Сергей Бурунов — о чиновниках, Зеленском, личных страхах и о трудном пути к славе

Сергей Бурунов: Я всю жизнь мечтал стать летчиком. Поступил в летное училище, в военное. Черт меня дернул, мы съездили в Кубинку (там базируется действующий авиаполк. — Правила жизни), а я же романтик. Я мечтал сказать когда-нибудь: «Тамара, принеси нам кофейку», как Жженов в «Экипаже». Чтобы стюардессы, погоны. Я проводил детство у деда с бабкой, а там недалеко аэропорт Домодедово. Я часами стоял и в небо смотрел.

Минаев: Сколько курсов ты проучился?

Бурунов: Два.

Минаев: И увлекся актерской игрой?

Бурунов: Не сразу. Сначала пародировал наших офицеров из училища. Ребята с курса играли в КВН, меня взяли, и мне понравилось. Тебе зрители хлопают, жизнь бурлит, все не по уставу.

Минаев: Это какой год?

Бурунов: 1995-й. Потом я постепенно забил на учебу. Накопились долги по экзаменам. В отпуск я не поехал, написал рапорт об отчислении. Папа прилетел из Москвы (а учился я в Волгограде, в Качинском высшем военном авиационном училище), голос сорвал, как сейчас помню: «Забери рапорт! Ты не понимаешь, что в Москве происходит!»

Минаев: Ты телевизор не смотрел?

Бурунов: Нет. Мы не смотрели, у нас была минутка политинформации.

Минаев: И в 1996-м ты отваливаешь в Москву?

Бурунов: Да, отваливаю и возвращаюсь домой. А папа-то был прав! Тут шаром покати.

Минаев: Чем ты начинаешь заниматься?

Бурунов: Папа устраивает меня к своему однополчанину в какую-то строительную компанию. Меня взяли в управление строительством объектов культурно-бытового значения. Зоопарк они строили. Меня назначают «инженером по кормокухням». Папин однополчанин говорит: «Делать ничего не нужно, просто сиди за столом, будем платить тебе зарплату». Ну я и сидел. А потом начался кошмар. Ко мне подошел какой-то дяденька и говорит: «Где кормокухни? Из-за тебя три верблюда сдохли!» Я сбежал оттуда, потому что понял, что так невозможно, я же ничего в этом не понимаю.

Минаев: Ты еще не поступил на актера в этот момент?

Бурунов: Я слонялся то туда, то сюда. Родители в ярости, домой меня не пускают. Папа с кулаками бросается: «Ты в какое положение меня перед Юрием Борисовичем поставил!»

Минаев: Это мы сейчас смеемся, а тогда была трагедия.

Бурунов: Да. Я не знал, куда идти.

Минаев: Работы у тебя нет, образования нет, верблюды из-за тебя сдохли.

Бурунов: Мне сказали, что там и лошади при смерти по моей вине. Я тогда вспомнил, как однокурсник у меня спрашивал, когда мы в КВН играли: «Может, в артисты пойдешь?» А куда? Я знал, что есть Щукинское училище. Других не знал.

Минаев: И ты пошел поступать.

Бурунов: Я пошел на подготовительные курсы. Мама схватилась за голову. Говорила папе: «Скажи ему что-нибудь, смотри, что он наделал!» Папа впал в кататонию, у мамы слезы, она валокордин как чай пила. Самое страшное, что папа в какой-то момент сказал: «Ладно, хрен с тобой». Он смирился. В Щукинском я каким-то чудом дошел до конкурса, так же, как и в Школе-студии МХАТ, куда тоже пробовал, на курс к Олегу Павловичу Табакову, царствие ему небесное. Я делал все, что мог: пел, танцевал, с глазами срущей кошки читал стихи.

Минаев: Какой был год?

Бурунов: 1997-й. Я в итоге пролетел, но меня взяли в эстрадно-цирковое училище им. Румянцева (Карандаша). Был такой факультет эстрады. Там я видел все. На шпагаты садился, мячиками жонглировал. А в 1998-м снова возвращаюсь в Щукинское и поступаю.

Минаев: В 2002-м ты выпускаешься и сразу попадаешь в «Большую разницу» (пародийное шоу на Первом канале. — Правила жизни)?

Бурунов: Нет, не сразу. Я выпускаюсь с дипломом «Артист драматического театра и кино». Выдали дипломы, мы побухали — и все, ни в один театр нас не взяли.

Минаев: Сколько тебе было? На что ты жил?

Бурунов: 21 год. На что-то жил. Что-то мне мать подкидывала. Я пытался работу найти, ходил, спрашивал. Официантом устраивался, на день-два меня хватало.

Минаев: Вот ты рассказываешь это, а я думаю, тебе же будто кто-то сверху говорил: «Иди в грузчики, бухгалтеры, менеджеры, куда угодно! Но не надо тебе в актеры!» А когда к тебе по-настоящему слава пришла?

Бурунов: «Большая разница» началась в 2007-м, закончилась в 2012-м, а потом случился кризис. Я должен был сниматься у «Квартала-95» (студия, снимавшая юмористические передачи и выросшая из одноименной команды КВН. — Правила жизни) в серьезном проекте. Они меня утвердили, были пробы в Москве.

Минаев: А потом начался конфликт на Украине.

Бурунов: Да. И мне сказали: мы все сокращаем, финансирования нет.

Минаев: В советское время в футболе был такой приз «За волю к победе». Несмотря ни на что ты делал свою работу. Я не знаю, через что ты прошел. Что тебя держало? Это же какой стержень надо иметь. Ты не думал: «Все, пойду мебель собирать»?

Бурунов: Было. Но именно в такие периоды отчаяния нарисовывалась какая-то надежда. И я как-то перебивался.

Минаев: Как перебивался?

Бурунов: В какой-то момент у меня появились заказы по дубляжу. Потом позвали на озвучку. Я даже не спрашивал, сколько заплатят, просто вгрызался в это. Стоял у микрофона днями и ночами. В 2003-м я озвучивал первое полнометражное кино за Мэттью Макконахи, «Как отделаться от парня за 10 дней» — была такая комедия. В 2005-м появился Леонардо ДиКаприо.

Минаев: А в зените славы твои родители тебя увидели?

Бурунов: Когда я в «Большой разнице» играл, мама гордилась. Отец собирает какие-то вырезки из «Комсомольской правды».

Минаев: Этот номер Правила жизни посвящен чиновникам и разным сторонам их жизни. На мой взгляд, образ российского чиновника ты воплотил на экране блестяще. Мне один чиновник сказал: «Люди смотрят "Домашний арест" и говорят: "Какая комедия!" А это же документалка!» Что тебе люди говорят? У тебя есть знакомые чиновники?

Бурунов: После «Поли­цейского с Рублевки» общаются со мной в основном сотрудники МВД. Не столько общаются даже, сколько почему-то считают коллегой. Гаишники документы не проверяют, честь отдают.

Минаев: То есть после того как ты в одной там рекламе стоял в позе йога и лазал по скалам, тебя будут принимать за инвестора? (Смеется.)

Бурунов: А, ты об этом! (Смеется.) Ну, на самом деле хорошее приложение-то, даже такому чайнику, как я, объяснили, куда лучше деньги вкладывать.

Минаев: То есть люди реально не видят границы между ролью и человеком?

Бурунов: Они говорят: «Товарищ полковник, Владимир Сергеевич (имя персонажа Бурунова в сериале "Полицейский с Рублевки". — Правила жизни), разрешите селфи сделать? Извините, что отвлекаю, понимаю, вы на службе».

Минаев: Давай вернемся к чиновникам. Как ты готовился к «Домашнему аресту»?

Бурунов: Как говорит Гэри Олдман, хороший сценарий не нужно читать, его надо считывать. А у «Ареста» сценарий настолько хорошо написан, что мне оставалось по написанному сыграть.

Минаев: Я со многими чиновниками общался, но до сих пор не могу понять их мотивацию. У них много денег, казалось бы, напиши заявление и уходи на пенсию. Но, как твой герой в «Домашнем аресте», они продолжают планировать какие-то схемы. Зачем? Все заканчивается инфарктом либо тюрьмой.

Бурунов: У Слепакова же есть песня — «Сколько денег нужно».

Минаев: Ты думаешь, все из-за денег?

Бурунов: Деньги меняют людей. Власть и деньги, даже небольшие. А большие деньги — мгновенно!

Минаев: Но у них уже есть большие деньги. Куда еще?

Бурунов: Хочется этого финансового потока еще глоток сделать.

Минаев: Ты думаешь, их держит не власть, а желание украсть?

Бурунов: Власть — это одно. Но у тебя же потребности растут, ты оперируешь другими суммами. У тебя меняется сознание. Они не понимают, как живет обычный человек. У меня была машина в кредит, я снимал квартиру. Взял в банке кредитную карту, чтобы хоть по каким-то долгам расплатиться. Нет денег и все. А как это — нет денег? Ты перестаешь это понимать. У тебя статус. Понимаешь? Статус!

Минаев: Это вечный спор. В чиновники идут люди с червоточиной или они приходят нормальными, а потом становятся говном?

Бурунов: Мне кажется, это какие-то первобытные понятия. Власть дает тебе силу. Это работает на уровне инстинктов. Как в программе про животных на National Geographic. Собственно, и женщины это чувствуют. У тебя есть бабки, значит, у тебя есть сила. На чьей стороне сила, брат? Балабанов уже обо всем рассказал. Есть бабки — есть гарантии. Почему в этой, скажем так, социальной группе так много красивых женщин? Потому что женщина выберет сильнейшего.

Минаев: Ты рассказал про «Квартал-95». Ты с Зеленским был знаком?

Бурунов: Шапочно. Он как-то приехал, мы поздоровались — и все.

Минаев: Ты бы в политику пошел, если бы предложили?

Бурунов: Что ты имеешь в виду?

Минаев: Ну тебе сказали бы: «Серег, сейчас пойдешь в партию, потом в Госдуму».

Бурунов: Мне кормокухонь хватило. Я не хочу в горящий тур в Ма­гадан уехать. Я туда не рвусь, потому что это отдельная наука, в ней надо быть смолоду.

Минаев: Ты считаешь, люди, которые ей занимаются, много в ней понимают?

Бурунов: Это их выбор. Идиотом я не хочу быть. Что я буду там делать? И какое ко мне будет отношение, если мне уже сейчас в комментариях пишут: «Скоморох, клоун»?

Минаев: Ты читаешь комментарии?

Бурунов: Конечно.

Минаев: Ты обижаешься?

Бурунов: Конечно. Ну а как? Я этой профессии посвятил, можно сказать, лучшие годы своей жизни, но я не скоморох и не клоун! Кем я буду в Госдуме? Или какую должность я займу?

Минаев: Я почему спросил, знаешь ли ты Зеленского. Интересно, какая у него была мотивация, когда он решил пойти в президенты.

Бурунов: Не знаю.

Минаев: Он миллионер. У него множество ролей, его любят в стране, а он — в политику.

Бурунов: Если бы все так просто было. Я заметил, у нас все после третьей стопки понимают в политике и в искусстве. И в футболе еще! Я процитирую сейчас своего летчика-инструктора. У меня был период отчаяния, я для души посещал аэроклуб. И однажды заикнулся, не послать ли мне все к черту. Говорю: «Пойду я в летчики, людей буду катать, а потом в авиакомпанию». А он говорит: «Я летаю на этом самолете 35 лет и только сейчас могу с уверенностью сказать, что могу самолет посадить нормально». Говорит, понимаешь, Сережа, в авиации надо быть смолоду.

Минаев: Ты это запомнил?

Бурунов: Конечно. А что в политике? В качестве кого? Я себя не вижу там. Я лучше в своей профессии сделаю что смогу. И я только сейчас начинаю понимать, что я вообще могу сделать. А если выйду, то куда? На минное поле? Политика — это другая нау­ка, ей надо учиться. Это как люди в комментариях, которые учат тебя кино снимать. Ты же не знаешь, как его снимать! Люди не просто так поступают в профессиональные вузы, проходят конкурс, сдают экзамены, и до выпуска доходят далеко не все. Понимаешь, сейчас такое время — случайных людей. Везде.

Минаев: Просто с языка снял.

Бурунов: Кумовство повсюду! Авось и случайные люди. Страшные времена настали! Надо умнеть, надо как-то озадачиться. Задуматься – куда я иду, кто я?

Минаев: Ты себе часто такие вопросы задаешь?

Бурунов: Задаю. Начал задавать. Старею. Что я делаю, куда иду, зачем мне это? Надо же прийти к осознанию в какой-то момент, а не биороботом быть, как в песне «Безумные роботы» Антонова. Прекрасная песня! Знаешь ее?

Минаев: Я вообще люблю творчество Антонова.

Бурунов: Я хочу ему поклониться низко.

Минаев: Ты воцерковленный человек? Ходишь в церковь?

Бурунов: Нет, извините.

Минаев: О смерти часто думаешь?

Бурунов: Думаю.

Минаев: В одном из интервью ты сказал, что ходил к психологу.

Бурунов: Ходил.

Минаев: А зачем? Русские же не ходят к психологам.

Бурунов: Ну в какой-то момент... Я запутался.

Минаев: В какой момент?

Бурунов: Наверное, после смерти мамы. В 2010 году. Когда я столкнулся с нашей медициной, у меня вообще сознание поменялось. Эта смерть многое перевернула. Раньше я о таких вещах не задумывался. До 2010 года был один человек, после — стал другим.

Минаев: Сколько лет маме было?

Бурунов: 63.

Минаев: По тебе так сильно это ударило?

Бурунов: Ударило так, что еле выстоял. Наступил момент, когда нужно было строить какие-то планы, а я понял, что не знаю, что дальше.

Минаев: Ты понял, что оказался один? Чего боялся?

Бурунов: Всего. Я потерял самого главного человека в моей жизни. Наверное, страх одиночества.

Минаев: У тебя была семья на тот момент? Жена?

Бурунов: Нет, я был один.

Минаев: И ты пошел к психологу?

Бурунов: Да. У нас это от невежества. И я не исключение. Бил себя кулаком в грудь, говорил: «Я что, размазня? Я справлюсь, я сильный!» Как выяснилось, в какой-то момент в голове все перегружается. Я пошел просто поговорить, разобраться, почему у меня нет сил, почему мне выть хочется?

Минаев: Сколько времени ты провел в таком состоянии?

Бурунов: Лет шесть-семь точно.

Минаев: У тебя была депрессия?

Бурунов: Мне сказали: «У вас она затяжная». Посттравматическое стрессовое расстройство. Я об этом даже не задумывался.

Минаев: Ты выходил из этого состояния медикаментозно?

Бурунов: И таблетками, и диетами, и разговорами. Потом я сматывался от этих психологов, потому что думал, чушь какую-то несут, и все начиналось заново.

Минаев: То есть ты еще и менял специалистов?

Бурунов: Да. Мне нужна была помощь. Я не знал, как жить дальше.

Минаев: После этого ты возвращался к психологу? Ходишь сейчас на регулярные встречи?

Бурунов: Сейчас просто некогда. Это как зуб — мы идем к стоматологу, когда он уже болит, а просто на профилактику не ходим. Собственно, меня так и воспитывали, мои бабушки и дедушки так жили. Это советские люди. Так и с моей мамой получилось. «К врачу не пойду, когда увезут на скорой, тогда и пойду». А скорую было уже поздно вызывать, вызвали уже труповозку. Так и здесь. «Какой психолог, что вы несете?» Но в один момент начал прислушиваться.

Минаев: У тебя есть знакомые, с которыми ты можешь по душам поговорить?

Бурунов: Ты знаешь, я не очень хороший друг, наверное. Не умею дружить.

Минаев: Почему?

Бурунов: Дружба — это статус отношений, это обязательства, я их не всегда могу исполнить. Я не всегда подхожу к телефону, люди обижаются. Я не всегда могу встретиться, потому что живу на съемочной площадке. Я сразу предупреждаю, когда мне говорят: «Мы друзья». Стоп, говорю, мы не друзья, ты впереди паровоза летишь. Ты меня понимаешь, мне с тобой легко, все. Давай вслух это не произносить, потому что мысль изреченная есть ложь.

Минаев: Кого ты другом называешь?

Бурунов: Стараюсь никого не называть.

Минаев: Не хочешь, чтобы человеку неудобно стало?

Бурунов: Да. Я не раз обжигался об обиды. Я себя жрать начинаю за то, что так поступил. Люди нафантазируют всякого.

Минаев: Что ты веселый скоморох. Придет Бурунов, и будет ржака!

Бурунов: Но не тут-то было.

Минаев: Что бы ты хотел сыграть в ближайшие пару лет, чтобы никто не писал, что ты скоморох?

Бурунов: Сложно сказать. Что-то драматическое, интересное. Я повеселил достаточно достопочтенную публику, надо себя в новом качестве попробовать.

Минаев: Ты можешь сказать, что счастлив?

Бурунов: По большому счету, если глобально, я счастлив.

Минаев: Мне кажется, ты доволен, а не счастлив.

Бурунов: Ну, скорее всего, доволен. Но есть страхи. Очень много страхов, которые мешают.

Минаев: Чего ты боишься?

Бурунов: Это сука под названием «мозг», или патология воспитания. Бабушки с дедушками: «Молчи, терпи!» А сейчас страхи меня пожирают. Страх остаться одному, никому не нужным. Страшно полюбить, поверить кому-то, потому что там (показывает на грудь. — Правила жизни) уже пепелище.

Минаев: Хотел спросить, часто ли тебе врали, но это глупый вопрос.

Бурунов: Врали! Разочаровываться уже нет сил. Я просто не могу уже с этой болью! Понимаешь?

Минаев: Да, я тебя хорошо понимаю. ≠