«Братство» — скандальный фильм Павла Лунгина, который пытались запретить. Рассказываем о других причинах его посмотреть
Весна 1988 года, советские войска готовятся оставить Афганистан. Два офицера разведки (Кирилл Пирогов и Федор Лавров, оба играют очень метко) выступают посредниками между советским генералом и афганским полевым командиром. Генерал (Виталий Кищенко, здорово изображающий то, как волевой герой осознает свою беспомощность) намерен разбомбить целый поселок, чтобы никто не мешал проходу его дивизии через ущелье. Но в плену у врага оказывается его сын. А разведчики, уставшие от войны, но в то же время не готовые с ней попрощаться, ищут дипломатическое решение проблемы. Тем временем в плен к афганцам попадает еще один наш — так что в сюжете назревает линия Жилина и Костылина.
На фоне этих перипетий готовятся к дембелю обычные солдаты и офицеры, которые здесь, в отличие от многих военных фильмов, интересно изображены и вместе, и по отдельности. И, кажется, заслуги актеров здесь больше, чем сценарного дуэта Павла и Александра Лунгиных. Потому что сценарий то и дело использует запрещенные приемы. Например, заставляет одного героя дарить мальчику-афганцу деревянный кораблик. А другого — рвать на себе тельняшку и отправляться с криками гулять по минному полю. Но исключительные актерские работы — Александра Кузнецова, Олега Василькова и особенно Антона Момота — сглаживают эти углы. У малоизвестного пока Антона Момота и вовсе получился герой бодровской закалки — надломленный богатырь, о природе и судьбе которого еще долго думаешь после титров.
Главная претензия ветеранов Афганистана и примкнувших к ним чиновников к фильму заключается в том, что он очерняет образ советского солдата. И шума вокруг этого конфликта между художником и очевидцами было так много, что в какой-то момент даже критики поверили, будто бы корпорация Disney — отряд самоубийц, решивших выпустить перед Днем победы что-то крамольное. Опасения не подтвердились: какие-нибудь «Чистилище» и «Блокпост» обрушивались на армию гораздо яростнее. В «Братстве» есть всего несколько неуютных сцен. Это ограбление солдатами торговцев героином; драка между спецназом и пехотой; попытка разжиться видеомагнитофоном и попойка. А также — сейчас будет спойлер, и если он вам не нужен, то еще не поздно без потерь перейти к следующему абзацу — приказ из Москвы, выполнение которого равносильно предательству своих.
Но упрекать персонажей в наличии отрицательных черт — все равно что ставить под сомнение базовые законы драматургии. Любая история описывает борьбу героя не только с внешними силами, но и с самим собой. В «Восхождении» Ларисы Шепитько — одном из лучших, если не лучшем советском фильме о войне — партизан Рыбак борется с собственными страхом, малодушием и слабостью. И раз за разом проигрывает в этой битве, но его моральное банкротство лишь подчеркивает мужество другого героя — списанного с Иисуса Христа стоического мученика Сотникова. Так антипример усиливает положительный пример: увидев Сотникова вместе с Рыбаком, юный советский зритель получал прививку от подлости, которой могло хватить на целую жизнь.
Но проблема с нехудожественной критикой «Братства» состоит еще и в том, что у людей, действительно прошедших войну, гораздо больше моральных оснований высказывать свое мнение, чем у всех остальных. И особенно — у киножурналистов, средний возраст которых давно стремится к семнадцати годам. Тут только и остается, что звать на помощь мастеров культуры, у которых был армейский опыт. Писатель Джозеф Хеллер, по «Уловке-22» которого только что сняли новый сериал, служил в авиации, а, вернувшись с войны, сочинил о Второй мировой едва ли не самый пацифистский в США текст. Советских классиков-фронтовиков, описывавших ужасы солдатской жизни, и вовсе не счесть. Виктор Астафьев, Василь Быков, Григорий Володин — это так, навскидку, первые три буквы алфавита.
Будущий режиссер Оливер Стоун пошел на войну добровольцем, получил во Вьетнаме не только ранения, но и орден «Пурпурное сердце», однако мрачных деталей в его отчасти автобиографическом «Взводе» на порядок больше, чем в «Братстве». Американские солдаты в этом оскароносном фильме сидят на наркотиках, убивают стариков и пытаются целым отделением изнасиловать деревенских девушек. Но большего патриота своей страны, чем Стоун, среди голливудских режиссеров, кажется, не найти. Он настолько предан американской мечте о свободе и справедливости, что готов ради нее передраться со всеми. И с собственной либеральной индустрией, и с консервативными спецслужбами (вспомним «Сноудена»), и с правительством, какую бы партию оно в данный момент ни олицетворяло. Стоун — изгой и радикал. Павел Лунгин на его фоне — очень умеренный режиссер. Если бы не вся эта стихийная медийная кампания, то «Братство» можно было бы даже назвать фильмом патриотическим. Потому что солдатская верность в нем оказывается важнее приказа.
Впрочем, говорить об эстетике этого фильма интереснее, чем о его этике. Странным образом одно из главных достоинств «Братства» — то же, что и у недавних «Мстителей». Внутри заявленного жанра здесь прячется другой, гораздо более непредсказуемый и динамичный. Если «Мстители» встроили в громоздкий супергеройский эпос изящную криминальную аферу, то «Братство» устраивает внутри военной драмы остросюжетный детектив. Несколько офицеров разведки, действующих без формы, пытаются вызволить из плена военного летчика. А заодно — договориться с местными полевыми командирами о проходе армейской дивизии через ущелье. Их работа состоит из торгов, допросов, блефа, вылазок и засад. Чтобы выполнить миссию, героям придется давить на союзников и доверяться врагам. Часть сказанных в кадре слов зритель так и не разберет: советские офицеры произнесут их то ли на дари, то ли на пушту. Пленные солдаты действуют, не зная, что их вообще собираются спасать. Генерал принимает решения, не советуясь с офицерами. Из-за этой разнонаправленной динамики и общей нехватки информации в сюжете появляется интрига, которой обычно нет в военном кино. Особенно в кино батальном.
А когда дело доходит до сражения, Лунгин снимает его с драйвом, которого меньше всего ждешь от автора «Острова». Но речь не о сочном жанровом экшене, как в «Балканском рубеже» или «Уцелевшем», а о той пыльной манере съемки, которую продвигал сознательный Голливуд нулевых — от «Поколения убийц» до «Без цензуры». Прикомандированный к бойцам журналист — кажется, это отсылка к «Цельнометаллической оболочке» — превращает боевую сцену в псевдодокументальную хронику. Смерть в кадре выглядит убедительнее и страшнее, чем в какой-нибудь «9 роте». Обыденность, с которой идут под пули опытные солдаты, завораживает — и, кстати, эта интонация фильма очень похожа на воспоминания настоящих ветеранов из книги «Цинковые мальчики». Но зрительского катарсиса, как в «Войне» Балабанова, в конце битвы не будет — потому что его не будет и у героев. Рутина есть рутина, делать батальную сцену зрелищной было бы лишним.
Другой эффективный драматургический механизм, который «Братство» заимствует у предшественников (все того же «Взвода» и пронзительного «Блокпоста» Александра Рогожкина), — это закадровый монолог героя. Он то ли пишет письма родным, то ли ведет дневник для себя — поди разберись. Но именно этот прием позволяет без фальши проговорить простые, но важные истины и показать развитие персонажа на фоне общего хаоса. А может быть, и не только развитие, но и рождение — потому что конец войны в Афганистане, как и авария в Чернобыле, знаменует появление нового человека. Что его ждет, что с ним станет? В каком-то смысле «Братство» — фильм-приквел. Странно говорить такое про людей, выбравшихся живыми с войны, но главные битвы и трагедии у героев ленты впереди. И поскольку каждый из актеров сделал так, чтобы зритель этим героям сопереживал, то боевые задачи «Братства» можно считать выполненными. Здорово, что этот фильм все же с нами.