10 лекторов из публичных лекториев: Максим Кронгауз
В 1991 году мы с коллегами организовали первую Летнюю лингвистическую школу в Дубне и, конечно же, я читал на ней лекции. Это был мой первый подобный опыт, причем и лекционный, и организационный. Школа существует до сих пор, а я по традиции ее открываю и читаю первую лекцию. После этого я организовал лингвистические циклы в Политехническом музее, где собирались сотни слушателей, но сейчас не организую ничего — только читаю лекции по приглашениям.
Деньги никогда не были для меня главным стимулом. Важнее внутренний интерес, поэтому я постоянно меняю темы, смотрю на язык под разным углом: язык и власть, язык в интернете, разговор с детьми, язык и политкорректность. Я люблю новые аудитории и новые сближения. С удовольствием участвовал в обсуждениях языка театрального радикала Кастеллуччи или языковых табу в нашем обществе. Но лекции — это работа, и за нее надо платить. Бесплатно я готов читать лекции только школьникам и учителям.
Я видел очень разные аудитории. Часто выступаю перед студентами, учеными, писателями, но еще чаще читаю открытые лекции, на которые может прийти кто угодно. Со своими книгами езжу по книжным ярмаркам, выступаю в книжных магазинах, библиотеках. Несколько раз открывал лекциями учебный год в школах. Это была приятная и ответственная миссия. Раньше любил выступать в экзотических местах. Однажды я чуть не прочел лекцию в тюрьме, но тюремное начальство в последний момент чего-то испугалось.
Как-то меня пригласили в Пермь выступить на фестивале и заодно прочитать лекцию в книжном магазине неподалеку. На первой площадке я выступил при полном зале, а на вторую пришли всего две женщины и один случайный покупатель. Но разговор все равно состоялся, и, кажется, все были довольны.
Труднее всего читать лекцию незаинтересованной публике. Такое случилось, наверное, один раз на телевизионном проекте, где собирали молодежную аудиторию, даже не сообщив тему лекции. Во всяком случае, какой-то парень перед лекцией вдруг завопил: «А про что это?!» Девушки следили только за тем, как они выглядят, и сидели, аккуратно сложив руки. Расшевелить аудиторию мне удалось только в начале второй части — рассказал о новых приветствиях и применил их на практике.
Я вообще не стремлюсь поразить слушателей совершенно новой информацией. Я стараюсь, чтобы новое естественно ложилось на уже существующий фундамент. Иногда я даже не делаю вывод сам, а аккуратно подвожу к нему слушателей. Поэтому после моих лекций — а иногда и текстов — возникает иллюзия, что все это было известно. «Как так известно? — спрашиваю я, — А разве это вы знали, а это?» — «Нет, не знали». Это означает, что знание пришло естественным путем, не разрушая картину мира, а встраиваясь в нее. Это менее эффектно, но более эффективно.
Вообще, статус популяризатора науки сильно изменился. Если в самом начале нулевых годов — о девяностых даже и не говорю — они были белыми воронами, не слишком уважаемыми в научном сообществе (зачем вообще объяснять кому-то, чем мы занимаемся?), то сегодня это вполне почетная и востребованная деятельность. И как результат и престижа, и моды появилось относительно много молодых людей, успешно читающих лекции. Правда, по тем же причинам появилось много случайных людей и среди слушателей, и среди лекторов, но они, думаю, постепенно отпадут.
Я себя популяризатором не считаю. Я не пересказываю научные идеи, переводя их с научного языка на общедоступный. Научный язык иногда помогает решать проблемы, потому что он более точный, но иногда мешает, потому что затемняет смысл и сужает его. Мне же, помимо моей научной деятельности, интересно говорить о больших и трудно формализуемых проблемах. Это как раз удобно делать на обычном языке, объясняя что-то слушателям или разговаривая с ними. Так что я не популяризатор, а, скорее, разговариватель, как бы странно это ни звучало.