Heroes нашего времени: как Дэвид Боуи перевернул индустрию?

Любой меломан сразу догадается, что я там делаю. Да, конечно, я иду к зданию под номером 155, чтобы увидеть дом, в котором в 1976–1978 годах жил Дэвид Боуи. А вот и он на другой стороне улицы: достаточно солидное здание, на шестом – последнем – этаже которого Боуи снимал квартиру из семи комнат. По слухам, сейчас там живет семья из Ливана.

Я останавливаюсь напротив знаменитого подъезда и краем глаза замечаю, что ко мне уверенным шагом двигается полицейский, а там и еще один. Я слегка удивляюсь, но достаю фотоаппарат (мой айфон был тогда еще совсем древ- ним) и начинаю через улицу снимать дом. И точно в этот момент я опять краем глаза вижу, как полицейские резко меняют направление, бросаются к какой-то припаркованной машине и начинают кого-то там вязать.

Так-так, район, похоже, оправдывает свою исторически «стремную» славу, думаю я. Позднее в этот же день мы оказываемся свидетелями облавы и на ближайшей станции метро.

Теперь легче вообразить, что за обстановочка царила здесь в далеких 1970- х, когда Шенеберг не только славился ночными клубами, но и был местом компактного проживания турецких гастарбайтеров, поднимавших Берлин из праха и пепла Второй мировой.

Все это я рассказываю лишь для того, чтобы яснее была крайне необычная для шоу-бизнеса ситуация, когда большая поп-звезда на пике своей карьеры меняет Лос-Анджелес на город, где мало кто его знает (это ведь было до всякой глобализации), и начинает записывать авангардные треки, от которых его рекорд-компания приходит в ужас.

Ведь Боуи только что покорил Америку с соул-альбомом Young Americans и хитом Fame, исполненным вместе с самим Джоном Ленноном.

Тут надо заметить, что в тот Берлин Дэвида Боуи мы с вами не сможем попасть, даже преодолев все трудности с шенгенскими визами. Просто потому, что его больше не существует.

Боуи уехал в Западный Берлин – странное и не самое уютное для жиз- ни место, в те годы со всех сторон окруженное просоветскими землями ГДР, а от остального города отделенное стеной с колючей проволокой, вышками и пулеметами. Сотни людей погибли, пытаясь преодолеть ее.

И если бы началась большая война между Восточным блоком и НАТО – а сотни тысяч солдат и десятки танковых дивизий стояли наготове по обеим сторонам границы разделенной Европы, – то Западный Берлин пал бы в течение часа.

Так что жизнь и аренда в городе были дешевы, ночные клубы работали до утра, а силы правопорядка на многое смотрели сквозь пальцы, что соответственно и привлекало сюда богему и всякого рода неформалов.

Для Дэвида Боуи эта релокация сма- хивала на настоящее бегство. Бегство от славы, от столь типичного процесса разложения рок-звезды у своего заслуженного бассейна и, конечно же, от наркозависимости. По словам самого артиста, он сидел тогда на «белой диете».

Посетив родную Англию, где он не был два года, Боуи селит жену с сыном в Швейцарии на берегу Женевского озера, а сам с другом и коллегой Игги Попом арендует ту самую квартиру на Хауптштрассе, 155.

За два года жизни в Западном Берлине Боуи записал три альбома – Low, Heroes и Lodger, – вошедшие в историю как «берлинская трилогия». Эти экспериментальные, просто искрящиеся новаторством записи перевернули представление о том, какой может быть поп-музыка, и оказали колоссальное влияние на будущие постпанк и новую волну, а значит, и на все десятилетие 1980-х.

Но строго говоря, из этих трех пластинок только Heroes была полностью записана в Берлине. Как и его предшественник, альбом делился на две стороны пластинки: первую, с пусть и авангардными, но песнями, и вторую – с инструментальными треками, этаким мрачным дарк-эмбиентом, как сказали бы сейчас. К слову, над альбомом вместе с Боуи работал Брайан Ино, выдающийся музыкант, который, собственно, только что эмбиент и изобрел. Оцените, однако, смелость певца, который добровольно пошел на отказ от своего вокала в пользу клаустрофобических звуковых ландшафтов.

На один день в Берлин прилетел и другой мэтр прогрессивного рока – Роберт Фрипп из King Crimson, – чтобы записать свои гитарные партии, которые ни с чем нельзя спутать. Заглавная композиция альбома представляла собой трехминутную поп-песню, исключительно сложно устроенную внутри, с новаторской аранжировкой и множеством наложений. Писалась она в студии, расположенной совсем близко к Стене и называющейся Hansa Studio by the Wall. Слова пришли Боуи в голову, когда он увидел своего постоянного продюсера Тони Висконти целующимся с немецкой бэк-вокалисткой на фоне грозной Стены, ощерившейся колючей проволокой. Прекрасный образ влюбленных, над которыми нависла тень Третьей мировой.

Да и весь альбом можно считать настоящим памятником холодной войны, настолько он пронизан чувством клаустрофобии и тревоги. Но в финале напряжение все же разрешается ослепительной ориенталистской кодой The Secret Life Of Arabia – песней, будто залетевшей на пластинку из «Сказок тысячи и одной ночи». Да и мы ведь уже знаем от Джима Джармуша, что «выживут только любовники».

Песня Heroes не стала тогда каким-то особым хитом, но на сегодняшний день это одна из самых известных и перепеваемых песен Боуи. Но что не перестает удивлять, так то, что в целом весь этот авангардный берлинский материал и тогда имел коммерческий успех, а уж музыкальную критику так и вообще свел с ума.

И последнее, что хочется сказать. Скорее всего, именно Боуи вновь ввел моду на Берлин во второй половине ХХ века. Это ведь по его стопам в 1980-е туда потянулись молодой Ник Кейв со своими австралийскими и английскими товарищами, а, скажем, в 1990-х – канадские панкесса Peaches и шок-пианист Chilly Gonzales, и это лишь отдельные имена. Это там с падением Стены обрело свой второй дом детройтское техно. И по сей день Берлин остается центром притяжения андеграундных музыкантов, диджеев и художников со всего мира.