Правила жизни в Доме Наркомфина

Для меня этот дом был целым миром — я родилась и выросла в нем. Уже входя во двор и видя его издали — белый (а после войны уже светло-желтый), на черных колоннах (потом уже без них), с голубыми лентами стекол, в которых отражалось небо, с цветами над окнами, с кирпично-красными «трубами» на крыше, с его изумительными пропорциями, — я чувствовала радость, подъем.

Крыша — место детских игр с закоулками и потайными местами, с винтовой лестницей, на которой устраивались соревнования: кто быстрее и больше раз поднимется и опустится так, чтобы не закружилась голова. Лестница приводила на солярий, на котором захватывало дух от высоты, от того, что перила из труб были совсем прозрачными, казалось, их нет, ветер дунет посильнее — и ты улетишь вниз.

Дом похож на четырехпалубный корабль, и ты на нем будто отчаливаешь из города. Здесь все происходит медленнее, отчетливо ощущается смена темпоральности.

В работу над проектом я включался через повседневность, через бытовую рутину. Когда только въехал в новое пространство, сразу помыл пол — этим я словно его присвоил, пространство сразу стало моим.

Дом Наркомфина — проект-утопия. Буквально через пару лет стало ясно, что люди не могут так жить, как предполагали его создатели. Они все равно берут обед в столовой и несут к себе домой, не хотят сидеть и есть в компании двухсот человек. И вот мысли об идеальном человеке и новом быте сталкиваются с реальностью.

Я спросил у сотрудников архива, есть ли у них фотографии с жильцами дома: как они встречали Новый год, отмечали Первое мая. И оказалось, что за все сто лет таких снимков наберется едва ли штук пять. Меня поразило, что этот шедевр архитектуры выстоял, а людей будто и нет. Как будто он был построен не для людей, а сам для себя.

В квартирах были очень небольшие кухни, но на втором этаже было кафе, а на пятом — столовая-кухня. Многие ели в кафе, а многие приходили в столовую с судками и приносили домой горячий обед. Так что, если ты ужинал в гостях у соседей, еда была такая же точно, как дома.

Всей компанией перемещались мы из одной квартиры в другую. Нас всюду очень тепло принимали. Жившие на шестом этаже сестры Гостынские учили нас хорошим манерам, а также вышивать и вязать. Мы же никому не позволяли обижать их внучку, больную аутизмом, и называть ее «Шура-дура».

Я сразу поняла, что не смогла бы здесь жить. Что бы мне мешало? Много вещей — вся моя предыдущая жизнь не поместилась бы в ячейку. Книги, одежда, даже кошка — с чистым пространством Дома Наркомфина это как будто несовместимо. Момент примерки своей жизни на ячейку дома стал первым шагом к тому, чтобы предложить художникам примерять свои сложившиеся художественные практики на заданные условия.

Когда дом был построен, оказалось, что не хватает денег на вентиляционное оборудование и вентиляционная будка, стоящая на крыше дома, остается незанятой. Тогда Милютин договорился с Гинзбургом, что сам спроектирует себе квартиру. Мне выпало счастье жить в милютинском пентхаусе. Эта небольшая по современным меркам квартира (50 кв. м) построена на основе золотого сечения, поэтому в ней всегда приподнятое настроение.

Милютин не только спланировал квартиру, но сам покрасил ее. Ультрамариновый с лиловым оттенком потолок столовой сливается с цветом весеннего неба. Северная и южная стены — зеленовато-сероватого цвета, а восточная и западная — голубовато-сероватого. Они такие светлые, что цвет отдельно не ощущается, стены как бы сотканы из воздуха.

Спальни маленькие (те же ячейки), но из-за сплошного остекления это не угнетает. Где бы ни сидели или лежали, перед глазами всегда небо (после этого в нормальной квартире с «нормальными» окнами чувствуешь себя как в тюрьме).

Когда я пыталась вспоминать свое детство или молодость, некоторые знакомые говорили: «Ну вот, у тебя все не как у всех». Но у меня было все как у всех вокруг. Прошло много лет, пока я поняла, что действительно наш дом, наш двор, наш мир были особыми. Это был дом «нового быта».

Самое странное, что я тут обнаружил, — у дверей нет звонков и глазков. Из современной парадигмы индивидуализма это ощущается даже неприятно. А еще, когда я шел по коридору, заметил, что коврики лежат не прямо перед дверьми, а сдвинуты. Было ощущение, что что-то тут нарушено, что-то неправильно. Оказалось, что коврики выше уровня двери на считаные миллиметры, но, если класть их прямо перед дверью, та не открывается — пришлось сдвигать. И вот в идеальном пространстве есть неидеальность.

Когда я думаю о жильцах Дома Наркомфина, то считаю, что это определенно люди, которые понимают, где живут. Они не будут настаивать на замене черной двери на кожаную с фурнитурой. Они изначально знают, что вокруг — памятник архитектуры, и будут с уважением к нему относиться и соглашаться на возможный бытовой дискомфорт.

Вы приходите на экскурсию, и первое, что вам говорят, — в доме нет несущих стен и колонны — это и есть несущие конструкции. Название «Несущие конструкцию» родилось как отсылка: я собрала сообщество художников, которые и должны были стать этими «несущими конструкцию» в самом широком смысле — несущими идеи, свое внимание, предыдущий опыт, взгляд.

У нас не было цели своим проектом сделать Дом Наркомфина более публичным, потому что, мне кажется, сам дом в этом не очень-то заинтересован. Нужно слушать эту локацию: то, как она размещена в городе, скрыта от шумных улиц — как будто дом не хочет выставлять себя напоказ.

Чтобы попасть в дом, нужно приноровиться. Такой и была наша идея через внимание к современному искусству показать, что это не неприветливое пространство. Наоборот, если ты его правила уважаешь, оно тебя с удовольствием впустит.

Из-за жилищного кризиса, наступившего после войны, застроили первый этаж, даже вырыли подвалы, что противоречило самой идее светлого, гигиеничного, проветриваемого и освещаемого с двух сторон жилья. <...> В конце концов дом передали в ЖЭК, покрасили немыслимой желтой краской и перестали ремонтировать. Недавно мне подарили слайды и фотоснимки дома, сделанные около года назад. У меня впечатление, что побывала на похоронах. Неужели этой красоте, этому искусству, этому энтузиазму и поиску погибнуть?

Дом Наркомфина сейчас — это пример того, как нужно ценить архитектурные памятники, бережно относиться к истории. Он вообще везунчик, на всем протяжении своей истории. Это невероятная удача, что он пережил смены поколений и строев, смог переизобрести себя и даже приблизиться к своему изначальному замыслу. Хотелось бы, чтобы таких примеров было больше.