Не все потеряно: как кинематограф осмысляет мировые трагедии

Конечно же, когда речь заходит о терактах, одним из первых на ум приходит совершенный террористами «Аль-Каиды» захват четырех пассажирских самолетов в 2001 году, два из которых врезались в здание Всемирного торгового центра и еще один — в здание Пентагона. Итог — почти 3 тыс. убитых и более 6 тыс. раненых. И как бы цинично это не звучало, теракт 11 сентября — один из самых «популярных» в кинематографе. Голливудская индустрия в 2000-х была на пике, поэтому в течение двух десятков лет вышло большое количество фильмов, с разных сторон осмыслявших произошедшее.

Например, один из самых необычных — «Потерянный рейс» Пола Гринграсса, режиссера фильмов о Мэтью Борне, известного своей тягой к реалистичности. В нем трагедия осмысляется с точки зрения пассажиров «забытого» рейса 93, четвертого самолета, не попавшего в цель. Вообще, если присмотреться, фильмы о терактах, как правило, концентрируются в первую очередь на свидетелях и тех, кто ликвидировал последствия — как в фильме «Башни-близнецы» Оливера Стоуна (о полицейских, оказавшихся под завалами). А то и вовсе, как в фильме «Жутко громко и запредельно близко», показывают эти события глазами тех, кто вообще их не застал, но ощутил на себе последствия трагедии.

Как ни странно, в России до сих пор почти нет фильмов о событиях на Дубровке. В результате штурма театрального центра, захваченного чеченскими террористами во время показа мюзикла «Норд-Ост» 23 октября 2002 года, большая часть пленников были освобождены, а злоумышленники ликвидированы; правда, часть заложников погибли (по разным данным, от 130 до 174 человек) — в том числе из-за применения спецназом усыпляющего газа.

Спустя всего два года после трагедии в российский прокат вышла картина Евгения Лаврентьева «Личный номер», в основе которой лежит история захвата центра, но которая никак напрямую не упоминается. Фильм, несмотря на участие зарубежных звезд (например, Джона Эймоса из «Крепкого орешка 2»), провалился в прокате и собрал низкие оценки зрителей — потому что, по сути, это была пропагандистская картина о том, что теракт подготовили олигархи, а героический спецназ ФСБ всех спас. В итоге чуть ли не единственным фильмом об этих событиях стала «Конференция» Ивана И. Твердовского — рефлективная драма о людях, которые спустя годы собираются, чтобы воссоздать события теракта на Дубровке и разрешить мучившие их все это время проблемы.

А вот про «Чернобыль», как в народе называют разрушение четвертого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции, случившееся 26 апреля 1986 года, снимают много, часто и не только там, где трагедия произошла, то есть в Украине и странах бывшего СССР. Почти сразу после случившегося под Припятью появились первые документальные фильмы — например, «Чернобыль. Хроника трудных недель» и «Колокол Чернобыля», вышедшие в тот же год и содержащие хронику событий, снятую очевидцами.

Игровых фильмов и сериалов тоже сделано немало, под два десятка. И самый, наверное, известный из них — «Чернобыль» телеканала HBO, ставший настоящим хитом. Секрет его успеха — трагедия на Чернобыльской АЭС показана с разных точек зрения: от работников станции и ликвидаторов катастрофы до советских чиновников и обычных граждан.

Знаменитый сценарист и режиссер Александр Миндадзе и вовсе снял фильм «В субботу», в котором вся катастрофа остается за кадром — мы видим лишь реакции персонажей, которые не видели сам взрыв, но понимают, что произошло что-то страшное. Любопытно, что в силу многочисленных слухов, сложившихся вокруг катастрофы (в основном в силу отсутствия достоверных источников в момент случившегося, породивших разнообразные мифы), по мотивам этих событий нередко делают фантастику и хорроры: например, российский «Чернобыль: Зона отчуждения».

Разговоры о применении оружия массового поражения, участившиеся в последние годы, нашли отражение в особом восприятии сцены из «Оппенгеймера» Кристофера Нолана, когда случившееся в двух японских городах, испепеленных ядерными бомбами, показано не глазами очевидца, а в глазах одного из погибших.

Недаром говорят в большинстве случаев не про показ, демонстрацию или что-либо еще, а именно про отражение событий. В случае с ударом по Хиросиме и Нагасаки какое-то время отражение было кривым — просто потому, что невозможно было говорить прямо об этом, грубо говоря, человеческим языком.

На помощь пришел нечеловеческий — как известно, Годзилла, огромный прямоходящий монстр, рушащий города, появился как аллюзия на эти события. Иронично, что впоследствии американцы, невольно, по сути, монстра породившие, частично «забрали» Годзиллу в Голливуд. Ну а если не кайдзю и не документальное кино, то трагедию ядерной бомбежки отражали через экспрессивный язык аниме: например, «Босоногий Гэн». Или короткометражный мультфильм Pica-don («Атомная бомба»), который когда-то показывали в японских школах, чтобы продемонстрировать последствия ядерного взрыва глазами обычного ребенка — особо шокирующе.

В данном случае речь идет, конечно же, не только о том самом эпизоде стрельбы в школе (20 апреля 1999 года двое школьников убили 13 человек и ранили еще 24 в школе «Колумбайн», в которой учились). К сожалению, таких трагедий за историю человечества было много. И почти все они произошли в XXI веке, совсем свежий случай — в этом году, когда 4 января старшеклассник Дилан Батлер открыл стрельбу в школе штата Айова.

Самым первым фильмом про «Колумбайн» считается «Слон» Гаса Ван Сента — о двух подростках из неблагополучных семей, которые устроили бойню в своей школе. Фирменный почерк режиссера — слегка отстраненный, словно мы смотрим репортаж с места событий, — стал идеальной интонацией. Схожий эффект, как если бы ты был невольным свидетелем событий, получаешь от просмотра фильма Дени Вильнева «Политех». Это один подход, назовем его «репортажным». Однако любой стрелок-колумбайнер — это, по сути, маньяк, которых принято исследовать, выясняя, что за контекст подтолкнул его к совершению преступления. Это делает, например, фильм Линн Рэмси «Что-то не так с Кевином» — рассказывает историю семьи, в которой вырос подобный стрелок.

Землетрясение, пожалуй (и вновь простите за цинизм), самая «популярная» природная катастрофа в кинематографе. Звучит логично: земля трясется, здания рушатся, люди кричат от ужаса... Правда, обычно не учитывается, что большая часть землетрясений длится от нескольких секунд до нескольких минут (ну или, как вариант, 32 года). Проще говоря, если это не фильм «Разлом Сан-Андреас» с Дуэйном Джонсоном, то материала на блокбастер будет немного все самое «зрелищное» начинается и заканчивается слишком быстро.

Пример — фильмы о произошедшем 7 декабря 1988 года в армянском городе Спитак землетрясении, которое унесло жизни 25 тыс. человек и от которого в целом пострадали около 700 тыс. Есть два фильма, отражающих диаметрально противоположные подходы к тому, как можно освещать подобные события. Первый — «Землетрясение» Сарика Андреасяна, снятый в формате голливудского блокбастера: первые полфильма мы знакомимся с главными героями, далее происходит то самое землетрясение: здания раскалываются пополам, машины проваливаются в трещины в асфальте, сеется хаос и разруха. После чего еще пол-фильма спасатели разбирают завалы и спасают людей — как в какой-нибудь производственной драме, но с уклоном в дешевый мелодраматизм. Другой пример — «Спитак» Александра Котта, вышедший через два года. В нем «блокбастера» нет вообще: главный герой приезжает в уже разрушенную Армению и пытается найти и восстановить брошенную им когда-то семью. Проще говоря, спитакская трагедия становится метафорой трагедии личной.

Вторая «великая трагедия» в истории армян — истребление их народа турками с 1915 по 1916 год, в годы Первой мировой войны. И на его примере легко продемонстрировать, как режиссеры работают с этой очень деликатной и острой темой (Турция так и не признала убийство армян геноцидом).

Один из наиболее известных фильмов конкретно об этой трагедии — «Гнездо жаворонка», снятый итальянскими режиссерами Витторио и Паоло Тавиани. И критики, и зрители, и, в частности, сами армяне в свое время раскритиковали его — за то, что их изображают жертвами, которые не в состоянии ничего противопоставить туркам, что массово убивают их самыми жестокими способами, а постановщики как будто смакуют процесс.

Другой пример — «Рассвет над озером Ван» Артака Игитяна и Ваана Степаняна: фильм, в котором сам геноцид вообще остался в далеком прошлом, но жив его свидетель, 80-летний гражданин США, переехавший в Америку в молодости. Ему сложно найти общий язык с детьми и внуками, которые не знают, через что прошел дед. И это... неожиданно, семейная комедия, построенная на бытовых разногласиях и связанных с этим порой забавных ситуациях. Проще говоря, первый фильм — о том, что все плохо и выхода нет, второй — о том, что даже после самых страшных событий можно жить и радоваться жизни.

Кажется, что нет более заезженной темы в кино — вот уж о чем были сняты десятки, сотни, а то и тысячи фильмов в самых разных жанрах. И тем не менее с каждым поколением кинематографистов появляются все новые и новые способы говорить об этом.

Свежий «Оскар» получила «Зона интересов» Джонатана Глейзера — мрачная экранизация книги Мартина Эмиса, в которой режиссер нашел неожиданную интонацию: убийство евреев в Освенциме остается за кадром, а в центре внимания — начальник концлагеря Рудольф Хёсс и его семья, живущие буквально за стенами огромной душегубки. В чем отличие этого фильма, например, от «Пианиста», автобиографического torture porn Романа Полански, где кошмары холокоста демонстрируются, грубо говоря, кишками наружу? Или от «Списка Шиндлера», который рассказывает историю человека, спасшего огромное количество людей от смерти (то есть фильма о подвиге — как, например, и недавний «Одна жизнь» Джеймса Хоуза)? Ответ прост: подобные фильмы — это взгляд на величайшую трагедию XX века как бы от лица того зла, что его творит.

И характерно, что для того, чтобы появилось такое кино, как правило, должно пройти какое-то время — зачастую весьма продолжительное. Ведь чтобы взглянуть тьме в глаза, нужны немалые силы, а чтобы увидеть мир ее глазами — нужно всмотреться в них крайне внимательно.