Хоп, рэперок: что общего у Розенбаума, «Каспийского Груза» и Моргенштерна?

Для начала стоит обратиться к истории. На французском слово «шансон» означает «песня». За свое существование жанр неоднократно менял звучание. Он начинался с песен поэтов-труверов, в XIX веке стал важной частью кабаре-культуры (Аристид Брюан), а в середине XX века соприкоснулся с джазом и блюзом (Шарль Трене, Серж Генсбур).

Позже энтузиасты научились смешивать стиль с чем угодно. Так, группа AIR в 1990-х соединила мотивы шансона с трип-хопом и электроникой. Тем самым они доказали, что жанр не ограничен пафосом кабаре или уличными стихами под три аккорда. Его идеи будут актуальны всегда.

Оказалось, что шансон не про звук, а про поэтичный лайфстайл. Песни в нем посвящены любви, разлуке, скорби и трепетной природе человеческих чувств. Шансон воспевает повседневные переживания и знакомые каждому эмоции так, чтобы в этих рассказах ощущалась Эйфелева башня где-то на фоне.

Народность стиля обусловлена его изначальным законом «кто написал песню, тот ее и поет». Искренность артиста вкупе с простым исполнением выстраивает моментальную связь со слушателем.

Русский шансон унаследовал от французского главные черты — народность и романтику. В XX веке он делился на песни арестантов и авторскую бардовскую песню. А ближе к нулевым сформировался как радийная ниша, где есть место и для душевных гитарных баллад (Александр Розенбаум с его «Гоп-стоп»), и для задорных эстрадных песен с громкой бочкой («Воровайки», «Бутырка).

У русского шансона была примерно такая же цель, что и у американских фильмов про мафиози, — не превознести маскулинного преступника, а показать, что за его образом скрывается уязвимость и чувственность. Романтика русского шансона — это и тяга к вольной жизни, и страх перед ней, существование в криминальном обществе, мотив тоски и одиночества, роль верной супруги в период заключения. Таким образом, переживания арестанта в этих песнях почти ничем не отличаются от других песенных традиций (например, фольклора и былин). Это рассказы про всечеловеческие радости и горести.

Термин «шансон» прилип к русской музыке в 1990-х. Такой тег упрощал монетизацию: все-таки сложно крутить треки с блатной романтикой по радио, обзывая их «музыкой арестантов». Назови шансон родственником французской бардовской песни — и люди потянутся. Так жанр утонул в коммерциализации и стал очень размытым. Помимо криминальных историй, к нему стали причислять и солдатские байки («Любэ»), и истории шоферов (Жека), и любую эстрадную попсу (Ирина Аллегрова).

Свое тру-перерождение в России жанр получил еще в начале 2010-х, когда появился «Каспийский Груз» с альбомом «Рингтоны для зон». Дуэт совместил криминальный сторителлинг с неотесанным хип-хопом («Рожа мента — позже рожа в бинтах»). Неудивительно: понятийность шансона перекликается с рэп-андерграундом, живущим по правилам «черной экономики и рыночных отношений».

Благодаря «Каспийскому Грузу» люди из тюрем смогли проникнуться речитативом, а любители субкультуры – полюбить разговор по фене и лирику про бандитский быт.

Дуэт сильно повлиял на тренд пацанского рэпа с криминальным уклоном в чартах. После резкого бума КГ YouTube заполнили каналы с названиями Blatnoi Beats, Black Tbilisi — с рэпом для геликов про «новый блат». Так в 2018-м получил популярность Нурминский с хитом «Мент на меня газует» и песнями про бандитские разборки, которые звучат так, чтобы под них можно было удачно «валить боком».

Но Нурминский стал заложником одного звука и жертвой многочисленных мемов (в том числе гачи-ремиксов). А вот его ставропольские коллеги «Литвиненко» вместо лаконичных пацанских напевов выбрали хриплую подачу с обработкой, чем-то схожей с церковным хором. Они появились в то же время, что и Нурминский, и выстрелили с перепевкой «Хоп, мусорок» «Вороваек». Песня стала трибьютом грузинскому стритрейсеру Георгию Тевзадзе, что намекает: сейчас вы будете слушать саундтрек к ночному дрифту где-то на парковке у гипермаркета.

Есть и другое ответвление шансон-рэпа. По звуку оно ближе к ранним работам Василия Вакуленко (проекту N1NT3NDO, который можно считать прародителем этого жанра). Речь про «Криминальный Бит» — группу с нарочито агрессивными песнями, заниженным тембром и лирикой про околоспартанский культ силы.

Последний неожиданный пример шансон-рэпа — резкая популярность Гио Пики, читающего мрачный раггамафин про сталинские лагеря 1950-х и колонию пожизненно заключенных «Черный дельфин». Сейчас Гио Пика входит в топ-10 самых прослушиваемых артистов «VK Музыки».

Шансон действительно нашел перерождение в хип-хопе. Поэтому вряд ли новую песню Моргенштерна можно считать запуском нового тренда — скорее его отражением. Алишер в русской музыке — лакмусовая бумажка. Он отлично чувствует тренды и карикатурно их обыгрывает. Так было с трэп-трещотками, дриллом, детройтом и другими рэп-поджанрами — только в этот раз он выбрал «исконно русский» стиль, как когда-то поп-эстрада взяла на карандаш трушный блатняк.

По мнению Хаски, Алишер (и остальные рэперы) такой звук может только имитировать, ровно как и в хип-хопе. Дмитрий Кузнецов заявил, что и сам экспериментирует с шансоном, его интерес к подобной музыке был заметен еще на выступлении Boiler Room, когда он неожиданно включил трек Наговицына.

Критики в телеграме называют это веяние неошансоном — неким «рестайлингом» забытого блатного звука. Но справедливее считать, что тренд утвердился еще несколько лет назад вместе с популярностью «Каспийского Груза, а затем Нурминского и его коллег.

Упоминая шансон, нельзя не заметить, что русские хип-хоп-артисты все чаще обращаются к осмыслению своего культурного кода, нежели американского (как было принято еще пару лет назад). Например, фрешмены nkeei, uniqe и ARTEM SHILOVETS на своем альбоме «2007» переосмысляют «Банд,Эрос» и Нюшу. А рэпер LOVV66 записывает пластинку, вдохновленную евродэнсом и танцевальной музыкой 1990-х. Синглы с него звучат как «Руки Вверх!», t.A.T.u и «Гости из будущего» одновременно: с таким теплом, будто это песни из дискотек в модном ДК.

Еще большую популярность шансон и евродэнс могут приобрести за счет ощущения ностальгии. Эти мотивы откликнутся не только у старшего поколения, но и у детей (зумеров и миллениалов), которые привыкли слушать такую музыку в папиной машине или на семейном празднике. Русский звук 1990-х и 2000-х закрепился в их головах как яркое детское воспоминание. Теперь они выросли и вновь готовы погрузиться в наивные впечатления тех лет.

Кроме чувства ностальгии и стремления к народности, у новой волны шансона есть конкретные причины. Это рост сроков по 228-й статье, феномен казанского бандитизма, популярность субкультуры АУЕ среди школьников. Мода повторяется, и у каждой ковровой дорожки есть свое закулисье.

При этом русский музыкант переосмысляет свою идентичность, и логично, что он обращается к истокам. Но криминальная романтика сопровождала перестроечный хаос 1990-х не просто так. В период неопределенности проще говорить на языке, понятном каждому. В массовой музыке люди ищут рефлексию реальных проблем, а нынешний блатняк может дать ее лучше всего.