правдоподобными. Я историю каждого человека пытался подвергнуть сомнению и, если мог, спустя некоторое время задавал один и тот же вопрос несколько раз, чтобы сравнить ответы.
Кем ты себя видишь через три-четыре года? Видишь ли ты свое будущее в медиа — западных или российских? Я имею в виду СМИ, работающих с сегодняшней повесткой.
Я создал себе новую модель медиа. Меня не устраивала сегодняшняя повестка, я хотел создать другую. Поэтому я пока придумал проект с повесткой столетней давности. Это что-то среднее между медиа и современным искусством. Меня не оставляет ощущение, что у нас идет такой арт-перформанс, созданный по всем правилам медиа. Мы работаем так, как если бы современные СМИ существовали сто лет назад и освещали бы те события сегодняшними методами.
Есть ли у тебя понимание, что герои из прошлого — все же не мы, что важнее выявлять не схожесть их с нами, а различия? Или ты, наоборот, пытаешься через современную упаковку соцсетей показать некое сходство?
Я бы назвал это сближением, а не сходством. Они не такие же, как мы. Просто мне хочется показать, что они нам близки и что они такие же люди, а не какие-то бумажные персонажи с песьими головами. Хочется, чтобы это были люди, которых легко себе представить.
У тебя не было опасения, что молодые пользователи «ВКонтакте» воспримут этот прием (создания аккаунтов участников событий 1917 года. — Правила жизни) как прикол и будут относиться к историческим персонажам как к своим соседям?
Почему нет? Это нормально. Меня такой подход устраивает. Это лучше, чем если бы их вообще никак не воспринимали. Классно, если подростки будут воспринимать Зинаиду Гиппиус, Павла Флоренского, Николая Бердяева, великую княгиню Елизавету или Бертрана Рассела как сегодняшних знаменитостей или френдов «ВКонтакте».
Кстати, когда «1917-й» кончится, какое продолжение ты видишь?
План был закончить шоу 18 января 1918 года, в день, когда матрос Железняк говорит, что устал и учредительное собрание расходится по домам. ≠