7 уроков, которые нам преподал Дэвид Линч

То, что представляется нам реальностью, на самом деле часто бывает лишь проекцией наших мыслей и воображения. В этой простой мысли — вся суть кинематографа Дэвида Линча. Причем первым сюрреалистом в кино он, конечно же, не был: до него была Майя Дерен и ее «Полуденные сети», были Жан Кокто и Луис Бунюэль, был, наконец, «Завороженный» Альфреда Хичкока, к которому приложил руку Сальвадор Дали. Но творчество Линча — это, как сейчас принято говорить, другое. Было бы очень примитивно все свести к слову «сюрреализм», потому что Линч выстраивал свою, особую систему образов, в которой было куда меньше лобовых аллюзий и абстракций и куда больше вещей, которые он как будто вытаскивал из самого нутра себя, а потом и зрителя. Как он сам выражался, «ловил большую рыбу». И показывал таким образом, что реальность формируется посредством того, как мы себе ее представляем. Что для каждого она может быть своей, в частности «линчевской», то есть в которой есть место свободным ассоциациям, разгулу фантазии и в то же время строгим системам, по которым все это существует.

Собственно, в простой мысли, что самое важное в жизни — познать себя и собственную реальность, есть вся суть кинематографа Линча. Фишка, однако, в том, что он знал себя лучше всех и представлял нам свой внутренний мир через фильмы, а мы, изучая Линча, учились узнавать больше о том, что вокруг, и о тех, кто нас окружает. Будь то самый «мейнстримный» проект «Человек-слон» (в котором идеи режиссера нашли прямолинейное выражение: зрители буквально пытались заглянуть внутрь человека, чья внешняя сторона скорее отпугивает), будь то ломающая все возможные нормы «Внутренняя империя» (она уводила зрителя в мир снов, которые обычно не поддаются расшифровке, но Линч смог их обуздать и превратить в удивительное полотно про то, как неспособность совладать со своим внутренним «я» превращает все вокруг в бесконечный кошмар). Изучая фильмы режиссера, пытаясь понять его удивительный кинематограф, мы заодно учимся эмпатии, способности заглянуть в душу другого, незнакомого нам человека, разобраться в ней и принять. Что ж, Линч всегда был убежденным пацифистом и гуманистом — гораздо больше, чем многие оскароносные режиссеры (хотя сам ограничился лишь «Оскаром» за вклад в киноискусство).

Значительная часть фильмов Линча связаны непосредственно с Голливудом. Его герои — часто или актеры (особенно актрисы!), или режиссеры, или кто-то еще, так или иначе связанный с производством. Мотивы кино можно обнаружить даже в тех фильмах режиссера, которые де-факто не связаны с ним сюжетно. Например, «Дикие сердцем» является, по сути, гибридом двух важнейших для «фабрики грёз» произведений: «Волшебника страны Оз» и «Бонни и Клайда». Да даже в одной из его поздних короткометражек, «Что сделал Джек?», где он играет детектива, допрашивающего говорящую обезьяну по делу об убийстве, есть куча аллюзий на самый «киношный», трудно воспроизводимый в других видах искусства жанр — нуар. К слову, на героя нуара был похож и сам Линч, начиная с огромной любви к кофе и сигаретам и заканчивая образом. Он настолько тесно связан с кино, что Стивен Спилберг не просто так позвал именно его на роль легендарного Джона Форда в свой фильм «Фабельманы». И конечно же, все фильмы про Голливуд — о том, как редко кино бывает похоже на реальность и как часто — на наши самые сладкие... или самые страшные сны.

Несмотря на свою популярность, Линч всегда был на стыке культур и аудиторий. С одной стороны, он жил возле все тех же Голливудских холмов, что и самые популярные актеры и режиссеры, с другой — не был похож ни на кого из них. С одной — он делал фильмы с топовыми голливудскими звездами, а его картины пользовались успехом; с другой — он никогда не делал сугубо мейнстримное кино «для масс». Даже два его самых «легких» (в плане нарратива как минимум) фильма, «Человек-слон» и «Простая история», не так просты для восприятия. А уж те, кто не только смог осилить «Внутреннюю империю» целиком, но еще и осознать, о чем это, — настоящие счастливчики. Тем не менее в фильмах Линча было то, что привлекало даже тех, кто предпочитает сложным авторским картинам более простое, сугубо развлекательное кино. Что именно? Возможно, ощущение взаправдашней, искренней, не высосанной из пальца и не придуманной «просто чтоб было» философии режиссера, к которой хотелось приобщиться и которую хотелось понять.

Считается, что ТВ переживало три революции: в 1950-х, когда вышли такие тайтлы, как «Сумеречная зона» и «Я люблю Люси»; в начале 2000-х, когда HBO выпустил «Клан Сопрано», «Прослушку» и «Секс в большом городе»; в 2010-х, с появлением «Настоящего детектива» и больших режиссеров и звезд на «малых экранах». И был вот этот большой период длиной примерно полвека во второй половине XX века, когда, за редким исключением вроде «Да, господин министр» и «Чертова служба в госпитале Мэш», сериалы были «жвачкой», которую смотрели наиболее непритязательные слои населения. «Твин Пикс» в таком случае можно признать главным сериалом XX века, ведь он изменил правила игры задолго до того, как она началась всерьез. Сохранив, как казалось на первый взгляд, некоторую «мыльность», обыденность малоэкранной жизни, он совместил бытовуху с тем, что обычно выносилось за скобки: жестокость, социальный подтекст, разговор о сложных вопросах прошлого в истории США и, конечно, фирменная линчевская сюрреалистичность, ирреальность происходящего. Это, кстати, чуть ли не единственный сериал за всю историю ТВ, который еще и смог вернуться спустя десятки лет — и стать еще лучше. С ходу вспоминается разве что «Королевство» Ларса фон Триера, еще одно культовое ТВ-шоу 1990-х, которое тоже смогло вернуться спустя десятилетия в лучшем виде.

Вообще, понятие «культовый фильм» впервые появилось аж в 1970-х, во времена распространения контркультурного и андерграундного кино, которое снималось в пику коммерческому голливудскому кинематографу и часто довольствовалось узким, но крайне преданным зрителем. Хотя сами по себе фильмы, вокруг которых складывался культ, существовали еще во времена немого кино: достаточно вспомнить хотя бы «Носферату, симфония ужаса», все копии которого были уничтожены... окей, почти все, чтобы ценители «Дракулы» смогли ознакомиться с сохранившимися еще до выхода голливудской экранизации книги. Так вот, возвращаясь в 1970-е: это как раз времена линчевской молодости и как раз в 1971 году он начал снимать свой первый полнометражный фильм — выпущенный спустя шесть лет «Голова-ластик», снятый за $100 тыс., почти целиком на собственные деньги режиссера. Можно смело назвать этот фильм одним из первых «культовых»: отсутствие нормального проката (на фестивале в Лос-Анджелесе на первый показ пришли 25 человек!) не помешало ему благодаря народной молве обрести статус must watch movie. В результате несколько кинотеатров, решившихся взять его в прокат, сохраняли его в своей программе по несколько лет. И в итоге «Голова-ластик» смог заработать более $7 млн, стать любимым фильмом Стэнли Кубрика и привлечь продюсера Мэла Брукса, который дал Линчу деньги на его второй фильм. Спустя годы этот фильм, как и многие другие у режиссера, пересматривают и обсуждают. Культ как он есть — и один из первых широко известных.

Линч всегда был режиссером, которому было абсолютно плевать, как его воспримут окружающие. Когда ему предложили снимать «Дюну», он решил, что не будет делать очередной блокбастер, похожий на «Звездные войны», а попытается сохранить интонацию оригинального романа, превратив фильм в своего рода эпический приход от спайса. И это при том, что перед глазами был лучший пример для подражания и успеха — Джордж Лукас, его ближайший коллега и почти сверстник (Линч родился в 1946-м, Лукас — на два года раньше). Но он пошел своей дорогой. В последующем «Синем бархате» он объединил сюрреализм, брутальную эротику и мрачный детектив, сделав кино, заложившее основу для будущего жанра неонуар. Выпущенный после «Дикие сердцем», несмотря на кажущуюся близость к народному жанру роуд-муви, был сделан скорее в пику романтике этой категории кино и собрал не самые высокие отзывы критиков. Уже впоследствии они признавали, что были неправы. И таких примеров множество. Линч раз за разом продавливал одну и ту же мысль: главное не изменять себе и помнить, что, как он сам говорил, мы подобны пауку, что сам ткет свою жизнь и после ползает по ней, как по паутине. Он и сам, как паук, заманил нас в свои сети — и нам было не страшно.