Правила жизни Филипа Дика
Пожалуй, меня можно назвать неоплатоником с легким уклоном в гностицизм.
Раньше фанаты научной фантастики были просто троллями, дурачками. Чудовищно невежественные люди с большими странностями. Поэтому я читал научную фантастику тайком.
Я уничтожил все свои ранние рукописи.
Придумать героя невозможно. Вымышленных персонажей — сотворенных ex nihilo, из брови Зевса, — не существует. За основу всегда берется реальный человек. Надеюсь, однажды они соберутся вместе и вышибут из меня все дерьмо.
Не уверен, что можно научиться писать.
В университете — а это было как раз накануне Кореи — нужно было проходить военную подготовку. Я разобрал винтовку M1 и отказался ее собирать. Может, она до сих пор лежит где-то разобранная, потому что я засунул одну маленькую детальку внутрь другой маленькой детальки так, чтобы никто не мог ее оттуда вытащить. Я был страшным леваком. Но разорвал с левыми, когда они скатились к насилию.
Позже я погрузился в субкультуру настолько опасную, что и сам стал носить пистолет. И сам удивлялся, насколько легко мне это далось.
Я расскажу вам анекдот, который кое-что объясняет про наркокультуру. В округе Марин, Калифорния, «Ангелы Ада» украли у военных боевое вещество, которое полностью дезориентирует противника. У человека просто вырубается центральное зрение — остается только боковое. Так вот, «Ангелы» продавали его направо и налево. Люди возвращались и брали еще.
Наркотики — это риск. В сущности, ты всегда заключаешь с ними пари.
Под амфетаминами я выдавал 68 страниц готового текста в день. Я содержал четверых детей и жену с довольно разорительными вкусами: ну, она купила себе «ягуар» и так далее.
Я уже никогда не буду таким плодовитым, как раньше.
Ненавижу отвечать на вопрос, сколько раз я был женат. С самой последней моей бывшей женой — а мне пришлось пронумеровать их список — у меня очень, очень хорошие отношения.
Как-то раз жена приходит домой и спрашивает: «Что читаешь?» Я отвечаю: «"Путеводитель заблудших" Моисея Маймонида» (Моше бен Маймон — талмудист, философ и мистик XII века. — Правила жизни). А она говорит: «Знаешь, я навела справки у своего преподавателя, и он сказал, что в настоящее время ты, вероятно, единственный человек на планете, который читает Моисея Маймонида». Я просто ел сэндвич с ветчиной и читал.
Акт письма — это антидот и детоксикация.
Прошлой ночью я читал второзаконие с комментариями рабби Герца. Я думал: «Боже ты мой, все эти предписания — заботиться о нищих, больных, беспомощных, обездоленных — работали три тысячи лет. А теперь в школе отменили горячие завтраки, стариков оставляют без соцзащиты, и каждый сам за себя».
Кажется, часы перевели назад, и мы снова в Римской империи.
Мне казалось, что за экранизации я получаю астрономические суммы. А потом мы выпивали с Рэем Брэдбери, я рассказал ему о своих делах, и его чуть не хватил апоплексический удар. Он сказал, что я неудачник, и таким, скорее всего, и останусь. Я был раздавлен. Я-то всегда считал, что мне платят очень хорошо.
В
Мы живем во времени, когда дух жестокости веет над землей. У меня есть несколько близких друзей, и я замечаю у них эти симптомы: когда-то все они были идеалистами из антивоенного движения. Недавно я пожертвовал немного денег для беженцев в Камбодже, где люди голодают, — так друзья надо мной просто издевались. Говорят, Пол Поту понравится рис, который ты ему послал, — не беженцам же он достанется! И они-таки заставили меня прочувствовать, до какого абсурда доходит эта моя глупость — пытаться помочь гибнущей цивилизации.
Я категорически против религиозных институтов.
Я бы определил метафизическое как нечто, что, будучи наблюдаемо более чем одним человеком, не позволяет наблюдателям прийти к единому мнению относительно того, что именно они видели или пережили.
Когда у нас только родился сын, давление у меня было такое, что инсульт мог случиться в любой момент. И ребенок тоже был при смерти. Но мы об этом не знали. Сверхъестественное существо сказало мне, чтобы мы ехали в больницу. Нас обоих прооперировали.
Оно говорит женским голосом. Оно дает подсказки только тогда, когда я полностью выдыхаюсь, пытаясь найти ответ самостоятельно. Оно начало говорить со мной еще в школе. Оно очень немногословно — несколько емких фраз, никогда больше. Его можно услышать, засыпая, или в момент пробуждения. Мне приходилось быть очень внимательным, чтобы расслышать его. Голос звучит так, как будто оно находится за миллионы миль отсюда.
Чего вы от меня хотите: правды или скромности? Правды? Хорошо. В прошлый раз я родился в Ассирии в первом веке нашей эры. Я был тайным христианином по имени Фома. Римляне убили меня очень жестоко — они задушили меня на гарроте. Это снится мне всю жизнь. Воспоминания очень ясные, отчетливые. Однажды нахлынуло так, что я попросил жену посмотреть, нет ли за дверью римлян.
Как-то я пробыл Фомой целый месяц. Мы с ним разные — он гораздо круче меня.
Надеюсь, этот раз — последний. Я устал. Последние две тысячи лет я борюсь с Римской империей в самых разных ее формах. Например, сегодня это правительство США. Пусть они оставят меня в покое — и я оставлю в покое их.