Набоков глазами Марины Брусникиной: каким получился спектакль «Приглашение на казнь»
Мимо зрительских рядов бредет молодой человек по имени Цинциннат Ц. (Андрей Мартынов), а на подмостках юношу уже ждет судебное заседание. Шепотом выносят обвинительный приговор Цинциннат попадает в камеру смертников, где ему предстоит провести несколько дней перед казнью.
Людям, знакомым с «Приглашением на казнь», может показаться, что задача перевести набоковский текст на язык театра неминуемо обернется провалом. Густое, заковыристое произведение; страницы истыканы точками с запятыми, и расчеркнуты тире — разве возможно воплотить на сцене музыку романа, который сам автор называл своей «единственной поэмой в прозе»? Мрачная сказка о Цинциннате Ц., за непрозрачность приговоренном к смерти, написана столь вычурным, неотразимым, воздушным слогом, что на всякий случай покрепче держишь томик в руках: того и гляди сейчас взмахнет листами и улетит восвояси. Набоков устраивает грандиозный парад-алле накопленных за десять лет писательской работы достижений: стыкует сходно звучащие слова (например, «гносеологическая гнусность» или «смерьте до смерти»), жонглирует гротескными персонажами, смело выносит в эпиграф цитату вымышленного философа Делаланда. И если поначалу это сложноустроенное чтение может утомить, то с приближением финала из-под толщи выспренних тропов все отчетливее пробивается живой пульс романа.
Марина Брусникина, для которой «Приглашение...» стало дебютной постановкой в Театре Ермоловой, проводит хитроумную операцию по сохранению дыхания книги с обезоруживающей легкостью и искренней любовью к первоисточнику: в ее прочтении ничуть не меньше той судорожной красоты, которая без малого сто лет завораживает пытливого читателя. Чтобы передать дух произведения, Брусникина следует букве: актеры цитируют «Приглашение...» увесистыми кусками, не ограничиваясь прямой речью персонажей и залезая на территорию рассказчика. Несмотря на неизбежные сокращения и вольности (скажем, Андрей Мартынов чуть младше своего героя, а Эммочке Полины Зиновьевой никак не дашь 12 лет), это чуткое, благоговейное и деликатное, совершенно не ревизионистское толкование Набокова; надо признать, не худший метод работы со столь изворотливым оригиналом.
Сюрреалистическая сценография Наны Абдрашитовой отсылает к магическим сюжетам Рене Магритта (маски призраков похожи на укрытые тканью головы «Влюбленных») и хаотичным абстракциям Жоана Миро — его картины, с которых смотрят десятки трепещущих существ, созвучны изломанному и загадочному тексту. С потолка свисают картонные глаза и розы; люди в строгих костюмах носят светящиеся котелки на палках, напоминающие удочки-фонарики морского черта; сквозь лунные кратеры проступает лицо неверной жены Марфиньки (Ульяна Михайлова).
Оброненное мимоходом сравнение разрастается в полноценный образ — «балеринные икры» становятся видеозаписью подернутой дымкой танцовщицы, «казематный отгул, перегул и загулок» часов превращается в угрожающее громыхание, поочередно снимающий голову, ключицы и бедра Цинциннат оборачивается распадающейся марионеткой. По стенам бегут накарябанные надписи, среди которых особенно зловеще звучит: «"Писателей буду штрафовать" — и подпись: директор тюрьмы».
Все, что невнимательный книголюб мог недопонять, скользя по плотно сбитым абзацам романа, в спектакле представлено четко и уверенно; текст, казавшийся непереводимым, вдруг неожиданно поддается постановке. Одно дело — читать слово «смерть» на экране смартфона, и совсем другое — видеть его гигантские буквы во всю ширь сцены. Набоковская вязь аллитераций и ассонансов отзывается скороговорками, которыми бормочут все, кроме Цинцинната, — любопытно, что человек, чье время сочтено, позволяет себе говорить неторопливо. Метафизическая крепость, где томится одинокий узник, явно облегчает задачу соблюдения единств действия и места, а череда проносящихся в ожидании плахи суток сливается в тягостный и длинный день. На сцене одновременно кричат, поют, танцуют и играют на паре музыкальных инструментов, но, ей-ей, даже неискушенный театрал вряд ли возмутится увиденным.
В 2024 году гуманистический набоковский посыл не менее важен и живителен, чем в 1935-1936 годах, когда «Приглашение на казнь» вышло в парижском журнале, или в 1989 году, когда в Театре Ермоловой роман поставил режиссер Валерий Фокин. Лишние — они же необходимые — люди страдали от притеснений при любых идеологиях, да и не в политике дело. Строго говоря, Цинциннат Ц. повинен в ином взгляде на вселенную; за это окружающие начинают считать юношу враждебным элементом, нарушающим извращенную логику и цельность их душного мирка. Персонажи «Приглашения на казнь» симметрично отражаются друг в друге: сторож Родион снимает бороду и отдает директору Родригу Ивановичу, мать арестованного смешивается с его женой, адвокат и прокурор накрашены настолько похоже, что невозможно отличить. Это они — не Цинциннат! — невольники; их жалкая реальность разрушается усилием единственного человека, который, лежа на плахе, задал себе простой вопрос: «Зачем я тут?» И если по выходе из театра, вдыхая холодный московский воздух, зритель тоже попробует ответить зачем, значит, не зря все это было, не зря.
Билеты на спектакль можно приобрести на сайте театра.