Федор Бондарчук: «Я никогда не хотел быть "непонятым гением»

Пока фотографы выставляют свет, Бондарчук показывает мне один за другим фрагменты «сборки» своего нового фильма «Притяжение». На экране айфона пришельцы, приземлившиеся в Чертанове, вступают в бой с представителями нашей неуютной цивилизации. Мне хочется спросить, отчего местом высадки выбрано Чертаново, а не Патриаршие, на которых, по утверждению местных жителей, все прошлое лето гадили пришельцы, но вместо этого я делаю комплимент графике.

СЕРГЕЙ МИНАЕВ: Графику делала западная команда?

ФЕДОР БОНДАРЧУК: А где у нас сейчас Запад? Я не знаю. Мир изменился. С нами работают белорусы и русские, американцы и индусы. Я уже привык, что можно ночью по скайпу позвонить в Новую Зеландию Дэйву Уайтхеду (композитор, звукорежиссер и саунд-продюсер «Притяжения». — Правила жизни), и он, в секунду, прямо при тебе, не отрываясь от китайской лапши, вышлет аудио, как звучит экзоскелет в «Притяжении». А ты параллельно смотришь по удаленке, как Иван Бурляев, композитор картины, записывает симфонический оркестр в Праге, а из Америки присылают апдейты графики Арману Яхину в Main Road Post (российская студия по производству визуальных эффектов для кино. — Правила жизни). Один из специалистов, которые делали нам движки пришельцев, оторвался от работы над «Трансформерами», потому что его торкнуло нереально, что русские заходят в такое качество! С графикой смешной момент был. На YouTube у англоязычного трейлера «Притяжения» 90% положительных отзывов. А оставшиеся десять процентов — это наши, русские, которые заходят туда, чтобы оставить комментарий в стиле: «Конечно, это вам не Industrial Light & Magic! Графон, как всегда, говно». И тут же следующий комментарий: «Ребят, отличная у вас графика, я сам работаю в Industrial Light & Magic». Возвращаясь к команде. Разные люди работали. Я поменял всю команду. Не то что я не захотел со своими работать, просто это было принципиально важно для меня. Все молодые, все неопытные, все талантливые, все горят глазами. Такой обмен энергиями. Я такой энергетический спрут, говорю: «Дайте мне ваш талант, отдайте мне все». А они мне: «А ты давай, что у тебя есть». Вот так мы и существовали.

С.М.: А как ты этих людей находил?

Ф.Б.: Например, наш оператор Миша Хасая, 28 лет, снял одну большую полнометражную картину «Холодный фронт». По этой картине я его и нашел. Говорю, какой интересный парень. При этом 80% из того, что происходило на нашей площадке, он не знал, потому что нет опыта: он все постигал прямо на площадке. Опыт важен, но энергия, взгляд — я этого хотел. Поэтому выглядит картина «Притяжение» немножко не как компьютерный мейнстрим.

С.М.: Скажи мне теперь как продюсер. Денег у зрителя стало меньше. В моем понимании во время кризиса российское кино должно проиграть, потому что зритель выберет очевидные блокбастеры: на «Звездные войны» пойдет, на Marvel. Что в этом году с прокатом было?

Ф.Б.: Суперуспешных фильмов не было. Разве что «Экипаж» побил несколько больших американских релизов. Я действительно нуждаюсь, как и мои товарищи, и коллеги, чтобы на русское кино ходил зритель. Потому что мне тогда проще выходить в прокат. Мне сложнее выходить, когда проваливаются картины.

С.М.: Почему последние двадцать лет не снималась фантастика? Я помню «Обитаемый остров», который был коммерчески не успешен. Это был серьезный удар для тебя?

Ф.Б.: Да, финансово только недавно из этой ситуации вылез. Пять лет назад последние долги закрыли.

С.М.: То есть вы семь лет отдавали долги?

Ф.Б.: Да. Там были большие сложности. Да и вообще сложный проект. Адов проект. 222 солнечных дня.

С.М.: А зачем ты тогда в него полез? Гордыня?

Ф.Б.: И она тоже. Это же был 2005 год. Понадеялся я на себя сильно. И переоценил свои возможности. Но я обожаю эту картину. Она дико сложная. И у нее есть своя фан-зона, которой я дорожу.

С.М.: Тут в фейсбуке (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) у Антона Долина были дебаты по твоему поводу, но, как обычно, без тебя. И Долин написал, что-то вроде «Бондарчука очень любят зрители и ненавидят именно за это критики и многие коллеги». Что такого понимает про современного зрителя Федор Бондарчук?

Ф.Б.: Я никогда не хотел быть «непонятым гением». Мне хочется со зрителем на их языке разговаривать. Законы мейнстрима, кино для большой аудитории, отличаются от тех, которые работают в артхаусе. Глубокое заблуждение, что режиссер, снимавший удачные фестивальные работы, придет с теми же правилами к многомиллионной аудитории — и вдруг все засверкает. Это утопия. Здесь вообще другие законы работают! А я эти законы знаю. Я прошел школу «Сталинграда» у великого Юрия Озерова, баталиста, которых в кино очень мало. Которых нет. Эта его знаменитая панорама наступления советских войск на несколько минут экранного времени, которую снял с вертолета оператор Слабневич в Сталинграде, где танки все идут, идут — все вживую, все настоящее, компьютерной графики нет. Я там работал вторым ассистентом режиссера и как артист еще служил. И я бы не брался за свой «Сталинград», если б не убедил коллег и партнеров, что это может быть интересно большому зрителю. Ты же помнишь, ты же был в самом начале этого пути. Кроме меня в такой концепт никто не верил. Я для себя решил, что все-таки работаю для большого зрителя. Если на одной чаше весов — призы, критика, а на другой — зритель, то я работаю для зрителя.

С.М.: А ты ранимый человек? Когда о тебе пишут: «снова лысый пришел, деньги государственные взял и снимет очередное говно» — ты до сих пор переживаешь?

Ф.Б.: Я до сих пор все это читаю. Как правило, одно и то же: «лысый, государственные деньги, папу не переплюнет». Запретить. Убить и так далее. Читаешь все это быстро-быстро. А потом — раз, комментарий по делу.

С.М.: При всем успехе «Сталинграда» мы оба помним, как на первом этапе и многие критики, и охранители начали просто сечь шомполами кино. Бондарчук — как он вообще посмел такую тему взять? Что за голливудский подход? А теперь выходит фильм «28 панфиловцев», и те же охранители говорят: нельзя ругать, вы что, мрази, на святое покусились? А вроде война одна и та же. Почему так происходит?

Ф.Б.: Потому что в «Сталинграде», как и во всех моих картинах, был вызов и эксперимент. Многие тогда кричали, что я вольно обошелся с сакральной темой Великой Отечественной войны. Почему снято для iMax 3D? Это вам что, марвеловский комикс? Кто вам позволил такую цветокоррекцию сделать? Мы привыкли к консервативной, копченой или черно-белой картинке. Зачем вы это трогаете? А вот трейлер у вас под ремикс What a wonderful world, ве- ликой песни Армстронга... Это с кем-то согласовывалось вообще? Может, вы Родину не любите? А почему у немца главная роль? Да потому что я не хотел показывать пузатых, карикатурных фрицев из журнала «Крокодил»! Молодым людям нужно объяснять, что против нас воевала действительно сильная, лучшая на тот момент армия мира, которой мы хребет переломали. И опять же, я считаю, что ответы на все вопросы дает время. Наверное, неловко писать: «Мне нравится "9 рота" Бондарчука, лежит на полке, я ее тысячу раз пересмотрел». Это написать нельзя — нехорошо. Я в самолете однажды летел рядом с известным критиком. Вижу, сидит и смотрит кино на планшете и чуть ли не слеза у него наворачивается. Я думаю: что же он такое смотрит? «Армагеддон» Майкла Бэя он смотрел. Только ни в коем случае нельзя об этом говорить.

С.М.: Федор Сергеевич, что тебя снова потянуло в мир фантастики?

Ф.Б.: По большому счету нет никакой фантастики. В «Притяжении», если заменить слово «инопланетяне» на слово «другие», получится та же история, которую мы ежедневно в новостях видим. Про события в Бирюлеве, про конфликт в Кондопоге, про поселок Плеханово под Тулой, в котором цыгане подрались с коммунальщиками. Можно взять, смонтировать кино из этих кадров. Для меня как для режиссера разницы в этих событиях нет. «Другие» плохо себя повели. Но мне даже не это интересно. Я хочу понять, как мы в этой ситуации себя поведем. Дадим ли себе шанс оценить ситуацию? Попытаемся ли услышать тех, кто не похож на нас? Мы же обожаем находить врагов! Парадокс в том, что это самый простой способ объединиться. Черно-белый мир сразу становится ясен и понятен. В детстве район на район дрались. Помнишь почему? Да просто так. Вот у них там, через дорогу, какие-то неправильные люди живут. Затем выяснилось, что настоящий враг из соседнего города приезжает. Говорят чуть иначе, одеваются как-то странно. Хорошо, что потом повзрослели и поняли, что самый страшный противник в другой стране засел. А что надо, чтобы иностранцы роднее матери с отцом показались? Я тебе скажу: инопланетяне. Появятся на горизонте рептилоиды — сразу перестанете различия в ДНК искать! И этот космический идиотизм будет продолжаться бесконечно, пока мы не поймем, что нет никаких «других».

С.М.: А как следует воспринимать «других», если они молодые, пассионарные, агрессивно занимающие новые территории? Европа с «другими» последние лет десять говорит на языке мультикультурализма, а в ответ получает в своих столицах кварталы, не желающие учить чужой язык, принимать чужую культуру. Кварталы, из которых, как в Ницце, иногда выезжают грузовики и врезаются в толпу.

Ф.Б.: Это столкновение цивилизаций. Вот про это я и снимал. Да, у нас есть инопланетяне и космический корабль. Да, мы придумали, что цивилизация «других» освоила воду как альтернативный источник энергии и т.д. Но история не про то, как «быстро и качественно отключить у пришельца правую щупальцу», или как взорвать кольца, которыми обрамлен корабль, чтобы лишить его подвижности. Мне не интересна технология борьбы с внеземным разумом. Мне интересна реакция людей. К примеру, у нас военные выступают в роли защитников, а не в роли агрессивных ястребов. Да, они не идеальны, они тоже совершают ошибки, но в какой-то момент именно у них хватает мудрости дать человечеству шанс переоценить ситуацию, остановиться и подумать.

С.М.: А простые люди как на все это смотрят? В финале главная героиня, девочка из Чертанова, вышла замуж за инопланетянина, и они родили игуанодона?

Ф.Б.: Люди разные. И смотрят они тоже по-разному. Героине придется большой путь пройти, прежде чем она перестанет видеть в пришельце только врага. И вот тогда выяснится много всего интересного. Честно говоря, я в этой картине — за рептилоида. Мне важно донести: прежде чем что-либо взрывать или поддерживать ту или иную группу, выдохните, попытайтесь понять... Слова произнесите...

С.М.: Скажи мне, а откуда весь этот эскапизм то в прошлое, то в будущее? Большинство сериалов, которые выходят на отечественном телевидении, они практически все про вчера. Это шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые. Федор Сергеевич Бондарчук у нас снимает фильм про чужих. Но он про Чертаново снимает не с живущими там чертановцами и чертановками, а про инопланетян. Настоящего не существует?

Ф.Б.: Сейчас мне интереснее, что будет завтра. Я не делаю ничего специального в отношении выбора жанра. Делаю то, что меня по-настоящему увлекает. Знаю, что обязательно сниму фильм о любви, на двоих, в одном объекте, построенный на восьмерках, например. Нет, если серьезно, то мир вокруг — неисчерпаемый ресурс для создания историй о нем. И в будущем я найду тему, сценарий, где главными будут человеческие отношения, разбор, актерское нутро. Но здесь и сейчас мне интересно смотреть про волонтеров, которые подписались полететь на Марс «в одну сторону». Ребята в буквальном смысле готовы променять все на свою мечту. А мы, работая с фантастическим материалом, воплощаем свои мечты. Что-то из того, что придумали, сбылось, что-то нет, но каждый удачный проект — это работающая модель, которая может научить, показать, предостеречь... Кроме прочего, это безумно интересно — придумывать систему координат, в которой это будущее будет происходить. Станет ли будущее миром интернет-анархистов, как в «Мистере Роботе», или миром андроидов, как «Мире Дикого Запада». А кому-то интересно с утра до вечера смотреть, что мы жрем, зеленая это или красная еда, пробиотики или белковая диета. Вот здесь уже все эти разговоры... Они боятся будущего — и только поэтому не хотят туда заглядывать.

С.М.: А мы вместо этого предпочитаем сидеть на виртуальной кухне 1970 года и петь «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»?

Ф.Б.: Все разговоры сводятся на извечные, любимые темы: вот раньше, в наши времена, было о-го-го. А где сейчас Тарковский? Безусловно, кино, как и литература, музыка, переживает волнообразные скачки. Цой, Кинчев, «Асса», Сергей Бодров появились тогда на пике глобальных изменений. Кто-то надеется на Буслова, Хлебникова, Хомерики, Германа-младшего... Кто-то ждет новую волну...

С.М.: Недавно депутат Госдумы Чернышев вышел на трибуну и прочитал речь о том, какую страну просрали в 1991 году. «В зале Госдумы присутствуют те, кто видел, как рушилась великая страна, и я хочу, чтобы мы не забывали и осуждали людей, которые допустили это». Голову парня 1991 года рождения занимает повестка 30-летней давности.

Ф.Б.: Я тебе отвечу другой историей. Мы картину «Притяжение» показывали фокус-группам, начиная еще от сценария. И наша любимая аудитория — это двенадцать-восемнадцать лет. Свободная, легкая, юморная, очень умненькая! Я иду в Stadium Live и смотрю этих ребят на концерте Twenty One Pilots. Тексты на английском, сложный речитатив, а все восемь тысяч человек свободно наизусть кричат. Затем они поступают в институт и к двадцати пяти годам — щелчком — превращаются в других людей. Это страшные консерваторы. Это люди, камуфлирующие свою речь цитатами из новостей. Между восемнадцатилетними и молодыми людьми двадцати пяти лет разница чудовищная. Помнишь, среди молодежи провели опрос, кем они хотят стать, и все решили стать чиновниками? Я ужаснулся.

С.М.: А чего ты ужасаешься? Они видят, что очень комфортно жить топ-менеджером Газпрома, еще лучше — чиновником. Вот это настоящие герои нашего времени. Молодой парень видит их по телевизору, на улицах, в ресторанах и говорит себе: окей, мне надо попасть в эту грядку. Кого можно предъявить обществу в качестве нового героя?

Ф.Б.: Никого не показываем. Говорим, что запроса такого нет. А запрос есть, только он не выполняется. Я не думаю, что все шибко рады наблюдать ровно одни и те же лица в Государственной думе. Возьми любое политическое шоу, тот же шоу-бизнес. Там все люди нашей юности. Выглядят только получше. А есть другие герои. Оксимирон, Скриптонит, Фараон. Есть каналы в Telegram, где куча талантливых людей пишут. И у них свой мейнстрим, который с нашим даже не пересекается! Миллионы поклонников!

С.М.: Но ты же сам рассказал, что как только этим любителям Фараона и Оксимирона становится 17, они приходят в институт и хотят стать чиновниками Газпрома или депутатами Госдумы. Что с ними происходит? В институте пытают, что ли?

Ф.Б.: Не знаю. Я и сам думаю: где этот переход, этот разлом? Когда он происходит? Или у них сексуальное взросление наступает? Или дело в том, что они идут в институт, вступают в новую взрослую жизнь и играют по взрослым правилам? Может быть, это не они такие, а игра? Или они так представляют себе современное общество и пытаются вписать себя в систему координат? Я очень жду появления новых героев, которые своими проектами будут подталкивать страну в будущее. Таким людям я всегда готов помочь — вот моя рука. Давайте вместе делать новые проекты! Снимайте кино, прыгайте без парашюта, читайте рэп. Но не превращайтесь в серую массу. Я не говорю: «Какой молодой и талантливый, лучше отойди в сторонку». Наоборот, я себя рядом с ними проверяю. Я делюсь, и с радостью. Для меня это важно. Помогать людям — важно. Делиться опытом — важно. Мне доставляет это невероятное удовольствие. Я никогда не говорю: «Я снял». Я говорю: «Мы сняли». Люди, которые работали над «Притяжением», — я без них ничего бы не сделал. Мы отмечаем всех в титрах, для меня важны титры. Внутри профессии мы три года жизни тратим на одну картину. И это маленькое упоминание для меня важно. У меня репутация в индустрии — я ей дорожу.

С.М.: Мне часто говорят, что в России отсутствует институт репутации.

Ф.Б.: Я категорически против этого. Я дорожу своей репутацией, дорожу своей фамилией. Есть какие-то вещи, важные для меня. Это уважение к людям, с которыми работал, к самому себе, к профессии. Меня коробит от слова «киношники», меня никогда так не называли, и я никогда никого так не назову. Я не знаю этого слова и не хочу знать. Так я воспитан. Такая у меня семья. Возвращаясь к институту репутации. Для меня это не пустой звук. ¦

Благодарим за помощь и содействие кинотеатр «Пионер» и кафе «Пион».