Правила жизни Джеймса Гандольфини

Я не Тони Сопрано.

Я невротик. Я как Вуди Аллен. Только 260-фунтовый. Хотя я что-то пытаюсь сделать со своим весом. Так что напишите 259-фунтовый.

Я вырос в Нью-Джерси. Когда я был ребенком, меня окружали простые люди. Улицы были заполнены играющими детьми. У нас был океан, и у нас были горы. Я бы хотел, чтобы мой сын рос так же. Но вряд ли это сейчас возможно.

Нас у отца было трое. Он проводил с нами столько времени, сколько отцы редко проводят с детьми. И каждому из нас он отводил одинаковое внимание. Он всегда говорил: «Я невероятно горжусь всеми моими тремя детьми».

Не думаю, что я могу быть интересен. Не думаю, что могу сказать что-то важное. Что вы можете от меня услышать? Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла. Бла-бла-бла-бла-бла. Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла. Черт, кому это нужно?

Я толст и стар. Но что-то еще могу.

Мне нравится, как сочетается то, как я выгляжу, с тем, что я делаю.

Я люблю поесть. Когда мы снимали сцену обеда, я ел даже между дублями.

Наверное, я должен следить за своей фигурой, делать разные упражнения и все такое. Но, во-первых, я слишком стар для этого, а во-вторых, я чувствую себя некомфортно, когда начинаю худеть.

На каком-то конкурсе в старших классах меня выбрали самым красивым парнем школы. Но, как вы можете видеть, все в этом мире меняется.

Я актер. Я делаю свое дело, а потом просто иду домой. Что тут может быть увлекательного? Вы же не спрашиваете дальнобойщика о его работе.

Поговаривают, что когда я впервые прочитал сценарий «Клана Сопрано», я повернулся к своей тогдашней девушке и якобы сказал ей: «Только что я прочитал сценарий, для которого был рожден, но я никогда не получу эту роль». Довожу до всеобщего сведения, что я тогда сказал на самом деле: «Б**, я бы сыграл этого чувака так, что мне сам Господь Бог аплодировал бы стоя, но они никогда не допустят меня к съемкам. Они наймут гребаного красавчика — породистого мальчика-колокольчика с ирландскими корнями и бриллиантовой пипкой». Я почему-то был уверен, что роль получит один из тех чувачков, которыми завален телевизор. Но они взяли меня.

Однажды поздно ночью, когда «Клан Сопрано» только начали показывать, в мою манхэттенскую квартиру кто-то постучал. Я открыл дверь, и чувак, который там стоял, в момент сделался белым, как простыня. Я не сразу понял, чего он так испугался. А он просто решил, что я Тони Сопрано.

Скажу раз и навсегда: я не тот чувак, который постоянно выходит из себя. Понятно, черт побери?

Тони Сопрано — это человек, который устал от власти женщин. В моей жизни все примерно так же. Женщины сейчас очень сильны. Они все как леди Макбет. Большинство проблем, которые выпадают на их долю, гораздо серьезнее, чем те, которые выпадают на мужскую.

Психиатр, к которому ходит Тони Сопрано — женщина. Здесь все просто. Тони любит женщин и использует каждый шанс. Но не стоит путать его со мной. Что касается меня, то я в этом плане довольно сдержан. Я вообще довольно-таки непорочный чувак. Спросите мою жену.

Времена изменились. Раньше мы говорили «залезть женщине под юбку». Сейчас мы говорим «залезть женщине в брюки».

Мир, в котором мы живем, невеселый и темный. Но я счастлив, что в нем оказался.

Я был в Ираке в ноябре 2004 года. А потом я посетил Армейский медицинский центр имени Уолтера Рида (крупнейший американский военный госпиталь. — Правила жизни). Знаете, все сейчас говорят: современные дети, современные дети. Я видел там современных детей. Они только что вернулись с войны. У кого-то не было рук. У кого-то не было ног. Они лежали в палатах десятками. Никому не нужные. Одноразовые люди. И там, на войне, эти дети рискуют своими жизнями во имя того, чего нет.

Мне нравится Хемингуэй. В мире существует очень мало писателей, которые отправятся на войну только для того, чтобы написать о ней. Сегодня таких нет вообще, а он определенно был из другой породы. И я не знаю, в чем тут дело. Может быть, это было такое время. Может быть, мы все просто стали слабее.

Знаете, все писатели — вампиры. Они отираются вокруг и все время наблюдают за вами — особенно тогда, когда вам кажется, что за вами никто не может наблюдать. А потом все это оказывается в их никчемных книгах.

Хороший сценарий способен завести тебя в такие переделки, о каких ты даже не догадывался.

В своей жизни я встречал нескольких мафиозных типов. Когда ты живешь в Нью-Йорке, ты просто не можешь избежать таких встреч.

В «Клане Сопрано» я играю безумца из Нью-Джерси. Каким, собственно, и являюсь.

Мне было не жаль расставаться с Сопрано. Я так много времени провел в его шкуре, что расстаться с ним было настоящим избавлением.

Профессия актера очень проста — он выходит, говорит то, что должен был сказать, и уходит.

Есть одна фраза, которую отец повторил мне несколько миллионов раз. Он говорил: «Мы крестьяне». Он хотел — как бы ни повернулась моя жизнь, — чтобы я помнил о том, что я простой человек из простой семьи. Это не прошло даром. С тех пор я уверен, что слава уродлива. Быть знаменитым некомфортно. И я не хочу никаких преимуществ, которые дает этот статус.

Я стал давать больше интервью. Кажется, постепенно я все же привыкаю к этому.

Мой девиз очень прост: никогда не выставляй себя идиотом.

Возраст приносит перемены. Ты начинаешь наблюдать за собой: ты замедляешься, ты полнеешь, ты становишься ленив. Но вдруг ты понимаешь, что огромное количество писателей уже давным-давно описали все те изменения, которые являются для тебя открытием.

Наверное, у меня все же есть душа. Я никогда не хотел заниматься бизнесом или чем-то таким. Меня интересуют люди. То, как они реагируют на окружающий мир. Я всегда чувствовал родство с простыми рабочими. Мне никогда не нравилось, как многие люди обращаются с ними. Мне не нравится, как правительство обращается с ними сегодня. Меня увольняли с разных работ множество раз. И вот наконец я нашел способ время от времени вступаться за простых людей — и зарабатывать при этом деньги. А еще я могу вести себя как самый глупый дурак, и мне никто ничего не скажет.

Боже, неужели я все это сказал?