Правила жизни Джими Хендрикса

Жаль, что в старые добрые деньки на хлопковых плантациях не было электрогитар. Очень многое пошло бы по-другому.

В школьные годы я был по-настоящему счастлив: сочинял стихи о цветах, природе, о людях в свободных одеждах... Я любил нарисовать красками, к примеру, красивую гору и написать к ней четверостишие. Теперь мне редко удается писать картины. Девушка из офиса принесла мне коробку с красками, а я не смог найти бумагу.

Однажды папин друг накурился и продал мне гитару за пять долларов. Я переставил струны под себя — ведь я левша, но понятия не имел, как ее настроить. Тогда я пошел в ближайший музыкальный магазин и стал водить пальцами по гитарам, которые там продавались, — и слушать. Так я и разобрался.

Одно время я охладел к гитаре, но Чак Берри возродил мой интерес: я выучил все риффы, какие возможно, собрал группу с еще несколькими парнями, но они меня выдавили. Сперва я не понимал, в чем дело, а затем до меня дошло, что нужна электрогитара. Первой была Danelectro, отец сильно влез в долги из-за нее.

Я рано бросил школу — все же это не для меня. А раз так, то я должен был работать. У отца была контора по строительным подрядам, не сильно успешная, и он видел во мне дешевую рабочую силу. Я с утра до ночи таскал камни и цемент, а он прикарманивал мои деньги. В итоге я удрал после жесткой ссоры, и отец дал мне по морде напоследок.

Я не наследник старых блюзменов — я ведь даже петь не умею. Я начал играть на гитаре в Сиэтле, штат Вашингтон, — и там не очень-то много блюзовых певцов. Потом я попал в армию, а через девять месяцев нашел, как из нее выбраться, и оказался на Юге. Там уже много кто играет блюз — и там я по-настоящему стал учиться.

Я написал около 100 песен, они все остались в нью-йоркских отелях, откуда меня вышвырнули. Когда я вернусь (в Нью-Йорк; в середине 1960-х Хендрикс переехал в Лондон. — Правила жизни), я обойду эти отели и соберу песни. Меня вышвыривали за неуплату — мне не стыдно это сказать.

Я не могу писать веселых песен. Foxy Lady — единственная. Я не очень-то счастлив, когда пишу.

Этот мой мундир — времен Крымской войны. Королевские ветеринарные войска, если не ошибаюсь. Пятна крови я вывел.

Я так долго угождал людскому мнению о том, что мне носить, что сейчас я просто ношу все, что мне в радость.

До чего же я ненавижу мохеровые костюмы.

У меня не было ни цента, я зашел в первый подвернувшийся центр рекрутинга и попал в армию. Армия — это отвратительно. Полный отстой. Нас заставляли отжиматься в грязи на холоде. Единственное, что мне нравилось, — это прыжки с парашютом, но это у меня как раз хуже всего получалось. В один прекрасный день я неудачно прыгнул, сломал локоть и повредил спину.

Я пять лет бродяжничал, спал где попало и воровал еду. Когда становилось совсем тошно, мы с друзьями избивали полицейского. Иногда оказывались в тюрьме — но там отличная еда, так что не так уж плохо.

Копы — ублюдки, но попадаются и неплохие парни.

Ключ к моей поэзии — воображение. И немного научной фантастики.

Однажды я сказал: «А не сжечь ли мне гитару сегодня...» И все такие: «Да, да! Будет круто!» И я взрастил в себе гнев, чтобы суметь сделать это. Я не знал, что это гнев, пока они мне не сказали. Думаю, каждому нужно пространство, чтобы дать себе волю. Моим пространством стала сцена.

Я очень много могу дать поп-индустрии. Я записываю музыку, которая кажется мне потрясающей. А поп-индустрия мало что может мне предложить: ею управляют люди, которые обо всем судят с точки зрения коммерции. У тебя хитовая пластинка — и они тебя любят. Но стоит случиться провалу — и они тебя убьют.

Перед концертами я нервничаю и люблю побыть один. Менеджер старается не пускать никого в гримерку. Если кто-то заходит — я нахожу себе другой уголок и настраиваю себя на шоу. Я не могу просто взять и включиться.

Меня так старательно копируют, что я слышу даже имитацию моих ошибок.

Мне плевать на деньги. Пока у меня есть еда и я могу играть что хочу, я доволен. Я мечтаю лишь накопить денег, чтобы построить дом отцу.

Единственная вещь, которую я никогда не делаю, — я не чищу зубы спреем для волос.

Я думал, что в Великобритании много чуваков, которые умеют играть, но не чувствовать. Но я очень удивился, что это не так, — особенно когда услышал Эрика Клэптона. Это было так странно, я подумал: «Боже!» И каждый раз, как мы с тех пор встречаемся, мы говорим только о музицировании.

«Битлз» — группа, которую нельзя не брать в расчет. Они слишком большие. И так стыдно, что Америка отправляет к ним (в Англию) The Monkees — боже, это убивает меня. Стыдно, что Америка такая глупая, что породила нечто подобное. В Штатах есть стоящие коллективы, которые голодают и из последних сил пытаются пробиться — а тут появляются эти феи.