Почему «Власть» вызвала столько споров в США и чем хорош этот фильм (помимо Кристиана Бейла)
О чем фильм?
О Дике Чейни, самом могущественном вице-президенте в истории США, и о самых противоречивых решениях в его карьере: опоре на фальшивые разведданные при вторжении в Ирак, разрешении военным сбивать подозрительные самолеты 11 сентября (впрочем, ни один не был сбит), лоббировании интересов нефтяников и создании тюрем наподобие Гуантанамо. Экспозиция фильма напоминает традиционный байопик. Он даже начинается с цитаты из «Буша» Оливера Стоуна — только там в студенческом общежитии пил и куролесил глупый папенькин сынок Буш-младший, а здесь пьет и куролесит молодой Чейни (Кристиан Бейл). Но Чейни повезло больше: у него есть любимая жена Линн (как всегда, героическое усилие Эми Адамс, в этот раз не отмеченное ни одной наградой), которая требует, чтобы он взялся за ум. Проспавшись, Чейни оканчивает университет (не Йельский, откуда его отчислили, а государственный, но все же), идет на собеседование к советнику президента Дональду Рамсфелду (Стив Карелл, опять гениальный) и благодаря тому уже в конце шестидесятых годов получает доступ в Овальный кабинет. Где своими глазами видит, как Генри Киссинджер быстро и деловито уговаривает Ричарда Никсона начать секретные бомбардировки Камбоджи. В этот момент Чейни осознает настоящее влияние советников на президента и (по фильму) решает стать серым кардиналом Белого дома. Следующие сорок лет — вплоть до отставки Буша-младшего, при котором Чейни были вице-президентом, — герой будет лишь увеличивать свою власть ценой жизней тысяч американцев и сотен тысяч иностранцев.
Почему фильм расколол американцев?
Обычно американская пресса благодушно принимает кино, разоблачающее представителей власти, — особенно тех, кто уже ушел на покой. Но за республиканца Чейни отчего-то заступаются даже либеральные СМИ. Причем этические претензии идут рука об руку с эстетическими.
Во-первых, критики подозревают, что фильм недобросовестно ведет предоскаровскую борьбу. Вместо того чтобы с открытым забралом стартовать в Венеции или Торонто, он вышел в скромный прокат в конце декабря, а на фестивали поехал за две недели до «Оскара» — и не куда-нибудь, а в предельно политизированный Берлин. Такая тактика обычно нужна, чтобы скрыть недостатки фильма и подольше держать публику в восхищении от его очевидных достоинств — в данном случае поразительной работы трансформаторной будки Кристиана Бейла. И действительно, судя по рейтингам на RottenTomatoes (66 %) и зрительской оценке на CinemaScore (C+), у картины и правда большие проблемы. Худшие экзит-полы в оскаровской гонке в этом году показывает только «Богемская рапсодия». А на фоне всех претендентов за все времена позиции «Власти» смотрятся еще хуже: если верить вычислениям RottenTomatoes, в последний раз такой непопулярный кандидат на «Оскар» выдвигался аж в 1933 году. Главная претензия к фильму в том, что за 133 минуты он так и не решается, кем хочет стать, когда вырастет: комедией или драмой. Это приводит к чудовищно перегруженному монтажу.
Во-вторых, режиссура и сценарий Адама Маккея многим кажутся пижонскими. Помните бесконечные закадровые шуточки, стоп-кадры с инфографикой и Марго Робби в ванне из его «Игры на понижение»? Тот фильм почти выиграл «Оскар», и теперь самоуверенность Маккея не знает границ: больше интермедий, чем во «Власти», бывает только у Ларса фон Триера. На тридцатой минуте картина пускает по экрану фальшивые титры. На шестидесятой Бейл и Адамс долго и страстно читают друг другу перед сексом Шекспира, после чего закадровый голос извиняется: «Ладно, я не знаю, что на самом деле случилось в ту ночь». Через весь фильм идет навязчивая метафора политической борьбы как рыбалки. Прибавьте к этому оркестровую музыку и огромное количество документальных вставок с насилием (материал было нетрудно найти во Вьетнаме, Ираке и Афганистане) — и получите едва ли не «Нимфоманку» в Белом доме.
С этическими проблемами все интереснее. Во-первых, многие возмущены короткой сценкой после титров (далее и до конца абзаца следует незначительный спойлер). В ней фильм издевается над собственной фокус-группой. Нам показывают комнату со среднестатистическими американцами, один из которых называет «Власть» либеральной ересью, а другой тут же лезет с ним драться. Камера переезжает на уткнувшуюся в смартфон девушку лет 27, которая говорит подружке: «Ох, скорей бы нас позвали на новый "Форсаж". Это будет огонь».
За эту пощечину миллениалам Адама Маккея упрекают в высокомерии — мол, он считает массового зрителя идиотом и не верит в американскую молодежь. Притом что большинство картин из его собственной фильмографии — и режиссерской («Копы в глубоком запасе»), и сценарной («Сводные братья»), и продюсерской («Холостячки») — тоже не блещет умом. Метафора настолько обидела молодых критиков, что в некоторых изданиях даже решили дать по две рецензии на фильм — по одной от автора до 30 лет и автора постарше. Остальные претензии к ленте противоречивее: кому-то кажется, что фильм чересчур демонизирует Америку, кому-то — что он настолько боится симпатизировать герою, что выставляет того опереточным злодеем. Наконец, фильм критикует в основном республиканцев и понятным образом бросает тень на текущую администрацию. Хотя тот же демократ Барак Обама не сделал ничего, чтобы наказать сотрудников ЦРУ, ответственных за пытки заключенных. Один из людей, с согласия которых подозреваемых в терроризме систематически кормили через анальные отверстия, даже стал новым директором Управления. Об этом гораздо более беспристрастно, чем «Власть», рассказывает фильм «Доклад» (The Report) c Адамом Драйвером, показанный две недели назад на «Санденсе». Его спродюсировал Стивен Содерберг — человек, которому, судя по всему, давно наплевать на «Оскар».
Единственное, в чем трудно упрекнуть «Власть», — недостоверность. Чейни действительно был пьяницей, которого отрезвил один-единственный разговор с женой. Действительно пережил не только армию врагов, но и кучу сердечных приступов. И действительно поддержал свою дочь, узнав, что та лесбиянка, — но потом все же предал, когда на кону оказалась политическая карьера другой дочки.
За что картину любят (в том числе мы)?
На пресс-показе берлинского кинофестиваля фильму рукоплескали: видимо, межконтинентальные расстояния и соленая океанская вода лечат раны и позволяют смотреть кино беспристрастно. Сцена после титров — не насмешка, а объективная реальность. Молодые американцы — самые пассивные избиратели среди всех возрастных групп. К тому же эта сцена оправдывает развлекательную интонацию фильма: веселое и доступное кино о серьезных проблемах действительно смотрят охотнее, чем, например, документальное. Взять хотя бы предыдущий кейс Адама Маккея. «Игра на понижение» — остроумный фильм о финансовом кризисе с целым созвездием известных, талантливых и сексуальных актеров; его сборы — $133 миллиона. Отличный документальный фильм о том же ипотечном кризисе под названием Inside Job, для сравнения, собрал в прокате всего $7 миллионов. В этом смысле Маккей идет по стопам Аарона Соркина, который устами одного из героев «Службы новостей» в открывающей сцене этого сериала сказал: «У американцев память как у младенцев. Нам нужно постоянно напоминать о том, что происходит». Аудитория, на которую хочет повлиять «Власть», в 2001-м и 2003-м была младенцами в прямом смысле, поэтому инструментарий фильма оправдан. Реальных политиков здесь представляют как героев комикса, а идиллические сцены на ранчо рифмуют с трупами в пустыне и пытками в тюрьмах — но все это очень доходчиво объясняет цену, которую каждый косвенно платит за свое неучастие в общественной жизни страны.
К тому же инструментарий «Власти» не так уж и плох. Актерские работы Бейла, Адамс, Карелла и мелькающих в эпизодах Сэма Рокуэлла, Наоми Уоттс, Тайлера Перри, Джесси Племонса и выпускниц «Американской истории ужасов» Элисон Пилл и Лили Рейб настолько виртуозны, что, по идее, должны были гарантировать фильму ансамблевый приз от SAG. Но дело не дошло даже до номинации, а победила «Черная Пантера». То, что «Власть» одновременно пытается преуспеть и как комедия, и как драма, тоже логично: зрителя невозможно удержать у экрана 133 минуты с помощью одной эмоции. Да и смех в зале со временем становится нервным и стыдливым, потому что за каждой шуткой обнаруживается шокирующая правда. Это тот же подход, который в свое время сделал звездой Майкла Мура — и которого так не хватает Оливеру Стоуну, поставившему на разоблачительный пафос. Наконец, Кристиан Бейл здесь не только дежурно страдает во имя искусства, но и предлагает сложнейший рисунок своей роли. Его Чейни не добрый и не злой. Он сакральное политическое животное, капитолийский тотем. Что за кровь течет в его жилах — великая тайна. Странно обвинять фильм в том, что он не ответил на вечный вопрос о природе власти.
Более того, есть ощущение, что Маккей проделал гораздо более важную работу, чем все остальные претенденты на «Оскар», кроме разве что «Ромы». Он не просто написал сценарий, а нанял целую команду журналистов, юристов и экспертов, чтобы убедиться, что сможет сказать максимум правды. И не только проанализировал полвека новейшей истории, но и придумал жанр «объяснительной» режиссуры (по аналогии с explanatory journalism), чтобы вбивать эти знания в наши головы как можно быстрее и глубже. Если кинематограф и журналистика взаимодействуют не во имя этого, то для чего? Не ради же оценок на RottenTomatoes.