Бремя «Белого альбома»: как «Битлз» записали пластинку, которая похоронила шестидесятые
На белой простыне в позе лотоса восседает гуру — Махариши Махеш Йоги. Он едет в купе первого класса, вагон потряхивает от дороги, но мудрец не теряет расположения духа: по-каратаевски балагурит, травит байки и подтрунивает над соседями по поезду, которые скоро станут его послушниками в предгорьях Гималаев. Звездные гости — Леннон, Маккартни, Харрисон, Старр, — тем временем скрывались от настырных фанатов. Ютились в другом купе ввосьмером: с девушками, родственниками девушек, даже Миком Джаггером с женой. Ехали в неизвестность — искали отдыха, перезагрузки, просветления. Возвращались назад группками и глубоко разочарованные. Зато с охапкой — то ли из тридцати, то ли из полусотни — песен: набросков, заготовок, фрагментов. Две трети вошли в «Белый альбом».
Битломаны знают, что на деле «Белый альбом» называется The Beatles. Озаглавить девятую пластинку группы иначе, думается, невозможно: цвет богов и королей, пустой конверт можно трактовать и как отсутствие идей, и как приглашение к сотворчеству. The Beatles — альбом-противоречие, альбом-диалог, в котором участвуют не только члены коллектива, но и слушатели: полуторачасовая продолжительность затрудняет прослушивание в один присест и как бы предлагает совершить выбор, какие песни оставить, а какие убрать. На крючок попался даже продюсер Джордж Мартин: пятый битл рекомендовал избавиться от проходного материала и включить в итоговый вариант пластинки десять–двенадцать шедевров. Музыканты не послушались: так родилась чрезвычайно неровная запись, бесстыдно щеголяющая своей шероховатостью.
В 1968 году не было никого равновеликого «Битлз». Участникам группы не исполнилось и тридцати лет, но они уже стали кумирами миллионов людей от США до Японии. Альбомы коллектива неделями занимали верхние строчки чартов, а синглы становились первыми по продажам за год. Начиная с 1965 года каждая пластинка становилась все чудесатее и прекраснее: одутловатые буквы Rubber Soul, скрывающие нежные и милые песенки, навеянные фолком; психоделический Revolver, способный удивить экспериментами и сегодня; Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band с проработанной концепцией выдуманной группы, упорядоченным трек-листом, вычурной обложкой. В поп-музыке битлы стали самыми прогрессивными художниками, потягаться с которыми осмеливались только фрики вроде Фрэнка Заппы. Следующий релиз «Битлз» был обречен на успех — и вместо вымучивания чего-то еще помпезнее и монолитнее группа выдала анархическое и непоследовательное приключение без опоры в виде обложки, мифологии или названия. Белый цвет. The Beatles. В углу — ироничный порядковый номер, что означает ограниченный тираж: «жалкие» 5 млн копий. (Художественный жест проявился еще и в том, что пластинки печатались на 12 фабриках; получается, существует 12 «первых» «Белых альбомов».) Тридцать случайных песен про дни рождения, дроздов, стеклянные луковицы. Тарабарские припевы — какие-то невразумительные «облади-облада» и «хелтер-скелтер»... Искать в этом ребячестве скрытый смысл — то же, что есть суп вилкой: нервы потратишь, а до дна не доберешься.
The Beatles пронизан духом игры, забавы, товарищества. Принято считать, что это пластинка, движимая разнонаправленными силами: как в крыловской басне, каждый битл старается перетянуть других, что привело к чересчур эклектичному и бессвязному звучанию. Впрочем, благодаря дружеской гонке между музыкантами и еще не окончательно потерянному взаимоуважению «Белый альбом» все еще звучит как коллективное произведение искусства. Разобрать, где чья песня, практически невозможно: скажем, в Good Night или Julia слышны отголоски маккартниевской Yesterday — ан нет, это дело рук Джона; или вот разъяренные и игривые Helter Skelter и Why Don't We Do It in the Road? — ну точно Леннон, готовящийся к тяжеленному хард-року I Want You (She's So Heavy), — но это придумал Пол. Старр дебютировал в сонграйтинге, вровень с дуэтом Леннона и Маккартни встал Харрисон, который сочинил четыре песни, например великую While My Guitar Gently Weeps, вдохновленную «Книгой перемен».
«Белый альбом» звучит сыро, расслабленно, если не сказать пофигистично: в той же Ob-La-Di Ob-La-Da Пол путается в именах героев и мужчина Десмонд вместо девушки Молли красит личико; в Helter Skelter можно услышать невырезанный крик Ринго: «У меня мозоли на пальцах!»; во вступлении к Revolution 1 звучит голос инженера Джеффа Эмерика, который объявляет второй дубль. На поверку расхлябанность «Белого альбома» оказывается мнимой: скажем, песню I Will удалось записать только с 67-й попытки. На Ob-La-Di Ob-La-Da ушло 42 часа изнурительной работы — на Маккартни обозлился даже вечно спокойный Мартин, прокричав музыканту после очередной репетиции: «Тогда, черт возьми, спой это еще раз!» В итоге продюсер, не выдержав, взял отпуск, и альбом доделывали сами участники.
Словно дети, балующиеся в песочнице, битлы почувствовали, что способны на все. Запретов для новаторов не существовало: они блеяли дурными голосами в Wild Honey Pie, заигрывали с политикой и подражали Чаку Берри в Back in the USSR, имитировали песни начала века в Honey Pie. В Sexy Sadie язвительный Леннон высмеивал Махариши, сравнивая гуру с обворожительной девушкой: по слухам, тот оказался меркантильным распутником, а не целомудренным нестяжателем. Настоящей одой к вольности стала пресловутая Revolution 9, которая пугала молодых англичан так же, как заставка телекомпании «ВИД» — детей девяностых. Леннон «с помощью звуков рисовал картину революции». Замогильный голос, причитающий «number nine», взятый с экзамена Королевской музыкальной академии, звук бьющегося стекла, скрипки, хор, крики, аплодисменты, «A Day in the Life»... К непростой записи подключили записывающие машины на трех студиях «Эбби-Роуд», пока Леннон миксовал результат.
От «Битлз» ждали откровений — программных высказываний и советов, что делать и как жить дальше. В протестном 1968-м студенты-леваки выходили на митинги и ждали поддержки и заступничества кумиров. Но те затерялись в Индии, чтобы раствориться в себе, — и на пороге четвертого десятка впали в детство. Харрисон написал песню Savoy Truffle про знакомого сладкоежку, который так любит шоколад, что рискует остаться без зубов. Маккартни увидел совокупляющихся на проезжей части мартышек — так получилась риторическая композиция Why Don't We Do It in the Road? Старр в первом собственноручно созданном треке Don't Pass Me By, совсем как школьник, ныл из-за девушки и умолял не разбивать ему сердце. Леннон... Леннон высказался насчет революций, но в такой самодовольно-неуверенной форме, что демонстранты вмиг его возненавидели: «But when you talk about destruction / Don't you know that you can count me out, in» («Считайте, что я за вас... или не за вас»). «Белый альбом» принадлежит одновременно и прошлому, и будущему: его легко счесть как исключительно авангардным, так и беззаветно устаревшим; как политически индифферентным, так и протестно заряженным (за Back in the U.S.S.R. группу заподозрили в сотрудничестве с коммунистами); как слепленным наспех, так и кропотливо выверенным; как переполненным великолепными мыслями, так и заваленным проходным материалом. Это альбом времени полураспада, незаконченности, неотшлифованности: Sgt. Pepper остался позади, но Abbey Road мало что предвещает.
Поп-арт-художник Ричард Гамильтон, который совместно с Ленноном и Маккартни создал минималистичную обложку, как бы заявлял: «Расходимся, здесь нечего искать!» На то были причины: по сей день в массовом сознании предыдущий альбом группы «Сержант Пеппер» остается непревзойденным поп-музыкальным утверждением. В нем — буйство красок, загадочная атмосфера, сногсшибательные песни. Чтобы двинуться дальше, следовало отказаться от всего: от обложки, названия, концепции. В обескураживающей простоте художник разглядел побуждение к развитию. Неслучайно Гамильтона называют последователем Марселя Дюшана, за полвека до «Белого альбома» представившего столь же сверкающий белизной реди-мейд «Фонтан». Выставить писсуар в музее — вопиюще бессмысленный и ехидный жест, проверка на прочность зрителей, только-только смирившихся с Матиссом, жирная точка в воображаемом учебнике по искусству. The Beatles — такой же писсуар, финальный полуторачасовой аккорд в музистории от мюзик-холла и регтайма до блюза и ска, признание в любви и надгробный камень предшественникам. Если угодно, конец поп-музыки — и призыв начинать с чистого листа.
И все же «Белый альбом» отстал от времени — вернее, ненароком приблизил появление новой эры, где «Битлз» уже не было места. За год до гамильтоновской молочной обложки другой небезызвестный поп-арт-художник Энди Уорхол взялся за раскрутку молодого коллектива The Velvet Underground. На дебютном альбоме «вельветов» красуется уорхоловский банан; если потянуть за плодоножку ягоды, появится розовая мякоть. «Медленно снимай кожуру и смотри», — гласила надпись рядом. Группа пела о проституции, наркотической зависимости и БДСМ; обладателей пластинки приглашали в грядущие семидесятые, наполненные не битловской жизнерадостностью и витальностью, но вельветовскими мраком, ломкой и отчаянием. Тем печальнее, что поводом к трагическому слому эпох послужили песни с «Белого альбома» — заводная Helter Skelter и добродушная Piggies, в которых маньяк и сектант Чарльз Мэнсон расслышал призыв к насилию: задать «чертовски хорошую порку» свиньям. После серии жестоких убийств руками мэнсоновской «Семьи» стало понятно, что как раньше, уже не будет. Таким образом, The Beatles — последний отзвук Лета любви, в чьей белоснежной обложке велик соблазн разглядеть наступающую Зиму ненависти.