Правила жизни Леонардо Ди Каприо

В отличие от многих актеров, моя судьба не была определена с детства. Я рос в трущобах Голливуда и думал про себя, что вырасту сумасшедшим.

Несмотря на то что я родился в Голливуде, до 13 лет я всерьез полагал, что быть актером — это что-то сродни масонству, что-то, что заложено в крови и передается только через гены. Мне почему-то даже не приходило в голову, что можно просто нанять агента и отправиться на пробы.

Не люблю школу: там заставляют сосредотачиваться на том, чего ты не хочешь знать.

В школе на меня мало кто обращал внимание. По крайней мере до тех пор, пока от нечего делать я не начал изображать из себя безмозглого идиота с перебитой рукой.

Первый поцелуй был самым отвратительным ощущением в моей жизни. Эта девчонка умудрилась пустить мне в рот столько слюны, что потом, когда это все, слава богу, закончилось, я шел и плевался, наверное, пару кварталов.

Я не гей.

Думаю, меня сложно назвать упорным человеком, но факты говорят обратное. В тот год, когда мне исполнилось пятнадцать лет, я сходил, наверное, на 160 разных прослушиваний и проб, однако не получил ни одной роли.

Мне всегда нравилось отношение моей матери к моему успеху. Помню, что когда я вдруг сделался знаменитым, она каждое утро приходила в мою комнату и говорила: «Выкатывайся из кровати, делай зарядку и прекрати лениться, маленький сонный червяк!»

Радость от славы проходит довольно быстро и ты понимаешь, что главная награда не в том, что тебя вдруг стала узнавать на улице каждая моль, а то, что твои фильмы останутся после твоей смерти.

Куда бы я ни пошел сегодня, люди всюду будут пялиться на меня, выкатив глаза. До сих пор не могу понять, таким образом они показывают, что узнают меня или им просто кажется, что я одет, как пидор.

Не думаю, что следует ненавидеть папарацци. Конечно, это вторжение в личную жизнь. Но если меня от чего-то по-настоящему тошнит в голливудских звездах, так это от того, что они могут часами говорить о том, как ненавидят папарацци, однако всегда радуются, когда на фотографиях в желтых журналах они вдруг получаются красавцами с пышной гривой.

Подозреваю, что это довольно трудно — быть одиноким.

Мне нравятся самые обычные женщины — те, которых каждый день видишь на улице: студентки, официантки, типа того. Очень часто я показываюсь на вечеринке с какой-нибудь девушкой, с которой меня не связывает ничего, кроме простой дружбы. Мне кажется, это очень простая мысль, но я не могу ее ни до кого донести: если ты идешь с девушкой в кино, это не значит, что ты непременно хочешь ее трахнуть.

Больше всего на свете мне хочется стать безответственным придурком, какими являются многие из моих друзей. Но когда я думаю о последствиях такого поведения, я понимаю, что вряд ли могу себе это позволить.

Последнее, чего бы я хотел — это превратиться в типичного жирного голливудского ублюдка при деньгах. Я рос нищим, и по-настоящему был счастлив именно тогда.

Я долго размышлял над тем, получится ли у меня сыграть Ромео. Но потом я увидел Киану Ривза в фильме «Много шума из ничего», и решил, что если уж он смог сыграть в шекспировском фильме, то мне вообще не о чем беспокоиться.

Каждый раз, когда мне предлагают роль, я вспоминаю Ривера Феникса (американский актер, которого ДиКаприо заменил в фильме «Дневник баскетболиста», после того, как тот скончался в возрасте 23 лет от передозировки наркотиков. — Правила жизни).

Никогда не стану никого отговаривать от наркотиков. Если ты несколько раз подряд говоришь человеку «нет», ты только подталкиваешь его ближе и ближе.

Если бы меня спросили, с кем бы я хотел поговорить из тех, кто уже мертв, я бы сказал: с Орсоном Уэллсом в тот момент, когда он делал «Гражданина Кейна». Но журналисты никогда не задают таких вопросов.

Мне кажется, что главная проблема Америки в том, что она пытается устанавливать свои порядки в тех странах, про которые она абсолютно ничего не знает.

Меня трудно удивить. Самая поразительная штука, которую я видел, произошла в Африке. Два молодых льва давились мертвой антилопой гну. А потом из буша показались мелкие львята. И тогда старшие львы расступились, давая мелочи подобраться к лучшим кускам. И все вместе они облепили тушу, как муравьи, которые нашли выплюнутую кем-то карамель.

Мне хочется думать, что у документального фильма нет режиссера, потому что его режиссер — Бог.

Африка — это одно из последних мест, где мне до сих пор удается сохранять анонимность.

Самое удивительное, что о проблемах Африки я задумался не после просмотра новостей, а после песен Кани Уэста (американский деятель хип-хопа. — Правила жизни).

После фильма «Кровавый алмаз» (фильм 2006 года с участием ДиКаприо, рассказывающий о бриллиантовом бизнесе на фоне войны в Сьерра-Леоне. — Правила жизни) я стал осторожно относиться к бриллиантам. Я плохо помню, когда покупал их в последний раз. Скорее всего, я покупал их для своей матери, потому что она единственный человек, кому я мог бы купить бриллиант. Но тогда, к сожалению, мне не пришло в голову узнать перед покупкой, какова история этого камня.

Я довольно много времени провел в Африке и увидел, с какими проблемами там сталкиваются люди. После этого, когда я вернулся домой, я понял, что больше не желаю слышать ни об одной проблеме, которая беспокоит людей моего круга.

Не понимаю, почему я не могу позволить себе заводить друзей мужского пола без того, чтобы не поползли слухи, что я потрахиваю кого-то в задницу.

Слава — это как универсальный пропуск: куда хочешь, туда и идешь.

Важно помнить: всякий раз, когда ты покупаешь что-то, ты на сто процентов поддерживаешь политику той компании, которая произвела эту вещь.

Мне кажется, самой большой проблемой на сегодня является проблема того, как заставить людей потреблять меньше.

Я стараюсь бережно относиться к окружающему миру. У меня солнечные батареи на крыше. У меня гибридная тачка — «тойота приус», которая выбрасывает на 75 процентов меньше углекислого газа, чем обычная машина. Такие же тачки я купил матери, отцу и его новой жене. Но я знаю, что этого недостаточно. Например, у меня нет компостной ямы.

Забота об окружающей среде не всегда сводится к тому, что, приходя в гости к кому-то, вы начинаете бродить по комнатам, где никого нет и выключать горящий там свет. Но начать можно и с этого.

По-моему, в детстве я мечтал стать биологом, хотя в газетах этого не напишут.

Если бы я верил всему тому мусору, что пишут про меня, я бы, наверное, уже был бы на больничной койке, а вокруг кружились бы озабоченные психиатры. Самое удивительное, что обо мне говорят — будто бы я пидор. Но я же не пидор.

Я не хочу рассказывать о том, насколько я был счастлив, что мне довелось работать со Скорсезе. Что бы я ни сказал по этому поводу, это будет выглядеть как дурацкое журналистское клише.

Однажды на съемках мы сидели с чуваками посередине пустыни, и должна была идти моя сцена, но солнце садилось слишком быстро, и мы не успевали, а позади стояли джипы, забитые оборудованием, и ждали нас, а в небе кружили вертолеты. Я помню, что именно в этот момент мне пришла в голову какая-то отличная штука, но я до сих пор не могу вспомнить, какая.

Мне нравится, когда люди говорят: «Отлично, давай это снимем».

Не так давно кинематографу исполнилось сто лет. Но, если вдуматься, за эти сто лет в кино не было сделано и сотой части того, что могло бы быть сделано.

Я не понимаю, почему сегодня так мало людей снимают кино. Ведь сейчас любой может купить цифровую камеру и устроить съемочный павильон в гараже.

Если ты делаешь фильм только для того, чтобы что-то втолковать миру, не пытаясь попутно его развлечь, — это будет пустая трата времени.

У меня нет никаких политических устремлений, и меня до смерти пугают люди, у которых они есть.

Не так давно мне исполнилось 30, и я понял, что в современном мире — это именно тот возраст, когда ты, с одной стороны, понимаешь, что ты уже по-настоящему взрослый, а с другой — тебе еще по-прежнему хочется валять дурака.

В целом, мне нравится, как устроен мир.

У меня не так много страхов: акулы, пришельцы и глобальное потепление.

Не понимаю, почему всем так хочется выставить меня геем.

Всегда стремись к правде.