Сказка – это будущее: почему в кино так много сказок и кто их снимает?

Трифон: Начнем с главного вопроса: что такое детское кино? Что такое детский контент, можно ли четко это определить? Сказочное кино – это контент в первую очередь для детей или это все-таки семейный контент? Или вообще контент для всех?

Илья: Хороший вопрос, потому что это ведь не дети решают, что им смотреть. Решают родители. Так что это больше такая семейная история, наверное.

Михаил: Мне кажется, что хорошая сказка всегда обращается к чему-то детскому, в том числе и в душе взрослого человека. Хорошая сказка проста и за счет этой своей простоты универсальна.

Илья: Я с сыном пошел на премьеру фильма «Огниво». Сыну шесть лет. Мы пришли, сели, вышел режиссер, группа, представили фильм. И дальше мы оба смотрели не отрываясь. Разница между нами 34 года. Он хихикал над одним, мы вместе хихикали над другим, третьему я удивлялся. Но без ребенка как-то... Ты же на «Чебурашку» все равно идешь с детьми.

Александр: И без детей тоже идешь, судя по количеству людей, которые ходили на «Чебурашку». Дело в том, что все взрослые — это бывшие дети.

Михаил: Я бы сказал, что не обязательно бывшие.

Игорь: Исторически же не было этого разделения на детский и недетский контент. Были крутые истории. Вот мифы – ну это просто круто написано. Ты их читаешь и не думаешь о своем возрасте. Другой вопрос — а почему сказок в последнее время стало так много?

Трифон: А это как раз повод нашей сегодняшней встречи.

Игорь: У меня однажды была премьера на Берлинале. Все спрашивают: «А чего ж вы такое жесткое кино делаете, такое мрачное, такое чудовищное? Есть же светлые истории, ну дайте нам свет, доброту!»

Трифон: Мне кажется, время сейчас тревожное, и людям просто нужен эскапизм — в хорошем смысле.

Александр: Смотрите. По отношению к сказке детьми действительно становятся все — и взрослые тоже. Это нам убедительно показал Голливуд. Все становятся детьми. Чем отличается ребенок? Он чего-то не знает. Есть дом, он на многих этажах не был. А что там? Ему все что угодно скажи, он поверит, потому что он там пока не побывал. «Там живут драконы!» А взрослый — это тот, кто исходил все эти этажи. «Слушай, а нет там никаких драконов-то!» И когда мы начинаем новое что-то придумывать, мы надстраиваем еще этажи, на которых и взрослые тоже не были. И это не эскапизм. Я с точки зрения биологии на это смотрю. У человека есть потребность в том, чтобы видеть героев, видеть сверхлюдей, сверхчеловеков. Быстрее, выше, сильнее — к этому любой стремится. Эту потребность долго удовлетворял великий американский кинематограф. Но он кончился, ушел. Оставил после себя пустоту, вакуум. Его, собственно, и заняли сказки. Потребность у рынка огромная, а индустрия просто следует за ней. Все хотят сказку. Можно, в принципе, сказать, что, например, «Лед» — это тоже сказка, и очень успешная.

Трифон: И она зашла зрителю, но и американские образы — все эти люди в трико — все-таки у российского зрителя тоже отзывались.

Михаил: Они очень серьезно к себе относятся. Российский зритель хочет, чтобы была некоторая степень иронии.Ему больше «Железный человек» нравится — он по-другому себя ведет, он ироничный. На чистом героизме тут выехать не получится.

Трифон: Насколько вы как создатели и производители такого контента уделяете внимание ценностным аспектам внутри этих сказок? Потому что если говорить про американских супергероев, например, то у них вполне понятный политический посыл. Да и не только политический.

Михаил: У меня несколько тезисов. Я никогда не встречал ситуации, когда мы бы все сидели и думали, как нам вставить в сюжет какую-нибудь моральную мысль для детей. Не встречал. Мне кажется, что это предполагается всегда, по умолчанию всегда есть некая моральная идея. Но так не только в кино. Это как разговор с ребенком — он учится не на твоих нотациях, а на твоем примере, смотрит, как ты себя вел. Второй момент смежный. Американские супергерои патриотичные, потому что у зрителя именно это очень востребовано. Да и кинематографисты — ну что-то должно откликаться у команды, искусственно ничего такого вставить не получится.

Игорь: Что такое вкус? Вкус — это чувство меры. Мы стараемся при написании первого синопсиса закладывать какие-то ценности, мировоззрение, сверхзадачу даже, нечто базовое. И это именно то, что делает старую сказку современной. Не когда ты вставляешь в нее «ТикТок», подкасты и другие временные вещи, а когда она говорит о базовых вещах. Уверен, что любой фильм выходного дня через годы неизбежно проиграет фильму, который будет говорить о самом главном: о любви, прощении, самопожертвовании. О базовых вещах.

Трифон: Да, но ведь базовые ценности сейчас тоже по всему миру пытаются переосмыслять, по-другому расставлять акценты. Например, в детских мультфильмах стала подниматься тема экологии.

Илья: Это скорее инкрустация дополнительной темы. А основная ценность та же — человеческая жизнь, семья, рождение детей. По-прежнему все то же самое.

Михаил: Слово «повестка» меня угнетает. Все-таки люди, которые создают картину, это субъекты, а не объекты. Нет же такого, что к ним кто-то пришел и говорит: давай по пунктам, вот у тебя экология, вот глобальное потепление. Если они про это говорят, значит, таково их искреннее желание.

Игорь: В хорошей истории никогда не будет торчать на виду шляпка гвоздя, на которой написано: «Ценности сегодняшнего дня, умершие в 2025-м». Пушкин-то недавно жил. Вот сказки были!

Александр: У меня в этом плане жестче подход. Выбираю конкретную мораль и начинаю ее проводить. Вот сейчас я снимаю фильм о родителях, которые редко бывают с детьми. Это мое личное, меня настигла печаль, о которой многие родители говорят. В 16 лет мой сын уехал учиться, и я не уверен, что он вообще вернется, он хочет уже в Кембридж поступать, уже на испанском говорит. Родители, которые пропускают детство своих детей, пропускают его навсегда, оно больше не повторится. Ты ни с кем не будешь играть в смешные игры, некому читать сказку на ночь, стирать пеленки. Раз — и твоего сына с тобой больше нет, а есть какой-то мужик, который где-то там чем-то занимается. Ты ему, в общем-то, и не особо-то нужен, он не хочет ничего вспоминать. И в фильме у меня отец, который вдруг это понимает. Я сам это прожил. Значит, на эту мысль и работаем. Другое — это должно быть сделано не тупо. Ты должен не мораль людям читать, а дать это зрителям прожить.

Трифон: А есть универсальные моральные ценности, которые можно таким образом преподать?

Александр: Да. И я считаю, нам не помогли теоретики, которые придумывали про героев. Мы все говорим: арка персонажа, арка, арка. Ребят, какая арка? Мы с Мишей много об этом говорили. Они любые или есть конкретный набор ценностей и арок? На мой взгляд, все арки в конечном итоге сводятся к тому, что слабый стал сильным, а плохой стал хорошим. Но может так быть, что слабый — хороший, а сильный — плохой? И здесь есть очень интересный зазор между общественной моралью и личной. Когда мы в кинозале, она общественная, а когда смотрим сериал наедине с собой — она личная и уже не такая однозначная. Так вот для стада нужна арка: плохой (сильный) — хороший (слабый), а для одиночки обратная: слабый (хороший) — сильный (плохой). Пример последней арки — «Во все тяжкие».

Трифон: Кстати, сказок-сериалов, в общем-то, и нет. Сказочных сериалов меньше, чем фильмов, например.

Михаил: В сериалах больше неоднозначности, да, когда нельзя четко сказать: вот этот герой — он хороший, плохой, правильный, неправильный. На самом деле, это общая тенденция, такая общественная психотерапия. Позволяет принять себя, дает более сложную и глубокую картину мира. Думаю, что на сказки эта тенденция тоже распространяется. Все любят Джека Воробья, например. Тоже сказочный персонаж.

Илья: Дарт Вейдер тоже стал массовым героем.

Александр: Вы видели, The Boys что творят? Там происходит следующий виток. Оказывается, что все вообще не так, и супергерои говорят одно, а делают другое. Мы смотрим и думаем: господи, да так и устроен мир! Суперполитическая вещь, которая родилась из сказки.

Трифон: Тут можно вспомнить новую русскую сказочную традицию. Например, «Волшебный участок», где все персонажи из классики действуют в современном мире. Есть ли будущее у этого поджанра?

Михаил: Возьмем для примера «Черную молнию». Там и старая «Волга», и Гармаш, и 1960-е, и советские ученые. Эта база заставляет взрослых, которые пришли в кино, поверить, что все это может быть реальностью. Потом начинаются следу- ющие шаги – ирония, переосмысление. Появляется «Волшебный участок» и продолжение «Богатырей». У нас будут свои The Boys, просто они уже будут про специальных Емелю, Бабу-ягу, Буратино и так далее.

Трифон: И Садко Акваменом будет.

Игорь: Сначала это надо прожить.

Александр: «Вампиры средней полосы» еще прекрасные.

Михаил: «Ночной дозор» ведь тоже укоренен в нашем мире. Это было суперважно. Тут тонкая грань. Американское смотрят. Американизированное — нет. Когда зритель видит американизированное, ему начинает казаться, что им ма- нипулируют.

Игорь: Был же такой пример.

Михаил: Был. Было сделано ужасно. Имеются в виду «Защитники».

Трифон: Вопрос про производственную часть. Всегда считалось, что сказки, фантастический контент — это дорого. При этом я летом видел новости — 70 проектов про сказки в разработке до 2030 года. Как это получилось? Раньше не было технологий, а теперь они доступны наконец?

Илья: Когда мы начинали разрабатывать «Руслана и Людмилу» в 2014 году, на нас смотрели как на городских сумасшедших. Мы обошли тогда, наверное, всех. Реакция была везде одинаковая: какое Лукоморье, о чем вы вообще говорите? А потом американские коллеги ушли, образовался вакуум, и в него хлынули сказки.

Александр: Технологически все готово, да. Более того, аме- риканский контент подготовил для этого почву — все эти кинозалы, которые открывались тысячами, они же открывались под Голливуд. Мы их еще не заполнили до конца — может быть, процентов на 70 сейчас заполняем.

Михаил: Мне кажется, если в деньгах считать, то где-то так. А в зрителях, наверное, на 50 процентов. Если считать в деньгах, то все восстановится. В зрителях — не факт, потому что нигде в мире не восстановилось. После ковида все-таки произошли определенные изменения. И поколенческий сдвиг случился — часть нового поколения просто не считает поход в кинотеатр хорошим досугом.

Игорь: Про технологии вопрос очень интересный. Первое, что я хотел бы отметить, — все, что я себе десять лет назад мог только представить, сейчас в фильмах возможно, и всех людей, которых нужно за это благодарить, мы знаем по именам. Компании, которые делают компьютерную графику, — их не так много, но честь им и хвала, потому что они ее делают на абсолютно голливудском уровне. Вообще, это само по себе забавно. Раньше Буратино играли люди, а в нашем с Михаилом Врубелем проекте он будет компьютерный. И вот ты иногда снимаешь пустоту, потому что это крупный план Буратино, он там позже появится. За кадром этой пустоте подкидывают тексты Бондарчук, Петров, Исакова, а мы снимаем пустоту. Потом Саша Петров ходит с пустотой за руку. На общем плане город, массовка, вот это все. Совсем недавно это было невозможно. Просто нереально было делать такие проекты.

Я помню, как делался «Человек-невидимка» американский. Я тогда не знал, что я тоже буду такое делать. Это не преподают до сих пор нигде, кроме США и Китая.

Александр: Может, в Индии еще. Китай и Индия — сами себе рынок, потому что они гигантские.

Михаил: Они гигантские, да, им вообще неинтересно, что происходит снаружи. Китай квотирует национальное кино, Индия даже не квотирует. Голливудское кино там никому не интересно.

Александр: Это другая планета. А на нашей есть только Голливуд, все хотят смотреть на американских героев, больше ни на каких (ни на французских, ни на немецких, ни на русских, ни на итальянских) мир смотреть не хочет.

Михаил: Я с этим не согласен. Южнокорейское кино смотрит вся Азия, например. Даже американские площадки продвигают разные локальные сериалы. Просто Голливуд тяжело скопировать, потому что это машина в первую очередь маркетинга.

Трифон: «Игра в кальмара», например, — глобальный успех сказки для взрослых.

Илья: Это все равно Америка. Люди со всего мира едут в Америку и уже там рассказывают свои истории.

Александр: Америка — это сборная мира.

Илья: С другой стороны, выходили же «Притяжение» или «Лед» в Китае? Выходили.

Трифон: «Серебряные коньки» выходили на «Нетфликсе», например.

Илья: Ремейк «Горько» снят в Мексике, сборы колоссальные.

Михаил: Но все это даже при благоприятной конъюнктуре не привело бы нас к международному успеху. Та же Южная Корея — там государство системно поддерживало именно международную экспансию, это касается и выбора героев, которые могут быть востребованы за пределами страны, и обучения многих режиссеров в Штатах, например. О таких вещах нужно заботиться. Нельзя думать, что можно просто делать то, что тебе самому нравится, и это понравится во всем мире. Нет, ты должен ставить задачу на международную экспансию — кинематографистам, менеджерам, продюсерам. Китай вот не ставит, например. Тоже выбор. Это и американцев касается. Допустим, канал Disney+ не пошел на Ближнем Востоке. Не то что его запретили, а просто не пошел. Там вообще все смотрят египетское и турецкое кино, а американское не хотят. Американцы сейчас в этом плане немного откатываются назад.

Трифон: А будет ли вообще кино? Такое ощущение, что скоро все вытеснит короткий контент — рилсы и тому подобное.

Михаил: В фильме «Москва слезам не верит» есть момент, где герой говорит, что в будущем останется только телевидение. Мы на это смотрим с определенной иронией. Да, в Китае уже есть сериалы в коротком формате, 100 серий по 90 секунд. Да, доля кино будет снижаться, но никакой радикальной перемены не произойдет, я думаю.

Илья: Станет ли все кино вертикальным? Вот Саша биологист, у него есть хороший аргумент: а глаза у нас расположены как? Вертикально? Нет? Ну, значит, не станет.

Михаил: Исчезнет ли домашняя еда с появлением ресторанов? Исчезнут ли рестораны с появлением доставки?

Илья: Есть такой момент, конечно. Условно говоря, раньше на экспозицию можно было потратить 20 минут, а теперь это быстрее происходит. Динамика сюжета другая требуется, чтобы зрителя увлечь. Мы смотрели с сыном «Огниво». Я сижу, смотрю, мне нормально. А он периодически спрашивает: «Когда это закончится?»

Трифон: Многие дома смотрят кино и сериалы на перемотке.

Илья: Я прекрасно помню первый поход в кино с дочерью — она еле высидела 40 минут. Ей было 3,5 года. А дальше я наблюдал, как история, на которой она может сосредоточиться, постепенно удлиняется. Сначала короткая, потом подлиннее, потом полтора часа, потом восемь раз по полтора часа. Но внутри, конечно, динамика повествования все равно другая. Если взять программу «Время» 2024 года и программу «Время» 1984-го, то это будут две разные программы. Но это нормально. Мы работаем с аудиторией — она меняется, мы тоже.

Игорь: Если круто сделано, то неважно, какой длины.

Александр: По-моему, это верно. Во-первых, от сториз действительно невозможно оторваться. Я, бывает, залипаю на час.Они тоже меняются, там идет эволюция.

Трифон: Абсолютно. Я сейчас смотрю по рынку, уже есть вакансии «сценаристы для рилсов», например.

Игорь: Я больше не могу слышать фразу «клиповое мышление». Я ее двадцать лет уже слышу, с конца девяностых — вот MTV, клиповое мышление. Казалось бы, должны были с тех пор уже кино урезать до нескольких минут, выкинуть экспозицию вообще. Мне кажется, если сделано круто, то неважно, какой монтаж.

Игорь: Я уже и на своих детях проверял. Им вполне заходит длинное кино. Они с удовольствием посмотрели «Июльский дождь» Хуциева, например. А «Бешеные псы» им, наоборот, не понравились.

Илья: У меня обратный пример есть. Знакомая, 28 лет. Она сморит, а потом перематывает. Я говорю: «Там шутка была, подожди!» А она: «Ну, скучно!» Я говорю: «Но ты же смотришь».

Александр: У меня жена смотрит на двоечке всегда.

Трифон: Прямо художественное кино смотрит на двойной скорости?

Александр: Да.

Михаил: Сколько ей лет?

Александр: Ей 35. Я на двойной скорости только новости смотрю и всяких блогеров. Они получаются от этого всегда такие молодые, бодрые. Но вот кино не могу. А молодежь смотрит так и кино.

Михаил: Я сам иногда так смотрю.

Игорь: С другой стороны, книжные магазины забиты книгами.

Трифон: Но тут я бы обратил внимание на тиражи этих книг, которыми забиты магазины.

Михаил: Я обсуждал это недавно с владельцем крупнейшего издательства России. Два любопытных момента: во-первых, диджитализация книг тормознулась, электронные книги заняли 20–25 % рынка и дальше не растут. А во-вторых, почему-то очень выросло потребление классической литературы молодежью, причем именно за последние два года.

Илья: Есть такой тренд — «БукТок», обзоры книг в «ТикТоке».

Трифон: Винилизация происходит. Все перенасытились цифровой реальностью, особенно во время ковида. Модным будет становиться вообще все аналоговое, мне ка- жется.

Михаил: Я думаю, тут дело вот в чем. Все-таки количество удовольствий, которые человек получает, все время растет. Но при этом мозгу, очевидно, нужна какая-то разгрузка, потому что, когда ты сидишь тут в зуме, тут в рилсе, тут в телеграм-канале, а потом тебе позвонили, то два часа просто посмотреть кино или почитать книгу и просто отключиться от бесконечного потока информации — это уже физиологическая потребность.

Трифон: Сейчас есть тренды на осознанное потребление еды, одежды. Думаю, дальше нас ждет тренд на осознанное потребление контента, потому что ну невозможно уже. Александр: Кстати, так и со жвачкой было. Она же была жутко модной, а сейчас ушла. В 1975 году устроили где-то на стадионе в Москве давку, потому что раздавали жвачку. Потому что это была ценность, артефакт западного мира. Взрослые тоже за голову хватались — куда катится мир? С контентом так же будет — что-то отхлынет, что-то останется. Люди придут в себя. Наиграются в игрушки. Как у детей: в игрушки новые играют, играют, а потом раз — и все.

Трифон: К слову о взрослых, детях и игрушках, в которые они играют. Вот мы выяснили, что у аудитории есть запрос на сказки, причем не только у детей, но и у взрослых. Можно ли сказать, что этот запрос одной природы с запросом, например, на тарологов и астрологов?

Михаил: Мне кажется, это очень разные вещи. Магия — это когда люди понимают, что не могут контролировать завтрашний день, и ищут фальшивые механизмы этого контроля.

Александр: Сказка гораздо важнее, чем какая-то астрология. Не сравнить.

Илья: Я все-таки не могу сказать, что сказка это не эскапизм. Да, это попытка спрятаться, в том числе там, за экраном. Там все чуть-чуть проще, все знакомое. В новое нам бывает тя- жело заходить. В «Огниве» нам поуютнее.

Александр: Да нет, какой эскапизм. Дети разве занимаются эскапизмом? Они, наоборот, творят будущее. Сказка — это будущее, это инструмент построения будущего. Никто не прячется в кино, наоборот. Мы все время что-то придумы- ваем. Это вообще наша характерная черта как вида – мы же сумасшедшие, больные обезьяны, мы же единственный вид, который все время все меняет. Рыба плавает туда-сюда, обезьяна скачет туда-сюда, слоны ходят туда-сюда — у них ничего не меняется. Ни в них, ни вокруг них. А что делает человек? Здесь тысячу лет назад, на этом месте, были болота, реки и леса. Все, что сейчас есть вокруг нас, бешеная обезьяна навоображала себе, нафантазировала. Кино в этом смысле всегда на передовой.